— Здорово, да?
— Фантастика! — Лаки вздохнула. — Ты уверена, что нам не влетит за вторжение?
— Она не узнает.
Они припарковали автомобиль, и Олимпия показала Лаки, как можно проникнуть на виллу. Она взобралась на кривое персиковое дерево и открыла одной ей известное окно со сломанной задвижкой. Лаки терпеливо ждала у парадного входа. Через несколько минут Олимпия запасным ключом открыла дверь.
— Добро пожаловать в замок «Веселье»!
Интерьер виллы свидетельствовал о безупречном французском вкусе ее хозяйки и о громадном греческом богатстве. Мебель была зачехлена от пыли, но кое-где проглядывал уголок кожи или полированного дерева. Паутины тоже хватало.
— Я говорила, что она пользуется виллой раз в году. А за несколько дней до этого наезжает десант уборщиц. Ты понимаешь — мы можем жить здесь несколько месяцев! И никто нас не найдет!
Лаки не улыбалось торчать на вилле несколько месяцев. Несколько недель — да. Потом Джино начнет беспокоиться, не говоря уже о тете Дженнифер и дяде Косте. И, конечно, Дарио. Надо бы им написать. У нее неоднократно возникало такое желание, но все время что-то мешало.
— С кем ты дошла до конца? — жадно спросила она Олимпию.
— С одним гнусным типом — французским коммивояжером. Он меня заколебал. Все твердил, что моего отца нужно расстрелять, а я ни черта не смыслю в жизни. Я как-то привела его к себе домой. А он спер серебряную пепельницу и не захотел довольствоваться «почти». Это было ужасно. Я залила кровью весь диван в папином кабинете. Даже вспоминать противно. Слава Богу, как раз на следующий день ты позвонила. Я не могла без ужаса думать о том, чтобы пойти на эти чертовы курсы и увидеть его поганую рожу.
Они обошли всю виллу.
— Будем пользоваться какой-нибудь одной комнатой, — решила Олимпия. — Потом меньше убирать.
Лаки облюбовала просторную комнату в цоколе, рядом с кухней. Здесь были две диван-кровати, обитый зеленым сукном карточный столик и три больших удобных кресла.
— Это помещение для прислуги, — запротестовала Олимпия.
— Зато оно нам подходит.
У них было всего две небольших дорожных сумки — в основном с косметикой. Так что распаковывать вещи не заняло много времени.
На кухне они обнаружили холодильник, доверху набитый бутылками с вином и пивом. А в буфете — коробки с чипсами и двадцать четыре банки консервированного тунца.
— Давай отметим! — радовалась Лаки.
— Только не сегодня, — возразила Олимпия. — Сегодня мы отправимся в город и устроим себе настоящий пир. Скажем, огромное блюдо буйабеса или свежих устриц под майонезом… М-м!.. Вкуснота!
— Но у нас же нет денег!
Олимпия ухмыльнулась.
— Лаки, для красивой девушки ты иногда бываешь слишком глупой. Какие, к черту, деньги, когда в наличии два юных прекрасных тела?
* * *
Знаменитый Каннский кинофестиваль подходил к концу. Остались одни неудачники. Невезучие агенты, все еще надеющиеся заключить хоть какой-нибудь контракт, безработные продюсеры и будущие звезды с необъятными бюстами и фальшивыми улыбками.
Уорриса Чартерса можно было отнести к безработным продюсерам. Он прибыл в Канн с двумя сокровищами. И в обоих случаях просчитался.
Сокровище номер один — Пиппа Санчес. Роскошная мексиканская актриса, которая в пятидесятые годы успешно снялась в паре испанских хитов. Сейчас ей лет сорок — хотя она настаивала на тридцати пяти и на столько же выглядела. Но Уоррис знал ее настоящий возраст. Он навел справки о мисс Санчес сразу же вслед за тем, как она обратилась к нему в Мадриде — месяц назад.
Это произошло на званом ужине.
— Мистер Чартерс, я видела «Целуй и убивай!» — это просто блеск! У меня как раз есть для вас подходящий сценарий — пальчики оближете!
«Целуй и убивай!» Его первая заявка на громкий успех. Он поставил этот фильм в 1959 году в Париже, истратив семьсот тысяч долларов. Картина принесла ему шестнадцать миллионов. Редкая удача! Дальше, за что бы он ни брался, получалось дерьмо.
Сокровище номер два — сценарий Пиппы Санчес. Крутой боевик под названием «В яблочко!» История гангстера двадцатых и тридцатых годов. Киллер-золотое сердце.
Уоррис нашел сценарий удовлетворительным. Конечно, все это высосано из пальца, но после двадцати трех лет в кинобизнесе он мог отличить беспроигрышный материал.
— Чей это сценарий? — спросил он Пиппу.
— Мой, — гордо заявила она. — Я выкупила его у автора. Теперь это моя собственность.
— Зачем он тебе нужен? — осторожно, чтобы не выказать слишком большую заинтересованность, полюбопытствовал Уоррис. — На продажу?
— Нет, — огрызнулась Пиппа. — Я хочу сыграть главную женскую роль. Она специально писалась для меня.
Ага, двадцать лет назад, цинично подумал Уоррис. Но если она позволит ему бесплатно пользоваться сценарием… Они заключат сделку, а потом он скажет, что она не подходит.
И вот они прибыли в Канн — Уоррис Чартерс и его два сокровища. Однако им только раз удалось привлечь к себе внимание: когда они с Пиппой поцапались у всех на виду на террасе отеля «Карлтон».
Уоррис потягивал «перно» в «Голубом баре» на улице Круазетт и размышлял о своем жутком невезении. Ему тридцать два года, когда-то он был чудо-ребенком Голливуда, но прекратил сниматься в тринадцатилетнем возрасте, когда у него начал ломаться голос. В двадцать пять он поставил «Целуй и убивай!» и вернулся победителем. После двух провалов пустился путешествовать по Европе, из одной киностолицы в другую. В порыве отчаяния, сломленный и на игле, женился на богатой семидесятидвухлетней вдове-испанке. После ее смерти родственники вышвырнули его на улицу даже без кусочка мыла. Вот и женись на деньгах!
Уоррис тихо присвистнул, показав ровные белые зубы. Из шикарного белого «мерседеса» вылезли две сногсшибательные цыпочки, два лакомых кусочка. Блондинка сразу привлекла его внимание. Роскошные титьки, так и целятся в тебя, как два автоматных дула. Золотистые волосы. И такие короткие шорты, что выглядывают сахарные ягодицы. Ее подруга на первый взгляд не такая красотка. Тесные линялые джинсы и блузка с короткими рукавами. Высокая, угловатая. Шапка вьющихся волос цвета черного янтаря наполовину закрывает лицо.
Да, Уоррис предпочел бы блондинку. Неужели он не заслужил маленького удовольствия?
Девушки неторопливо двинулись к бару. Инстинкт подсказал Уоррису: они ждут, чтобы их сняли.
Когда они приблизились к его столику, он вскочил и выпалил несколько заученных фраз по-французски — мол, не желают ли они составить ему компанию?