Алиса скользит дезориентированным взглядом по комнате, ловит в фокус мое лицо и начинает густо краснеть, когда осознает в каком положении мы сидим.
— Я… извини, — сбивчиво произносит она, предпринимая очередную попытку высвободиться из моих рук. — Я не думала, что засну. Не знаю как так получилось.
— Ничего страшного. Ты только что узнала, что тебя пытались убить. Неудивительно, что тебе приснился кошмар.
— Мой кошмар не связан с попыткой убийства, — признается она отводя взгляд. — Мне снова снился тот вечер. И когда ты сказал, что это был всего лишь кошмар… я, видимо, перепутала сон с реальностью. Подумала, что это действительно был лишь кошмар, что ничего страшного не произошло… что я так и не села в машину к Яну.
— Тот вечер? Снова? — цепляюсь за это слово с каким-то чувством обреченности. — Тебе часто это снится?
— Сейчас уже нет, а раньше — почти каждую ночь. Не знаю почему этот сон вернулся… Возможно, повлияла обстановка, — она обводит руками спальню. — А, может, действительно, всему виной то, что меня пытались убить. В любом случае, эта ситуация далеко в прошлом.
Принцесска, наконец, скидывает мои руки с себя и резко встает, стремясь оставить как можно больше расстояния между нами. Она приглаживает волосы, а я не могу отвести глаза от крошечного кулона с балериной, который подпрыгивает на ее груди от того как часто она дышит. Проследив за моим взглядом, Алиса быстро поправляет топ, а я облачаю в слова то, что понял уже какое-то время назад.
— Да, все это осталось в прошлом. Нет смысла цепляться за него. Давно надо было отпустить.
Глава 38
Сразу после импровизированного обеда на полу его спальни, Марат отправился в свой кабинет изучать документы. Поначалу я даже хотела ему помочь, но когда увидела, что он копается в счетах моего отца, трусливо сбежала. И дело не только в том, что я не хотела ничего знать о том, куда мой отец тратил свои деньги. Дело еще и в том, что я не знала как вести себя с Маратом. И если насчет нашего поцелуя (очередного) я могла успокоить свою совесть тем, что во сне человек не отвечает за свои действия, то его слова… Они до сих пор эхом разносятся в моей голове.
Давно надо было отпустить.
Нет смысла цепляться за прошлое.
Шесть лет назад я бы душу продала, чтобы это услышать. Больше всего на свете мне тогда хотелось его прощения. Сейчас же… я не знаю что чувствую. Облегчение? С чего бы? Я давно отпустила эту ситуацию, давно оставила в прошлом. Так почему же слова Марата о том, что он, наконец-то тоже готов сделать то же самое должны что-то изменить?
Но тем не менее, вот уже битый час я прокручиваю в голове эту ситуацию. Хотя… вполне возможно, что это лишь способ моего организма сосредоточиться на чем-то одном, вместо того чтобы хаотично перебирать события сегодняшнего дня.
Как бы я ни храбрилась, как бы ни пыталась делать вид, что со мной все в порядке, внутри все сжималось от страха. За вечер я еще дважды звонила Саяре и каждый раз она заверяла меня, что все в порядке. Сказала даже, что напекла три противня пирожков, чтобы накормить всех ребят, которых Марат прислал к ней. Они, правда, сначала не хотели их брать, видите ли, не положено, зато уже через пятнадцать минут, принесли ей пустое блюдо. И теперь она строила планы о том чем кормить их на завтрак.
— Они взрослые люди, — заверяю ее с улыбкой. — Уверена, хозяин платит им достаточно, чтобы они могли позволить себе купить пропитание в сельском магазине.
— Ой, да что они там купят? Лапшу эту химозную? Печень себе посадят только.
— Поэтому ты решила провести всю ночь на кухне? Сколько там мужчин, говоришь?
— Я видела троих. Но они на четырех машинах приехали, больших таких, остальные прячутся, что ли…
— Вот и не раскрывай их укрытие своими пирожками, — весело прошу. — Ребята прятались, старались, а тут запах твоей стряпни, конечно, сразу на него прибегут.
— Да ну тебя, — сопит она в трубку. — Лишь бы шутки шутить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Прости, — вздыхаю, — просто если не буду шутить, тогда я, наверное, с ума сойду от всей этой ситуации.
— Все будет хорошо, детка, — подбадривает Саяра. — Все будет хорошо. Тимурку дать тебе? Может, хоть так посидит на месте, а то носятся сегодня целый день как угорелые.
Мы болтаем довольно долго, видимо, сын действительно устал за целый день беготни, а днем по словам Саяры, они поспали совсем чуть-чуть. Прощаемся мы только когда Костас уже в третий раз подходит к нему, чтобы позвать играть и Тимур, наконец, деловито заявляет что ему пора и убегает вслед за другом.
Я же снова остаюсь наедине со своими мыслями и это мне не нравится. Слишком опасно. Слишком болезненно. Слишком радиоактивно. Чтобы хоть как-то перестать тонуть во всех воспоминаниях, что связывают меня с Фабрикой, я всеми силами пытаюсь переключиться на что-то другое. Например, перебираю в уме кандидатуры всех, кто хотел бы меня убить. И как ни силюсь, кроме Ковальского никто не приходит на ум.
У меня нет врагов. Ладно, есть, конечно, Динара, но с ней мы встретились уже после покушения, да и не думаю, что она бы всерьез покусилась на мою жизнь. Попытаться увести у меня парня, притвориться подругой, украсть что-то, в конце концов, это она может. Но попытаться меня убить… Это слишком даже для нее.
Нет, дело в моем решении закрыть МиКрейт. Я, конечно, не ожидала, что хоть кто-то обрадуется такой перспективе, но даже в самых страшных мыслях я не могла представить такое.
Кто теряет больше всего от закрытия компания? Совет директоров, во главе с моим замом, конечно. Марат уверен, что кандидатура Ковальского слишком очевидна, я же просто не могу представить никого другого на его месте. Может, потому что только у Владимира хватило духу высказать свое отношение к моей затее мне в лицо, а может потому что за последние несколько лет он настолько свыкся с мыслью, что МиКрейт принадлежит ему, что готов пойти на все, лишь бы остановить меня. Скалаев сказал, что два года назад отец передал бразды правления Ковальскому, а сам отошел от дел.
Не представляю чем он мог заниматься, если не фирмой. Михаил Крейтор был не только ее создателем, он был ее основой и я с трудом вижу его в роли обычного пенсионера. Чем там люди обычно занимаются на пенсии? Ходят на рыбалку? Кормят голубей в парке? К сожалению, моей фантазии не хватает, чтобы представить его за этими занятиями. Даже в молодости у него не было хобби, кроме работы. Он не занимался спортом, не смотрел футбол, он… он просто работал. Всегда. Этой весной ему должно было исполниться семьдесят. Он не дожил всего несколько месяцев до юбилея. Горько ли мне от того, что все так вышло? Да. Жалею ли я о том, что ушла тогда из дома? Нет и еще раз нет.
За все это время мы разговаривали лишь однажды. Он нашел меня через месяц “свободной жизни”. Видимо, из-за того, что я работала не официально и квартиру снимала даже без договора, его безопасникам было нелегко меня найти. Хотя… возможно, ему было стыдно давать им такое задание и он молча ждал, когда я сама объявлюсь на его пороге. Ведь он считал, что мой уход из дома это всего лишь игра.
Помню как несуразно его авто смотрелось рядом с обычной панельной пятиэтажкой, в которой я снимала квартиру. Отец даже из машины выходить не стал, открыл свою дверь и скомандовал мне, чтобы я забиралась внутрь:
— Что, еще не наигралась? — раздраженно пробормотал он, когда я проигнорировала его предложение.
— Я не играю, папа. Я живу.
— Здесь? — он с презрением кивнул в сторону дома с обшарпанным фасадом. — Ты не думала о том, что подумают мои партнеры если узнают об этом? Если увидят тебя здесь? Я уже молчу о клиентах, наверняка подумают, что дела у фирмы идут неважно, раз дочь Михаила Крейтора живет в этом гадюшнике.
— Не переживай, папочка, — улыбнулась я. — Твои клиенты в этом районе редкие гости. Никто не узнает твой грязный секрет.