Северин потерял счет времени.
Казалось, здесь, на Альтерре, прожита была вся его жизнь.
Еще бы, после всех тех прекрасных возможностей погибнуть, что она ему предоставляла… Он окончательно сроднился. Свыкся. Освоился.
Они сидели под разложенным медным человеком тентом, защищающим от ветра. Пили превосходное вино.
Новый Северинов знакомый был большим специалистом по части того, как устроить комфортное времяпрепровождение в местах, для этого ну никак не предназначенных. Он был просто само гостеприимство:
– Еще ромейского? – спросил Дульф, берясь за бурдюк. – Друг мой, готово ли мясо?
Дребезжащий механический голос ответил:
– До завершения процедуры модифицирования осталось ноль целых и пять десятых процента.
– Я-то думал, – сказал Северин, кивая на медного человека. – Что у этих ребят только одно в голове. Как бы побольше нашей пехоты пошинковать в колбасу. Выходит, нет? Выходит, они и по части настоящей готовки не промах?..
У подобных тварей, которых ему приходилось видеть в степи, вместо рук были приделаны шипастые молотилки и длинные, скрещенные на манер ножниц лезвия. Пользовались они ими на редкость умело.
– Беда в том, – сказал Дульф, щелкая огнивом, раскуривая длинную трубку. – Что ваши командиры не знают, как с ними нужно управляться. Боюсь, в этом мире об этом пока не знает никто.
– А в каком знают?
– В том, откуда я вернулся… Аррет.
– Место, где похоронена надежда? – вспомнил Северин.
Дульф кивнул, выпуская облако табачного дыма:
– Хоть кое-чему Гирбилин тебя успел научить. Такая потеря… Он был мудр. Он был храбрым воином. К сожалению, любого из нас можно застать врасплох. Это что-то вроде платы за возможность обманывать Упорядоченное, за великий дар – проникать в миры, закрытые едва ли не самим Творцом. Миры сменяются, ветвятся тропинки, мы утрачиваем чувство опасности, привыкая остерегаться одной напасти, забываем про другую. Путаем черное с белым. Сладкое с горьким. Приходя из мира, где случайный дождь способен исцелить самые глубокие раны, подставляемся под ливень, разъедающий плоть, будто кислота. Подставляемся сами. Раскрываемся. Возвращаемся в знакомые места, забывая о том, что они уже успели стать нам чужими. На этом нас легко подловить. Увы…
Северин думал о его словах. Вроде бы свершилось то, о чем он втайне мечтал. Вроде бы начали складываться кусочки мозаики.
Мурин-Альбинский – здесь, на Альтерре. Жанна, вероятно, с ним. Она нужна ему.
У нее, если верить Дульфу, Дар. Такой же, как у Северина. Способность скользить между мирами. Слишком ценный экземпляр для Мурина, чтобы причинить ей вред.
Служители Равновесия, о которых толковал Гирбилин, не выдумка, не замаскированное под научный трактат нравоучение, байка, рассказанная на страницах запрещенных книг каким-нибудь Форстаном Мальвиром.
Они существуют. Они стоят между светом и тьмой, между людьми, нелюдью и Упорядоченным.
Не дают уничтожить друг друга. Как мудрые учителя, разнимающие отчаянную, до кровавых соплей, детскую драку таким образом, чтобы никого из детишек не задеть, не обидеть.
Вроде бы все это должно было успокоить Северина.
Но почему же тогда так щемит сердце?
И почему так поздно? Неужели нужно было пройти через все это, чтобы…
Он вышел на след Мурина-Альбинского, на след Жанны – да.
Но зато растерял в степи единственных своих настоящих друзей в этом мире. А быть может – вообще единственных.
Почему все дается такой тяжелой ценой? Или это извечная плата за познание? За развитие. За возможность выбора.
Вот теперь перед ним сидел Дульф, покусывал длинный бунчук трубки, пускал вокруг себя дым сизыми кольцами, длинными языками, бесформенными клубами.
Дульф… Этот спокойный и умный человек с правильным и совершенно не запоминающимся лицом, кажется, знающий ответы на все вопросы. Только успевай задавать.
И он, Северин, который, как оказалось – вовсе не случайная жертва обстоятельств, не песчинка, затерявшаяся в пустыне…
Дульф говорил, что они следили за ним. Пытались разыскать его. Что их магические карты и астрономические вехи указали на него. Что всякие их Козлобороды сошлись с Фуксиолусами, а всякие их Тритамархии указали на Гардримусов и всякое такое прочее.
А Северину хотелось спросить только одно: если вы такие умные и всеведущие, и все у вас расписано на сто тысяч лет вперед – то зачем же втянули меня во все это?!
Одноглазый бродяга, вручивший ему елочный шар… Осколок его по-прежнему с ним, по-прежнему под рукой – как талисман, как последняя надежда.
Но с того вечера, когда он решил примкнуть к Мглистым Акробатам, рубиновый осколок так ни разу не показал ему того, что хотелось увидеть больше всего на свете, – Жанны… Бесполезный артефакт, ненужное напоминание.
Или тот оборванец в переулке Менял, который выронил якобы случайно свиток с убийственным заклинанием. Свиток, из-за которого в итоге закрутилась такая каша, что голова начинает кружиться от масштабов разрушений.
Быть может, вот он – Дульф – и был тем самым оборванцем?
Если вы такие умные и всеведущие, хотелось кричать Северину – как допустили, что мир, ваш собственный мир, раздирает на части война? Что длится и длится кровавая рознь между всеми этими кланами, династиями, родами, корпорациями, шайками, стаями…
Если вы такие умные – может, объясните, зачем я здесь?
Он смотрел в прищуренные глаза Дульфа, смутно поблескивавшие за занавесью сизых табачных клубов. И боялся спрашивать, боялся услышать ответы. Потому что начинал уже догадываться сам, какими они могут быть, эти ответы…
Дульф мог бы сказать ему: да, мы умные и всеведущие.
Но недостаточно умные. Недостаточно всеведущие.
Ты здесь для того, чтобы попытаться все изменить. Тебе дан шанс – стать таким же, как мы, – всеведущим и умным.
И проверить на практике – сможешь ли ты изменить хоть что-нибудь? Под силу ли тебе?
Северин слушал о том, как Орден Равновесия пытается связывать разобщенные миры.
Бесконечно далекую Землю – Терру. Северин толком уже и не помнил – какая она?
Альтерру, где магия используется повсеместно.
А для чего?
Всё это используется для более комфортного ведения междоусобных распрей.
Или вот для соблазнения понравившейся вдовушки, тем более что у нее, говорят, серванты золотом забиты.
Или для сведения со свету надоевшего конкурента, открывшего пекарню через переулок, и у него, говорят, в булках и впрямь изюм, а не то хрустящее и сморщенное, что у тебя и что ты выдаешь за изюм, хотя в тесто этот изюм забежал на своих собственных ножках.
Или для того, чтобы спалить огнешарами к гнолловым хренам всех этих гадов, у которых серебряный змей на синем поле. Почему? Ну, потому, что мы же лучше, мы за добро и свет. Тем более что у нас вон не змей какой хладнокровный, а мудрая рыба-сом, и не на синем, а на зеленом, мы хорошие, а с теми-то сразу ясно, одно слово: враги!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});