Выполнил я обещание, егерь, Данила Гет. Дошел я до Пустоши живым. Познакомился с братом твоим и отдал ему портсигар. Не рады мне здесь пока. Придется на деле показать себя. Разве остановит меня то, что мне не рады? И на погосте музыка играет. Рейтузы успевай сушить.
Вспоминаю один из диалогов с Питоном незадолго до его смерти:
– Запомни, Злой, когда ситуация накаляется, не позволяй эмоциям отравить тебе разум. С отравленным разумом проще всего стать мишенью. Если человек бывалый перед тобой, он будет ждать твоей ошибки. Не дай ему этой ошибки. Спокойствие – сила твоя. Не всегда, решая дело кулаками, можно еще остаться в живых после этого. Можешь синяк набить, он примет это, спокойно уйдет. Решишь, что конфликт исчерпан, не понимая, что уже угодил в капкан. Многие не просыпались, многие спиной свинец ловили, да в канаве вечным сном отдыхали под отелем. Сегодня ты ему дал в морду, герой, а завтра в лучшем случае он приведет брата, который даст в морду тебе, в худшем – на нож пустит. Боксера помнишь? Не зря такое имя было у него. Мастер спорта по боксу, в Коробке чемпионом был. Мы с ним много раз в походы ходили, и он мне объяснил про страх и трусость, и про здравый смысл. Рассказал случай из жизни, когда к нему вечером подошла наглая, шумная братия, разбрасывающаяся словами нехорошими. Все шло к конфликту. Знаешь, что он сделал, Злой?
– По шапке каждому надавал?
– Сбежал.
– Да ну.
– Лыжню назад – и во все ноги.
Я у него спросил, почему он так сделал? Боксер ответил: покалечу – будут последствия. Неправильно упадет, умрет – грех на душу возьму, затем на кичу поеду, клопами и сыростью дышать на десяток лет. Кто-то исподтишка в это время пику в бочину воткнет – представлюсь создателю, парень грех на душу возьмет. Любая ситуация из тех, что могли произойти, меня не устраивала. Потому и сбежал, мне с ними один сухарь не делить.
Сколько живу и топчу, все к словам Боксера возвращаюсь. Опытный дядька был, сгинул. Человек – темная вода. Надо видеть, кто перед тобой, только годы опыта обучат этому. Сперва прочитал, кто перед тобой, только затем решай, как поступить. Серьезный человек всегда знает, что он серьезный человек. Это его профессия. Ни один нелюдь, которого я видел, не был так опасен, как человек. Кто бы перед тобой ни был, универсальное правило: веди диалог в комфортной для себя манере, говори спокойно. И продолжай так говорить, даже когда тебя явно провоцируют, и тебя начинают резать острые углы. Глаза не прячь. Смотри прямо. В Катарсисе много разных людей. Очень разных, Злой. Гораздо опытнее тебя. Не один десяток преподаст тебе бесценные уроки жизни. Учись. Катарсис не бережет тех, кто учиться не хочет.
– Сколько ты уже в Катарсисе, Питон?
– Столько, что не помню уже ни себя без Катарсиса, ни другой жизни без него. А по меркам времени – совсем ничего. Однажды я уйду, Сашик. Тебе придется быть и мной, и собой. Не заметишь, как мною станешь, и будешь думать, что всегда мною и был, прирастет.
– Не сотрясай воздух, Питон. Даст Катарсис, еще пройдем.
– В свое время мне никто не подал руки из изгоев в граде Покоя. Если у тебя имени нет, духа нет, бабла нет, братьев нет, у которых имя есть, – шнырем тебя в два счета пристроят те, кто немного Катарсиса повидал и себя солью земли возомнил. Даже не поймешь, как таскать рюкзаки изгоев начнешь, да мелкие поручения выполнять – что-то передать, костер разжечь. С зубами в Катарсис идти надо, а я пришел без зубов. И отрастил их здесь.
Однажды проснулся и понял, что не другом меня считают повидавшие Катарсис изгои, не братом, а так, помощничком своим, ничем серьезным. Из жизни чем-то важным не делились, помалкивали, даже имен их настоящих не знал. Тогда понял я, что человеколюбие в Катарсисе должно быть другим. Сначала сделай себе имя, оружие в руках держать научись, да слова свои с делом связывай. А затем и помогай по доброте душевной, кому посчитаешь нужным, да люби, сколько тебе вздумается. Если вздумается после этого. Ушел в станицу Покинутых после Ночи, на Рассвете, никого не предупредив. С одним ножом. В граде Покоя решили, что сгинул. Куда мне в станицу Покинутых идти? Да еще и голым.
Я внимательно слушал друга. Мне подумалось, что так он еще не изливал душу никому.
– До станицы дошел. А в станице человека серьезного спас. Кровью истекал, на ублюдка неизвестного нарвался, шел к нему с опущенным стволом. Тот урод издалека назвался знакомым Володе именем. Сбрехал. Поживиться хотел, увидел, что оружие весомое в его руках.
Я вовремя подоспел. Орудовавший тесаком унес ноги вместе с оружием, когда меня издалека увидал. Исподтишка ударил, нелюдь проклятый. Много раз всадил, чтобы наверняка. Крепышом Володька оказался. Помог я ему. Сказал он мне, что нужно промыть и зашивать, иначе кранты, кони двинет. Надо, так надо. Хирургом никогда не был. Володя попросил достать иголку с нитками из его рюкзака. На огне иголку подержать. Сделал. Ручки-то тряслись, брат. Но сделал. Иголку согнул. И криво, косо зашивал. Бедолага кричал, в какой-то момент отключился. Перевязал я его тряпками всего, как мумию. Свою одежду резал. Когда раненый пришел в себя, сидел возле него. Немного погодя поднял на ноги и тащил на себе до самого отеля. Там нас встретили изгои, шедшие из отеля навстречу. Помогли. После этого поступка Володя дал мне имя Питон. И мое имя во всем Катарсисе знали, как имя пацаненка, спасшего серьезного человека.
– Почему Питон?
– Потому что мог, по его словам, спокойно добить, поживиться – карта у него в рюкзаке была, да деньги. Снять все ценное. А самого тихо прикончить. «Не мог, – сказал я ему. – Я – человек в первую очередь. А не питон». «Питон ты в первую очередь, а не человек, но человек в тебе крепкий живет, Питон».
Вот так он сказал, слово в слово. После этого я напарником его стал да опыт перенял. Однажды зашел в град Покоя, к тем лицам, которым пришныривал, даже не понимая этого. Они узнали, кто мой напарник, и о моих успехах наслышались, и тут началось. То кружку принесут, то за куревом сбегают до Мирона, то денежку в долг попросят: «Отдам, брат, слово даю». Там и сгинули, в граде Покоя, со временем, нос свой за его пределы не