Нас принялись фотогравировать с утроенной силой. Мы встали кучно, обнялись для общей фотографии, потом пошли на выход.
— Ты чего там начал болтать? — тихо спросил Артема Марк Альшевский.
— Тебе то какая разница? — ядовито прошипел тот. — Молчи, новичок.
— Грубоватый парень! — усмехнулся Марк, провожая взглядом Артема, который ускорился и пошел вперед.
— Не обращай внимания, — сказал я.
— Боюсь, что если не будем обращать на это внимания, то это может сыграть с нами злую шутку.
Он был недалек от истины.
* * *
Мы прибыли в базовый лагерь в час дня. Там уже суетились люди, устанавливали палатки, носили какие-то вещи. Сразу же познакомились с базовой группой — теми людьми, кто будет нас вести и консультировать в случае необходимости. Это были все опытные альпинисты, младшему из которых было сорок два года. За их плечами было множество пиков, и семитысячников в том числе, но какой-то надменности в их разговорах и обращении к нам я не услышал. Напротив, они очень щепетильно относились к каждой детали и даже принялись проверять всю амуницию.
— Сегодня же поднимемся на сотню метров вверх, — сказал Молодов. — Чтобы ночью голова не болела. А потом — три дня акклиматизации на базе.
Тренер был возбужден, энергичен и эту свою энергию не знал куда девать. Было видно, что нахождение рядом с легендарной горой заставляло его сердце трепетать и расцветать. Он то и дело поглядывал на Победу, украдкой восхищаясь ей. Мы и сами смотрели на высоту с раскрытыми ртами.
Посмотреть было на что.
Гора походила на спящего льва. Бедра — это пик Важи Пшавела, а голова — сам Пик Победы. Зверь спал, но от этого был не менее опасен. И эта опасность чувствовалась даже здесь, в базовом лагере. Солнце падало на оголенные черные скалы и белый снег, но даже оно не смогло смягчить своей теплой желтизной угрозу, которая так и веяла с горы.
— Невероятно! — только и смог вымолвить я, глядя на Победу.
Вот она… Высота…
Что тут еще сказать? Я ощущал себя букашкой, гора возвышалась над всеми нами древним исполином, и мы были поражены до глубины души, словно увидели динозавра. Очень опасного динозавра. Чернота неба, которое здесь всегда было таким, на высоте, подчеркивало это величие невообразимого монолита. Неужели мы осмелились взобраться на нее? Глупцы!
Я глянул на других участников группы и понял, что на них вид Пика Победы тоже произвел неизгладимое впечатление.
— Пробирает, да? — усмехнувшись, спросил Молодов.
— Еще как! — кивнул Володька.
— А представь, каково там, на верху⁈ — сказал Генка.
Мы понимающе покивали головами, хотя абсолютно не представляли каково там. Все другие горы, пройдённые нами, и в сравнение не шли с предстоящим.
— Ну ладно, хватит пялиться, — хлопнул в ладони Молодов.
— Что, тренировки⁈ — тяжело выдохнули мы.
— А хотите? — улыбнулся тот. — Вообще-то я хотел сказать, что стол накрыт. С дороги перекусить нужно. Но если хотите тренировки…
— Не хотим! — в один голос воскликнули мы и рванули в палатку, откуда разносился по округе аппетитный запах каши и консервов.
После сытного перекуса и отдыха начали собираться. На такой высоте тяжело спать не акклиматизировавшись. Ночью будет страшно болеть голова. И потому полагается сделать небольшую вылазку наверх, метров на сто. И сразу же спуститься. Это поможет избежать неприятных ощущений.
Что мы и сделали.
Молодов вызвался сопроводить нас. И весь путь, что мы шли, говорил без умолку. Его уже никто и не слушал, а он все говорил и говорил, рассказывая как лучше идти и где взять левей, и где напротив, уйти сильно направо. В голосе тренера слышалась едва уловимая грусть.
* * *
Прошел день первый, и второй. Мы жили у горы, любуясь ей, проходя акклиматизацию. Было тяжело. Но не от воздуха, в котором кислорода была не так мало. Это уже не беспокоило. Тяжело было ожидание. Вот она — гора. Но идти нельзя. Три дня. И только потом начнется подъем.
— Завтра… — прошептал Володька, умываясь снегом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Завтра… — так же зачарованно отвечал ему Генка.
Так и ходили все, шепча заветно слов. Завтра, завтра, завтра…
Уже и телеграмму подали и одобрение получили. В газетах вышел большой репортаж, на первых страницах. Но читать его не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Кроме того, чтобы начать восхождение.
Победа… Интересно, что альпинисты редко использую по отношению к ней слово «пик». Так и говорят: «взошел на Победу» или «поднялся на Победу», «сделал траверс Победы». Пиков много, а Победа одна. Это дань уважения. А находясь на маршруте, говорят либо «гора», либо «вершина», не упоминая названия. Суеверие. Может быть глупо, может быть смешно. Но это так.
В таком деле даже суеверия могут сыграть свою роль — помочь или, напротив, навредить. Любые суеверия — это эмоции. А эмоции, тем более в таких сложных условиях, очень важны. Вывести из равновесия может все, что угодно. А вот вернуться потом в равновесие очень сложно.
А еще не говорят «покорить гору». Подняться, взойти — но не покорить. Это плохое слово, грубое. Покорить — значит насильственно установить свою власть, завоевать, заставить повиноваться, привести в повиновение. А власть свою на Победе ты точно не устанавливаешь. Это она иногда великодушно разрешает тебе подняться на нее. А иногда и не желает. Чаще, конечно, второе.
Покорить гору — это журналистское, громкое, броское. Они вообще любят громкие слова. А альпинистам потом отдувайся. Покорить? Меня? — молчаливо вопрошает Победа. Как же! Смешно! Ну, давай, попробуй. Рискни. Обнулись и уйти на очередной круг перерождения раньше положенного срока.
И вымаливает альпинист прощения у горы, просит ее быть милосердной и преподносит дары.
Об этом я узнал от Молодова, когда мы еще летели на Победу. Он рассказал мне об этом как о страшной тайне, без которой весь подъем будет бесполезен.
— Сделай ей подарок, — сказал тренер.
Я хотел рассмеяться, но едва глянул на Молодова, как понял, что тот говорит предельно серьёзно.
— Подарок? — только и смог произнести я.
— Да. Ценный, какой не стыдно подарить.
«Но это же глупо!» — хотел воскликнуть я.
Промолчал.
— Так надо, — прочитав в моих глазах сомнение, сказал Молодов. — Просто поверь. Порой некоторым вещам нет объяснения, они просто есть сами по себе, вне рамок и законов, с помощью которых их можно описать.
И вот тут я Молодова понял очень хорошо. Эльбрусская дева… была ли она на самом деле? Или привиделось? Да и так ли это важно? Она помогла. Спасла. Каким-то способом, который я объяснить не могу даже сейчас. Но я здесь, живой и невредимый, а значит. это действует.
На Земле есть места, где логика и разум не всегда главенствуют. Горы — одно из таких мест. Чем выше они, тем дальше от земного, будничного, физического. Высотой своей ближе к звездам, где царят иные законы и сферы. И там порой бывает то, чего не может быть здесь. То, чего мы не можем объяснить своим мозгом, закостеневшим, не гибким, привыкшим все объяснять и заводить в рамки.
— Заберись на крышу дома, — быстро зашептал Молодов, объятый вдруг какой-то странной тревожностью и возбужденный. — Ночью, когда на небе звезды светят. Встань и просто смотри вверх. Через минуту, а может быть и через час, но ты обязательно это почувствуешь. Те законы, по которым мы живем днем, здесь видоизменяются, а то и вовсе исчезают, растворяются. Казалось бы — девять этажей выше, а уже все иное. А представляешь, что твориться там, на семи тысячах метров от земли? Ты ступаешь в иной мир, не подвластный тебе. Там — магия. Иначе это не назвать. Это как муравей, который всю жизнь жил в своем муравейнике, а потом его ветром унесло на березу, и он увидел горизонт, необъятный, невероятный.
Я слушал Молодова и был шокирован его откровением. Но я понимал его. Каким-то внутренним своим ребенком, которому не нужно ничего объяснять с помощью формул и законов, но понимал.