социальное подчинение женщин». С тех пор женщины продолжают терпеливо объяснять нам,
что именно мужчины, а не женщины, придают огромное значение обладанию пенисом. В
конце концов, как женщины вообще могут знать ощущение от этого обладания? Как
выразилась одна из психоаналитиков, «именно мужчина относится к своему члену как к
ценному органу и предполагает, что женщина также должна чувствовать нечто подобное. Но
женщина не может в действительности вообразить сексуальное удовольствие, получаемое
мужским членом, — она может только оценить социальные преимущества, которые даны его
обладателю»11.
Так что у женщин, скорее, может быть политическая и социальная «зависть к привилегиям»
мужчин, чем к чему-то, связанному с их телом.
На самом деле, по мнению некоторых авторов, Фрейд вывернул все наизнанку. У женщин
зависть к мужскому члену меньше мужской «зависти к матке». Женщины, в конце концов,
способны рожать детей, и они явно делают это сами (по крайней мере, в тех культурах, в
которых само мгновение зачатия
127
девятью месяцами ранее не помнят или оно не считается чем-то существенным)! Независимо
от того, чем занимаются мужчины, они не способны дарить жизнь. Бруно Беттельхейм и
некоторые другие предположили, что происхождение женского подчинения берет начало в
страхе мужчин перед женской репродуктивной силой, и указали, что мужские ритуалы ини-
циации, в которых мужчина подражает мукам рождения, являются признаком ритуального
«присвоения» репродуктивной функции женщины, маскирующего острую зависть мужчин12.
Другая линия критического анализа была призвана полностью изменить исходные суждения
Фрейда. Вместо того чтобы спрашивать, как и почему женщины стали считать себя
неполноценными по отношению к мужчинам, почему бы не спросить мужчин, как они
пришли к выводу освоен превосходстве над женщинами? Несколько феминистских авторов,
таких, как Нэнси Чодороу, Лилиан Рубин, Дороти Диннерштейн и Джессика Бенджамин,
задали именно этот вопрос13. Вдохновленные школой объектных отношений в
психоаналитической мысли, эти теоретики указали и на другие глубоко скрытые маскулинные
предубеждения в формулировках Фрейда. Ведь он считал высшей точкой тендерного развития
достижение автономии — независимости от матери и, таким образом, создание потребности в
групповой идентификации. Мальчик достигает автономии в отказе от идентификации с
матерью и в последующей идентификации с отцом. Однако в «Воспроизводстве материнства»
Чодороу утверждает, что Фрейд не продумал вопрос об источниках мужского чувства
превосходства и, следовательно, мужского доминирования14.
А что, если предположить, писала Чодороу, что способность к близости, эмоциональной связи
и сотрудничеству является свойством здорового взрослого человека? Это подразумевало бы,
что стадия, предшествующая эдипову кризису, а именно стадия глубокой привязанности
мальчика и девочки к матери, имеет решающее значение. На самом деле, когда мальчик отво-
рачивается от матери и обращается к отцу, он теряет способность к установлению связи и
близости, в то время как девочка сохраняет эту способность. Более того, такой опыт
оказывается для мальчика настолько травматичным и в то же время настолько необходимым в
нашей культуре, что он должен постоянно демонстрировать, насколько успешно с ним
справился. Мужественность определяется как дистанция между мальчиком и его матерью,
между собой и прежним «маменькиным сынком». Он должен тратить значительное время и
энергию на демонстра-
128
цию успешного достижения этого разрыва, что и делает, обесценивая все женское, включая
сюда свою мать, девочек, саму женственность и, конечно, все эмоции, с ней связанные. Муж-
ское доминирование требует маскулинной девальвации женского. Как выразилась Чодороу:
«Мальчик, в своих попытках обрести неуловимую мужскую идентификацию, часто вынужден
определять свою мужественность преимущественно в негативных терминах, как то, что не
есть женское или не связано с женщинами. Здесь существуют внутренний и внешний аспекты.
Внутренне мальчик пробует отойти от матери, отрицая свою привязанность и сильную
зависимость от нее, которую он все еще чувствует. Он также пробует избавиться от глубокой
личной идентификации с нею, которая сложилась в раннем детстве. Он добивается этого,
подавляя в себе то, что воспринимает как „женское", и, что особенно важно, принижая все то,
что он рассматривает как женское во внешнем мире».
Таким образом, Фрейд дал возможность и решительно феминистского прочтения мужского
доминирования. Но сам он этого не заметил, поскольку его интересовал именно разрыв с
матерью как решающий момент в человеческом развитии15.
Идеи Кольберга о стадиях когнитивного и морального развития также подверглись
критическому исследованию ученых-феминистов. Стадии Кольберга основаны на очень
конкретных и практических правилах по применению универсальных этических принципов.
Но при оценке девочек и мальчиков девочки как будто «застревают» на третьей стадии
морального развития, для которой важны межличностные ожидания и отношения. (Кольберг
утверждал, что это различие логически вытекает из более дистанционного характера
отношений мальчика с отцом по сравнению с более взаимозаы£имыми отношениями девочки
с матерью.) Кэрол Гиллиган, одна из студенток Кольберга, вовсе не была в этом убеждена и
полагала, что различные типы морали не должны подвергаться иерархическому оцениванию.
В своей новаторской книге «Другим голосом» Гиллиган предположила, что такие стадии
возникают только тогда, когда мужская жизнь получает статус нормы. В своих интервью со
студентками Гарварда Гиллиган обнаружила самые различные критерии для принятия
моральных решений. Существует и другой моральный голос, кроме «этики справедливости»,
универсальной этической парадигмы Кольберга, предложенной в качестве заключительной
стадии морального развития. Есть еще и «этика заботы», значимость близости и связей между
людьми, которая считается более характерной для женщин.
5 Тендерное общество
129
Гиллиган предположила, что происхождение агрессии, возможно, носит разный характер для
женщин и мужчин. Этика правосудия требует слепого и безразличного применения санкций;
агрессия происходит из-за ограничений индивидуальной автономии. Напротив, женщины,
пишет Гиллиган, слышат «другой голос», который говорит «о правде, основанной на этике
заботы и связи между отношениями и ответственностью, и тогда агрессия является
результатом нарушения этой связи»16.
Работа Гиллиган вызвала значительные дискуссии и противоречивые отзывы среди
психологов-феминистов, которые продолжают расходиться, подобно кругам на воде, в более
широких слоях общества. Она как будто поддерживала точку зрения, что женщины и
мужчины существенно, безвозвратно и непримиримо различны. Быстро последовали
исследования, основывающиеся на этой предпосылке, среди которых были и работы по
вопросам познания и эпистемологии, и научно-популярные книги, делавшие акцент на
различиях между женскими и мужскими лингвистическими и мифологическими сферами17.
Как ни странно, группы, которые стремились исключить женщин из различных сфер
общества, попытались использовать аргументы Гиллиган, чтобы узаконить дискриминацию.
Если женщины и мужчины настолько очевидно различны, рассуждали они, то исключение
женщин из некоторых позиций является не дискриминацией, но реальной возможностью
соблюдать и уважать различия полов. Исторически доводы, которыми пользовались мужчины
в борьбе против избирательного права для женщин, практически полностью совпадали с тем,
о чем писала Гиллиган. Например, один антисуфражист утверждал в 1914 году:
«На одну практическую трудность участия женщин в общественных делах мы можем указать
сразу. Они, как кажется, не являются интеллектуально пригодными для этого... очень редко
можно найти женщину, которая имеет государственное мнение. Обычная женщина
интересуется людьми, а не принципами. Только когда принцип воплощен в конкретном
человеке, она может отнестись к нему с энтузиазмом. Она может образно представить себе
причину какого-либо явления, но не может проследить за экономическим процессом... Она
скорее заинтересуется чем-то незначительным, касающимся ее собственной жизни, чем
большими делами, определяющими судьбы наций».
Позже представители военной школы «Цитадель» и Военного института штата Виргиния