Уже сама мысль о грязной воде, в которой ничего не видно, приводила меня в ужас. Я ошибочно полагал, что скоро смогу преодолеть свой страх, но уже никогда не входил в воду по своей воле. Даже Полуночнику не удалось вылечить меня от водобоязни.
Папа и африканец вернулись вечером, к самому ужину. Увидев меня, Полуночник приветливо улыбнулся, и я улыбнулся ему в ответ, но я был взволнован тем, какое воздействие оказывает на меня его присутствие. Вскоре я начал ощущать, какую огромную власть он имеет надо мной. Одно слово упрека с его стороны могло свести на нет все мои душевные порывы.
Мы болтали какое-то время, в основном о Порту. Он находил город забавным, особенно его жителей. Он заметил также, что португальцы говорят громче, чем другие люди, которых он когда-либо знал.
Я внимательно смотрел на него весь вечер и почти не говорил. Мне было интересно, мог ли Мерлин из легенд о короле Артуре, которые мне рассказывал отец, быть маленького роста и обладать бронзовой кожей. Я пытался представить бушмена с волшебной палочкой в руке в его родной африканской стране.
Когда он жадно принялся за гигантскую порцию печеных яблок, я сделал замечание по поводу башмаков, которые он скинул у двери. Но вместо того, чтобы сказать, что считаю эту привычку примитивной, как ожидали мои родители, я заявил, что, снимая башмаки у двери, он показывает умение держать себя в цивилизованном обществе, и не разносит грязь по всему дому. Отец в недоумении уставился на меня. Мама же, которая как никто другой знала мою склонность к подражанию, парировала:
— Джон, тебе нельзя ходить по дому босиком. Не смей снимать обувь.
— Но она ведь грязная!
— Пусть грязь остается на тебе! Как и твои ботинки. Полуночник — это Полуночник, а ты — это ты.
— Верно подмечено, — засмеялся африканец.
— Вот так! — поддержал папа. — Славно она тебя отшила, парень!
Я посмотрел на африканца в поисках поддержки, но по выражению его лица понял, что он бессилен перед нашими семейными разногласиями.
Несмотря на крайнее недовольство родителей, я все-таки начал снимать свои ботинки у дверей, и эту привычку сохраняю по сей день. Я также требую этого от своей семьи и гостей, — конечно, многих это раздражает, но зато в доме всегда чисто.
Помню, в тот вечер, в качестве последнего аргумента, я добавил:
— Разгуливая в обуви по дому, мы, наверное, кажемся ему варварами!
Я часто вспоминаю это, на первый взгляд, наивное утверждение, и понимаю, что попал в самую точку.
Полуночник, наверное, принимал всех нас, в том числе и нашу семью, за людей, живущих в кукольных домиках и ведущих игрушечный образ жизни. И разве он мог думать иначе, если его собственная жизнь, как я узнал позже, состояла из многодневной охоты на огромных животных под названием антилопа-канна, переходах через пустыню в поисках пищи, когда воду приходилось нести в страусиных яйцах, из постоянной угрозы погибнуть от мушкета голландцев, штыков англичан или копий зулусов. Если сравнить жизнь с театром, то наша португальская сцена казалась ему крошечной, а трагедия африканского аналога Ветхого Завета сократилась до размеров европейского кукольного спектакля.
Нельзя сказать, что я завидовал его образу жизни. И он никогда не высказывал пренебрежения по отношению к нам, проявляя почти всегда забавное любопытство, сталкиваясь с вещами, которые были ему непонятны. Я не хочу сказать, что у него не было недостатков, но, как мне кажется, его безусловное одобрение наших поступков красноречиво свидетельствовало о его терпимости и вере в людей. Убежден, что ни один из нас не смог бы столь легко и успешно приспособиться к африканским условиям.
В первые недели я учил его, как новорожденного утенка, восхищенный его важной походкой, лукавой усмешкой и черными курчавыми волосами. Я с огромным удовольствием наполнял его трубку, помогал ему застегивать пряжки на ботинках и водил по городу за руку. Сидя у его ног, я с благоговейным трепетом слушал истории об африканских пустынях. Мне казалось, что я отыскал живое сокровище, и я не променял бы его ни на какие богатства мира.
В первые месяцы пребывания у нас Полуночника, мы с мамой испытывали его почти безграничное терпение, с переменным успехом вступая с ним в споры по различным вопросам.
Мама мечтала приучить его к португальскому этикету, хотя заявила, что она обязана бушмену спасением своего сына, и он может вести себя в нашем доме, как ему угодно. Она была так доброжелательна и открыта с ним, как ни с кем другим; я ни разу не слышал, чтобы она повысила на него голос — чего нельзя сказать об ее отношении ко мне. Но эти уроки поведения в обществе нужны были ему только для выхода в свет. Они были полезны и ему, и нам, поскольку мама придерживалась мнения, что чем быстрее он научится себя вести, как европеец, тем проще ему будет жить.
Полуночник хорошо узнал манеры европейцев, прислуживая колониальным властям на мысе Доброй Надежде, но еще оставались некоторые нормы поведения, которые он должен был изучить, чтобы приспособиться к новой жизни в Порту, превышающем по размеру любой город в Южной Африке. Самым важным было держать маму под руку во время прогулок, завязывать галстук так, чтобы кровь не приливала к лицу, не упоминать вслух об отправлении естественных надобностей и кланяться дамам при знакомстве.
Уроки проводились на английском, поскольку Полуночнику никак не давался португальский язык. Тем не менее, он хорошо выучил несколько фраз, необходимых для общения во время официальных приемов, на которых мои родители иногда просили его присутствовать. На мой взгляд, эти заученные фразы были жуткими, а его любимые выражения так и вовсе ужасными:
— Мадам, даже полная луна над темным горизонтом не так ослепительна, как вы сегодня вечером…
В конце концов бушмен усвоил все обходительные манеры, преподанные ему мамой, и демонстрировал их с восхитительной самоуверенностью, за исключением двух вещей. Ношение галстука было для него настоящей пыткой, и через год бесплодных попыток привыкнуть к нему он наотрез отказался его надевать. Второй проблемой было изъявление благодарности. Само значение слова «спасибо» сбивало его с толку, и он никогда не знал точно, когда стоит его употреблять, а когда нет.
Чтобы избежать всяческих недоразумений, которые могли произойти в результате этой путаницы, мама написала указания и зачитала их нам вслух однажды вечером, когда папа с Полуночником, попыхивая трубками, сидели у камина:
«Часть I: Полуночнику необязательно выражать благодарность, находясь дома. Каждый из нас и так понимает, когда он испытывает чувство благодарности.