Читать интересную книгу Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко

«Детдом! — осенило Зойку. — Наверное, едут в первых вагонах. Может, удастся купить у них крупы». Она подошла:

— Здравствуйте. Вы откуда?

— С Северного Кавказа. Из Ипатово.

— Земляки, — улыбаясь, сказала Зойка, как будто уже одно это могло её поддержать.

— А ты что же, сама едешь?

— Нет, нас тоже много, целый детдом. Только мы в самом хвосте поезда.

— А кто у вас директор?

— Директор нас бросил. Мы одни. Я самая старшая.

— А-а-а, слышал, слышал, в эвакопункте об этом говорили. Какой мерзавец! Он за это заплатит, никуда не денется. Что вы едите?

— Солёную рыбу, и та уже кончается. Мы теперь богатые, у нас много денег, а купить продукты негде. Может, продадите чего-нибудь?

— Что ты, что ты! — замахал мужчина руками. — Никаких денег! Петровна, а ну-ка варите кашу и на них.

Повариха смущённо замялась, напомнила:

— Анатолий Алексеевич, тут крупы всего на два раза осталось. Своим не хватит.

— А эти чьи? — возмутился Анатолий Алексеевич. — Они тоже наши, советские. Да ещё земляки. Варите, говорю вам. Тут ехать-то осталось… Мука ещё есть. Не умрем. Варите!

— Да чего расшумелись? — недовольно засопела повариха. — Сейчас сварю. Лишь бы машинист воды дал.

— Директор детдома Бадулин, — представился Зойке Анатолий Алексеевич. — А вашего всё равно найдём и накажем!

Повариха поманила Зойку рукой. Та подошла и стала, как зачарованная, вдыхая запах чуть подгоревшей каши. Петровна протянула ей полную миску:

— Поешь, а то ты еле на ногах стоишь.

Зойка отрицательно покачала головой.

— Да ты чего? — удивилась повариха. — Директор же разрешил.

— Буду есть только со своими детьми, — твёрдо сказала Зойка, и повариха долго ещё удивлялась, что за девчонка такая, прямо кремень.

Глядя, как дети вылизывают миски, Зойка часто-часто моргала глазами, прогоняя слёзы. Уж сколько она пережила с ними, а всё равно не может без волнения видеть, как насыщаются хронически голодные дети: осторожно, чтобы не уронить ни крошки, не оставить на дне или стенке миски ни крупинки. А какие у них при этом сосредоточенные лица — страшно смотреть. Сколько ещё потребуется времени и продуктов, чтобы накормить их досыта?

На следующий вечер снова сошлись на остановке среди степи, недалеко от какого-то разъезда, два детдома. Ипатовцы пекли пышки. Повариха и воспитательницы ловко колдовали над очагом, от которого шёл одуряющий запах хлеба. Повариха, увидев Зойку, поманила её и пыталась всунуть ей пышку: что делать, всех-то не оделишь! Зойка наотрез отказалась и пошла к ребятам.

Поезд переформировали на том полустанке, который недавно проехали, отцепили три вагона, и детдомовцы оказались почти рядом. Машинист прокричал в рупор, что поезд будет стоять в степи до утра, и Зойка вывела детей на воздух. Многие из беженцев, ехавшие в других вагонах, уже располагались на земле, как видно, на всю ночь.

Поскольку поезд стоял целую ночь, Зойка решила, что они тоже будут спать на земле около состава — здесь свежее, чем в вагонах. Сердобольная Петровна никак не могла утешиться, что Зойка не взяла пышку. Она тайком пробралась к ней и, быстро положив на колени две пышки, заторопилась обратно. Зойка, нащупав их и увидев удалявшуюся фигуру, всё поняла, но бежать вслед не стала, продолжая сидеть, долго вдыхая запах хлеба, так долго, что закружилась голова. Потом разломила каждую пышку на маленькие кусочки и стала потихоньку будить по очереди тех, кто был послабее, прежде всего самых маленьких.

— Только тихо, тихо, — уговаривала каждого Зойка. — Ешь и сразу ложись.

Её мучил стыд перед другими детьми, которым она не могла дать и крошечного кусочка. Сколько дней они всё делили поровну, и этот неожиданный ночной «пир» казался ей предательским. И хотя сама она не съела ни крошки, совесть её бурно протестовала против такого угощения. Дети спросонья быстро проглатывали кусочек пышки, не понимая, откуда среди ночи свалилось такое лакомство, и тем более не осознавая, всем ли досталось, и снова валились на землю, охваченные сном и слабостью. А Зойка, подкормив десятка два малышей, долго сидела без сна и мучилась оттого, что ей пришлось совершить предательство по отношению ко всем остальным.

Через пять суток поезд прибыл в небольшой городок неподалёку от Чарджоу. Распорядители уже стояли на платформе. Как только дети вышли из вагонов, грянул весёлый марш. Оркестр играл не очень слаженно, но бодро и громко. Рядом с ним стояла машина «Скорой помощи».

— Кого это встречают? — удивлённо спросил Костя.

— Вас, вас встречаем, дорогие, — сказал один из распорядителей, — проходите, проходите. Сейчас на моторные лодки — и по реке прямо в детдом. Больных, раненых нет?

— Нет, — ответила Зойка, едва сдерживая дрожь, которая всегда охватывала её, прежде чем нахлынет мрак и наступит очередной провал памяти.

Почему распорядитель не удивился, увидев, что старше неё здесь никого нет? И почему их так встречают? Наверное, товарищ Амиров успел сообщить об их приезде. Зойка ожидала чего угодно, только не такой торжественной встречи. Громкая бравурная музыка ошеломила её. Значит, о них кто-то думает, они ещё кому-то нужны, эти затерявшиеся в огромном пространстве дети. Спазмы перехватили дыхание, слёзы дрожали на ресницах. Чёрные рваные круги поплыли перед глазами. «Держись, держись!» — приказала себе Зойка и машинально ступила в моторную лодку.

Моторки, раздвигая острым носом воды Амударьи, шли по-над берегом, и десятки ребячьих рук тянулись к сочной траве. Дети срывали её пучками и тут же отправляли в рот. «Еще свалятся», — подумала Зойка, но сказать ничего не могла. Все её силы сейчас уходили на то, чтобы не провалиться в «бездну». Она чувствовала, как мир постепенно отстраняется от её сознания, в котором чёрный ветер гасит одну за другой мысли, будто свечи. «Держись, держись! — приказывала она себе. — Ещё нельзя, ещё не доехали».

В детдоме их тоже встречали. Весь персонал высыпал на улицу. Женщины подхватывали самых маленьких и несли их на руках, и при этом у них были такие лица, словно они увидели что-то невероятное, чего не бывает на свете. Зойка боялась упасть и шла медленно, осторожно, будто ощупью. «Ещё не всё, ещё не конец, надо передать детей по всей форме… Их надо накормить». Зойка даже не удивилась, что эта мысль опять преследует её — за два месяца она с нею сжилась.

— Все в санпропускник! — услышала она. — Сначала в санпропускник!

Няни и воспитательницы, отмывая ребят, поражались, сколько грязи может впитать в себя человеческое тело. Дети безропотно отдали себя во власть взрослых — они были так слабы, что у них хватало сил только на то, чтобы удержаться на скамейке. Зойка смотрела, как на девочек надевают чистые цветастые платья, и не знала, что ей делать со своим. Оно превратилось в клочья и было так грязно, что просто немыслимо надеть его снова.

— Возьми мой сарафан, он совсем новый и тебе подойдёт, — сказала одна из воспитательниц и как-то странно задержала на Зойке свой взгляд.

Зойка улыбнулась смущённо в знак благодарности и, накинув сарафан, машинально стала впереди ребят. Строем они вошли в столовую.

Первое, что увидели на столах, были белые скатерти, а на них — белый хлеб. Горы хлеба! Аппетитные кусочки высились на стеклянных вазах, как чудо из прошлой жизни. Ещё не дождавшись супа, все моментально проглотили по кусочку хлеба и потянулись за следующим. Но тут вошел врач.

— Убрать хлеб, — приказал он. — Оставить только по одному ломтику.

Дети устремили на него испуганные глаза.

— Вы будете есть через каждые два часа понемногу, — успокоил их врач. — Так надо, чтобы вы не заболели.

Ребята молча принялись за бульон, который принесли в пиалах, но Зойка видела, что они плохо понимают врача и наедятся ещё не скоро. Чёрный туман, охватывавший её час назад, немного рассеялся, но весь организм был в напряжении, будто внутри кто-то натянул до отказа сотни тонких металлических струн.

Перед сном Зойка пошла по палатам. Дети лежали на чистых постелях, и сами чистые и просветлённые до неузнаваемости.

Вот и кончился этот немыслимый переход. Все целы. Все живы. Она выполнила своё самое важное поручение. Только почему же нет радости на душе? Почему такая тяжесть сковывает тело? И почему так странно смотрят на неё дети? Ещё несколько часов назад они были едва живы и, наверное, потому не могли видеть того, что видят сейчас. Но что они такое видят, что неизвестно ей самой?

Зойка вспомнила, что уже два месяца не смотрела на себя в зеркало. Наверное, так почернела от солнца, что и узнать невозможно. Это неважно, зато все живы. Она довела их до места. Теперь всё будет хорошо.

А что будет с ней самой? Куда ей деваться? Вот он, тот вопрос, который подспудно давил тяжестью. Если её не оставят здесь хотя бы уборщицей, как она будет жить без этих детей?