…У меня установились хорошие отношения с израильским дипломатом Цвием Кедаром. Он жил недалеко от меня, мы часто заходили друг к другу и вместе готовились к занятиям. Китайский язык, по его словам, его послало изучать министерство иностранных дел Израиля. После учебы он должен был ехать работать в Китай. Он рассказывал, что во время арабо-израильской войны 1948 года его забросили в Египет, и он вел там разведывательную работу. Естественно, это очень интересовало меня, и при каждом удобном случае я возвращался к этой теме, проявляя при этом показное восхищение его смелостью и находчивостью.
Однажды мы договорились, что я зайду к нему вечером. Встретил он меня, как всегда, очень радушно и предложил выпить. При этом сказал, что угостит неведомым мне напитком. Я подумал, что это будет какое-то израильское вино, и боялся, что оно окажется ужасной дрянью, вроде мексиканской водки из кактусов, которую мне довелось как-то попробовать.
Кедар открыл холодильник и достал бутылку… «Столичной».
— Что это такое? — изумленно спросил я и в ответ услышал:
— Самый лучший напиток на свете. Причем это не какая-нибудь подделка, а настоящая водка из России.
Он усадил меня в кресло и налил полный фужер (!) водки, а на стол поставил блюдечко с хрустящим картофелем. Пили мы, как это было принято там, малюсенькими глоточками. Я невольно кривился после каждого глотка. Заметив это, Кедар сказал:
«Это ты с непривычки. Привыкнешь — полюбишь». Крыть, как говорится, было нечем.
Наш американец Клейтон Бредт далеко не сразу разобрался в том, какие «чиновники» учатся в нашей группе, но в конце концов дошло и до него. И вот как-то на очень скучной лекции по китайской философии он толкнул меня локтем и прошептал: «Послушай, Гордон, да ведь тут все, кроме нас с тобой, шпионы!» Я, конечно, не согласился с ним. Он стал приводить различные доказательства, но так и не смог убедить меня. Думаю, когда лет пять спустя он увидел мою фотографию на первых полосах американских газет, то понял, что тогда он ошибался.
В конце учебы мы устроили прощальный вечер в одном из китайских ресторанов. Вечер прошел отлично. На прощанье мои однокашники рассказывали друг другу, куда их направляют на работу. Для меня эти сведения были весьма кстати.
Вообще же, я к этому времени все меньше и меньше уделял внимания своим соученикам, так как почти все знал о каждом из них и ничего нового сообщить они не могли».
В мае 1956 года, еще до окончания учебы в Лондонском университете, «Бен» встретился со своими радистами и одновременно содержателями конспиративной квартиры. Это были легендарные Питер и Хелена Крогеры. В 1954 году они легализовались в Швейцарии, а под самый новый, 1955 год прибыли в Англию. В тридцати километрах от Лондона купили подходящий коттедж, а затем в самом центре английской столицы, близ Трафальгарской площади, открыли букинистический магазин. Приобрели необходимую литературу, в том числе редчайшие издания, организовали рекламную кампанию в местной прессе, вступили в клуб Британской национальной лиги, а со временем оформили членство в Международной торговой ассоциации букинистов. Таким образом, к моменту встречи со своим резидентом Крогеры обзавелись надежной «крышей» для развертывания разведывательной работы. Правда, один момент вызывал у «Бена» серьезную обеспокоенность.
Дело в том, что Питер Крогер на самом деле был Морисом Коэном, а Хелена Крогер — его супругой Леонтиной Терезой Коэн (девичья фамилия — Петке). Оба были гражданами США. Оба длительное время работали на советскую разведку, в том числе по атомной проблематике. В 1950 году, после ареста Юлиуса и Этель Розенбергов, им удалось ускользнуть от американских спецслужб и нелегально перебраться из США в Москву. Здесь они прошли по полной программе специальную подготовку как агенты-нелегалы, по завершении которой им вручили новозеландские паспорта на имя Питера Джона Крогера и Хелены Джойс Крогер. Их появление в Лондоне не вызвало никакого интереса со стороны местных спецслужб. Но потенциальная угроза нависла над ними после того, как у арестованного ФБР Абеля при обыске нашли их фотографию с надписью «Морис и Леонтина». Понимая, чем это грозит, «Бен» поставил перед Центром вопрос о предоставлении Коэнам-Крогерам советского гражданства. На Лубянке одобрили его инициативу и обратились с соответствующим ходатайством на Старую площадь. Ознакомившись с представлением КГБ, секретарь ЦК КПСС М. Суслов начертал: «Вопрос о Крогсрах поставлен преждевременно. Они еще могут предать нас. Вот когда вернутся в Советский Союз, тогда и будем рассматривать их ходатайство».
И все же «Бен» добился своего: Крогеры получили советское гражданство. Правда, на это ушло более десяти лет.
…«Бен» сумел создать себе «крышу» не менее надежную, чем Крогеры. Он занялся продажей автоматов по торговле бутербродами, лекарствами, жевательной резинкой, фломастерами. Этот на первый взгляд не впечатляющий, мелкий бизнес оказался настолько востребованным, успешным, что превратил «Бена» в миллионера и популярного предпринимателя, особенно после того как он получил золотую медаль на Всемирной выставке в Брюсселе. Более того, сама королева Елизавета Вторая даровала ему титул «сэра».
Также энергично и эффективно занимался «Бен» и своей основной — разведывательной работой. В загородном доме Крогеров по его инициативе был вырыт просторный бункер. Выкопанная земля пошла на прекрасную цветочную клумбу в саду. В бункере же — оборудовали радиоцентр. По соображениям конспирации антенна радио-центра была не стационарной, а временной: в период сеансов связи с Центром она, словно спиннинг, забрасывалась на крышу дома, а после сеанса убиралась.
В сентябре 1957 года радиоцентр, полностью оборудованный всем необходимым и оснащенный присланной из Центра «Астрой» — скоростным радиоприемником, вышел в эфир. Хелена приняла первую радиограмму, в которой Центр ставил перед «Беном» конкретные задачи по организации работы с агентурой, а также по проникновению в объекты, представлявшие первостепенный разведывательный интерес.
В их числе значился расположенный в Нортоне центр по изучению биологических методов ведения войны.
Но «Бен» и до получения заданий Центра не сидел сложа руки. Этим же сеансом в Москву была передана конфиденциальная информация о кризисе в районе Суэцкого канала, а также основные тезисы «документа особой важности», содержавшего оценку проведенных НАТО морских маневров. Документ был получен от агента «Шаха» и полностью направлен в Центр.
Легендарные нелегальные разведчики. Слева направо: Вильям Фишер, Конон Молодый (Гордон Лонсдейл), Ашот Акопян (Евфрат)
«Бен» уже сумел так наладить работу с «Шахом», что от того непрерывным потоком поступала информация сверхсекретного характера об английской военно-морской базе в Портленде и, что не менее, если не более важно, о работе расположенного там же закрытого НИИ по разработке электронной, магнитно-акустической и термоаппаратуры для обнаружения подводных лодок, мин и других видов морского оружия. Эти сведения тотчас же, как говорят в разведке, реализовывались Министерством обороны и Министерством среднего машиностроения, а также закрытыми профильными НИИ и конструкторскими бюро.
Информационный поток из нелегальной резидентуры в Лондоне заметно возрос после того, как «Бен» в конце 1958 года принял на связь агента «Холу» — Мелиту Норвуд, позднее окрещенную лондонской прессой «прабабушкой советского шпионажа в Великобритании», которая-де по своей значимости для Лубянки «не уступала знаменитой «кембриджской пятерке», если не превосходила ее».
Дело в том, что «Хола» работала личным секретарем директора БАИЦМ — Британской ассоциации по исследованию цветных металлов. За этой безобидной вывеской скрывалась государственная тайна № 1, а именно, национальная программа создания и совершенствования ядерного оружия. Кстати, первый испытательный взрыв англичане произвели в октябре 1952 года на островах Монте Белло у северо-западного побережья Австралии. В Москве, естественно, были осведомлены и о конструкции этой бомбы, и о результатах ее испытания.
«Хола» аккуратно переснимала все секретные документы БАИЦМ и регулярно передавала их «Бену» (а до него другим советским разведчикам). Как признают ныне сами англичане, благодаря усилиям Мелиты Норвуд, «в Кремле регулярно читали такие документы, к ознакомлению с которыми допускались далеко не все члены правительства Ее Величества». В хранящемся же в архивах Лубянки агентурном деле «Холы» эта же мысль выражена несколько скромнее: «передаваемые «Холой» документы нашли практическое применение в советской индустрии».
«Хола» была не только источником секретной информации, но и агентом-вербовщиком. В частности, ею был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой ценный агент «Хант», от которого в Москву в течение четырнадцати лет поступали научно-техническая документация и сведения о поставках Великобританией оружия другим странам.