в саду.
– Госпожа! – служанка Небит покраснела, увидев грека. – Вас зовут!
– Передай ему, чтобы проваливал – в Александрии хватает прекрасных нимф, которые с радостью его примут! И не только на пару рассветов! – Небит завела локон за ухо, не отрываясь от своих дел.
– Госпожа не может принять господина! – ответила служанка, а затем опустила глаза – стыдно прогонять любимого мужчину хозяйки. Улыбка исчезла с её лица.
– Небит, молю тебя!
– Тебе не хватит монет, любви и терпения, чтобы быть со мной! Ты не умеешь принадлежать одной женщине! Проваливай, Кассиас!
– Боги столкнули нас тогда, Небит! Небит! Небит! Стой, не уходи!
Александрийка повернулась к Кассиасу спиной, намереваясь вернуться в дом.
– Я верю богам – они никогда не врут! Никогда! Почему в тот час я проходил мимо твоего дома? Зачем мои ноги остановились у твоего сада? Ты тогда позволила мне остаться с тобой? Зачем, Небит? Потому что это и вправду нам обоим нужно! Я прошу тебя! Я прошу богов сохранить в моем сердце все воспоминания о тебе, о нас – нам было хорошо!
– Это всего-навсего воспоминания, Кассиас! – Небит разрыдалась, бросив нож, которым срезала ветви, в стену. Он зазвенел и раскололся на две части.
– Позволь мне остаться с тобой навсегда! – Кассиас подошёл и жадно схватил руку египтянки.
– Отпусти! – еле выдавила из себя Небит, не пытаясь высвободить руку.
– Когда я пытаюсь отпустить тебя, начинаю падать в бездонную пропасть, и тогда я вновь цепляюсь за ветви надежды, чтобы выкарабкаться из тьмы, – Кассиас поднёс руку египтянки к своим устам и нежно поцеловал её мизинчик. Эта была самая чувствительная часть её тела: об этом, бесспорно, знал лишь он.
ГЛАВА 15. БЕСЧИНСТВО
Заговор Диоклетиана против Рипсимии был обречён на провал, но императора это нисколько не терзало. Неизбежное поражение утомляло его, но не ломало. Захмелевший от вина, он приставил меч к шее одного из легионеров, спасшихся от ножа Цербера, – тот, услышав шаги смерти, опустил глаза и затрясся.
– Ни твой покойный отец, ни ты, ни твои братья не достойны быть легионерами – истинные воины делают великую работу на благо императора, государства и его граждан! А вы – выродки… Трусы и предатели! Никто из вас не встал грудью за павших собратьев в Александрии, предал товарищей, а теперь ты доносом приговариваешь к смерти военачальника! Ты не стоишь ни монеты, ни горсти земли! Знаешь, что обычные люди делают с доносчиком? – император громко рассмеялся, с ним засмеялись и жрецы. – Продолжай свой рассказ, легионер.
– Клянусь Плутоном, мы все до единого спали, когда центурион ворвался в комнату! До рассвета никто не дожил, командир пощадил только нас. Во всех комнатах лежали окровавленные трупы. Все мертвы! Все! Те христианки точно сделали с ним что-то! Они вселили в центуриона своего бога или заставили заключить с ним сделку!
– Твой полководец не зря пошёл на такие риски, – спокойным и ровным тоном произнёс жрец. – Диоклетиан, он уже не будет тем римлянином, каким был раньше, – жрец подошёл к императору ближе, взглянув на стоящего на коленях легионера. – Грядёт великое событие: Рим и другие народы накроет волна, я вижу это – люди возрадуются, а ты будешь выращивать капусту!
– Что-о-о? – протянул Диоклетиан в изумлении. – Какая капуста? Это же смешно, чтобы император Рима – Юпитер – копался в земле!
Правитель взглянул на склонившегося пред ним воина и похлопал его по щекам, разрешив продолжить речь.
– Не думаю, что центурион убил тех христианок, ведь они сделали его рабом своей веры – собака не бросается на того, кто её кормит: думаю, он сбежал вместе с девами и где-то укрывается сейчас.
– Не в Александрии. Цербер слишком умён, чтобы оставаться там. В легионе учат зачищать следы, не так ли?
– Абсолютная правда! – согласился легионер.
– Только ты этого не сделал, глупец. Ты оплошал! Мог бы жить себе мирно, не высовывая головы из песка, но ты пришёл сюда и хорошо – смерть тебе за глупость! – Диокл махнул мечом, и голова сына покойного уринатора покатилась к ногам жреца. – Поприветствуй отца там! – лёгкие императора наполнились запахом крови и пота: так пахла смерть грязной крысы.
Юпитер подозвал к себе стражей, отдав приказ привести к нему четверых слуг – высоких и крепких телами. После того как они предстали перед глазами охмелевшего правителя, им было велено разыскать остальных двух братьев, спасшихся от безумия центуриона, и предать казни.
– Каждого из братьев засунуть в мешок. Завязать крепкой верёвкой и бить ногами по мешку. Если кто-то из них всё же подаст признаки жизни после избиения – мешки изрубить мечами!
Приспешники Диоклетиана шли быстрым шагом к вдове уринатора и её сыновьям, которые отдыхали в покоях родной инсулы. Дверь отворила хозяйка дома. Один из слуг императора отвесил ей сильную пощёчину. Второй потащил вдову в другую комнату. Сорвав с неё тунику, он бросил женщину на кровать и жестоко раздвинул ей ноги. Несчастная рыдала и от собственного же крика охрипла, а затем резко замолчала. Трое мужчин принялись бить палками братьев, прибежавших на крик матери. Их поместили в мешки и, крепко завязав канатами, потащили вон из инсулы. Хищные птицы и падальщики, витая в воздухе, громко кричали, предчувствуя скорую пищу. Бросив мешки посреди голой местности, мучители начали прыгать на них, забрасывать камнями. Один из них, присев на корточки, заметил, что люди в мешках слабо шевелились. Он достал нож и нанёс несколько ударов, отняв жизни у двух легионеров…
– Грязная корова, это тебе за то, что воспитала поганых сыновей! – произнёс изувер, плюнув в сторону полумёртвой женщины. Он бросил ей в лицо монету в знак унижения и приказал одеваться. – Противно видеть тебя! – женщина еле дышала: казалось, её разодрал дикий зверь.
– Конец! Дело сделано! Кровь ненужных Риму людей пролита! – с гримасами лютой ненависти псы Диоклетиана вопили над телами убитых легионеров.
– Оставим их здесь? – к ним присоединился и спросил тот, что овладел вдовой уринатора. – Что будем делать с ребёнком, оставшимся в инсуле? Он – единственный, кто выжил.
Вдова уринатора никому не рассказывала о своём четвёртом, ещё совсем маленьком сыне: женщина бросала все силы на то, чтобы оградить его от внешнего мира. Она старалась дать малышу столько любви, насколько было способно её материнское сердце. Она боялась, что рано или поздно его заберут в легион или, куда хуже, он сам выберет службу в римском войске, а пока мальчик рос добрым и любящим, тихим, не таким, как его старшие братья-воины.
Услышав стук и топот ног в доме, суету, а затем надрывистые крики и всхлипы матери, малыш бросился бежать ей на помощь, но ребёнка грубо отбросили в сторону, приказали ему не мешать. На глазах мальчика происходило бесчинство, его миниатюрные ручки, сжатые в кулаки, оказались бессильны против творящегося ужаса.
– Я владею даром предвидения, друг! – дерзко ответил один из карателей. – Через десять лет этот мальчишка вырастет и станет сильным, бесстрашным воином. И знаешь ли ты, что первым придёт в его светлую головёшку? Убить тебя, жучок-навозник! Прости, но это так! – он оскалился, как шакал. – Месть, уважаемый друг, – будет двигать им!
Они вернулись в дом вдовы уринатора. Женщина уже не дышала, однако у изголовья её постели сидел малыш, который держал мамину руку и, не умолкая, говорил.
– Мама! Мама! Мама! – он просил маму проснуться, но она не поднимала век, не слышала, как он зовёт её.
– У тебя был лучший и единственный шанс избежать всего этого, дитя, – обратился к мальчику уродливый слуга императора, – для чего ты сунулся к нам? Не в том месте и не в то время ты оказался здесь, птенец, так заплати же ты за шутку богов жизнью!
Кинжал полоснул малыша по шее. Смельчак, не испугавшись, не издав звука, без единой слезы, посмотрел в упор на своего палача, упал на пол и заснул вечным сном.
***
«Днём и ночью, легионеры, молюсь всесильным богам о вашем здоровье и благе: на вас, мужах Рима, держится государство и мы – его