Читать интересную книгу Место под облаком - Сергей Матюшин

— Какой-то вы странный атеист, право, — осторожно сказал я. — Разве не случайность?

— Я нормальный атеист, но это не случайность, это знак им всем. Что еще хочу сказать? Грибы любые, белые со сковородку, одним можно троих накормить, заросли малины, клюквы поля, земляника, черника, берголовь, костяника, все целебное, любая дичь и всякого зверя. Кабаны стадами, всех можно прокормить. А небо? Небо всегда ясное, синее, тишина и безветрие типичны.

— Про сегодня не скажешь. Да и вчера… — встрял я во вдохновенный монолог учителя.

— Бывает. Не считается. Я о типичном.

— Да, у меня наблюдения фрагментарны.

— Идеальный климат для нормального человека, давайте-ка выпьем немного «Селигеровской», что же это мы так сидим, я угощаю!

— И я, — сказал я.

— И люди тут все добрые и приветливые, общительные и чрезвычайно словоохотливые, да что говорить, вы же сами видите! О, еще вернется, вернется былая слава всемирная к нам сюда, ой как еще вернется!

— Отсюда, от мест этих святых, — подхватил студент, — кстати, начинаются такие великие реки, как Волга, Днепр и Западная Двина.

— А другие?

Странный вопрос. Откуда же начинаются все остальные реки? — что-то в этом роде хотел спросить я, против воли своей уже заинтересовавшись и ледником тающим, и островами-всплышками, и тишиной, и небом над всем этим благодатным миром.

— Мне одна бабушка говорила тут недавно, что отсюда вообще свет по всей земле распространяется неодолимо.

— Насчет света я не знаю, воинствующий, как положено, все это мракобесие нам ни к чему, хотя, согласен, изучено недостаточно. Но свидетельств много есть, что в этом регионе зачастую происходят необыкновенные световые явления, столбы такие, кресты светящиеся вроде северного сияния… всякое говорят; даже в научных журналах были сообщения.

«Пуп земли, а не земля», — смутно подумал я. — Пуп земли, только маленький, старинный и озерный». А произнес вот что:

— Свет произошел от света.

И пододвинул штоф «Селигеровской» к себе.

И на выдохе ветра взлетела лиловая занавеска, заоконная крона метнулась в сторону, и прямо к нам за стол влетел подвижный, ослепивший на миг сноп лучей солнца, играючи преобразив весь вздор, еду, посуду, вилки, бокалы в драгоценности. Сидевшие спиной к окошку студенты обзавелись косматенькими нимбами. Скучные герани на подоконнике стали изумрудными. Штора вильнула хвостом, опала, установился нормальный полумрак.

Насчет «Селигеровки» реставратор и просветитель были не прочь. А после дополнительно выяснилось, что в четырнадцатом веке на краешке мыса, на узком наволоке между водой и лесом озерный рыбак Ефстафий Осташко, из кривичей, пришлый невесть откуда, поставил первую в этом крае курную избу, и было это в год одна тысяча триста семьдесят первый, вот и повелось с тех стародавних времен: Осташина слобода, осташи, Осташков. «О! — кое-как расслышал я. — Какой-то Такойтович! Милости просим!» — оказалось, это студент внезапно отвлекся от моего завороженного взгляда и вдохновенной речи просветителя.

— Прошу к нам, — встал и поклонился учитель. — Тут товарищ приезжий, журналист, интересуется как раз по вашу душу. Любопытствует нашенским всем, тутошним. Сюда, к нам, к нам, чем богаты…

Тот — к нам.

— Освежимся! — решительно продолжал учитель. — Нашенским, тутошним, светлейшим. Первая колом, вторая соколом!

Оживились, налили, освежились. Принялись закусывать черным чем-то, пряным, невиданным по вкусу и аромату, тающим, оказалось угорь горячего копчения на ольхе, можжевельнике и листах вишни, «только здесь, спешите видеть и наслаждаться». Представляете себе: выловленная рыбка тут же поставляется на кухню и подвергается спецкопчению полуживой, в герметичном боксе, благодаря этой методике она имеет тающую консистенцию, как нельма, первозданный аромат и оригинальный вкус благодаря ольхе, можжевельнику и листочкам вишни, все вещества в полной сохранности, каждое волоконце, всякая жилочка и плавничок, хрящик и ребрышко позволяют наслаждаться своей индивидуальностью, а уж про полезность можно только песни слагать, гимны петь, ведь ни одна рыба в мире не несет такой уникальной информации, как угорь осташковский!

Пока я постанывал от вкуса, причмокивал, урчал и качал в изумлении головой, краевед рассказал следующее:

— Знаете, что мы кушаем? Единственного свидетеля, единственное доказательство существования Атлантиды!

— Неужели нашлось? — вежливо удивился я, не в силах оторваться от полупрозрачного брюшка рыбины.

— Пятого июня восемь тысяч четыреста девяносто восьмого года до нашей эры метеорит массой в два миллиона раз больше, чем у Тунгусского, со скоростью двадцать километров в секунду врезался в земную атмосферу и взорвался в северозападной части Атлантического океана. Взрыв распорол дно океана, и материк Атлантида сгинул в этом чудовищном провале, теперь на поверхности только вершины его горных цепей, нынешние Азорские острова. Всю эту картину восстановил и точную дату вычислил знаменитый английский физик некто Мук. Эта катастрофа — не какой-то там ничтожный Санторин в Эгейском болоте взорвался, а Атлантида в Атлантическом океане, и люди там были двухметровые, атланты, а уцелевшие атланты передали знания ацтекам и египтянам. И неоспоримое тому доказательство — угри, которых вот едим! Каждый год к устьям рек, что впадают в Балтийское море, подходят огромные стаи маленьких, совершенно прозрачных рыбок, они поднимаются по рекам, живут в них и в нашем Селигере до лет двадцати пяти, а потом уходят в море, местами прямо ползком по земле, болотам, и плывут через безбрежный океан три года к Саргассову морю, там нерестятся, после погибают. Саргассово море теплее всех вод на земле, там даже на глубине километра +20 тепла, масса водорослей саргассов, и самая большая насыщенность кислородом, объяснений этим уникальностям пока нет. Спрашивается, зачем рыбам такая дальняя миграция? Правильнее же будет поставить вопрос так: почему? А вот. Раньше все угри жили в реках и озерах Атлантиды, после катастрофы они не смогли найти родные реки, и, двигаясь дальше, попали уже в устья рек Европы и Америки, в том числе и в Балтийское море, а потом в Селигер-озеро. Мощный и теплый Гольфстрим доставляет к нам миллионы прозрачных маленьких угрей, это миллионолетний инстинкт, непреодолимая и неуничтожимая память хромосом ведет их к берегам родной Атлантиды, которой давно нет, а ведь, обратите внимание, в человеческой истории память о ней не стерлась.

— Осташков тут вместо Атлантиды? И чем больше мы едим угрей, тем больше будем походить на атлантов? Я остаюсь среди вас, я вернусь к вам, друзья-атланты, я не хочу больше никуда, только сюда, к вам.

— Наши рыбаки, каста такая есть, это поставщики двора Его Императорского величества! Каково? А теперь Кремля.

Я внезапно расслабился:

— То-то в Кремле в последнее время сплошь атланты.

Не отреагировали. Да и в самом деле — ну что им, таким цельным, какой-то Кремль дальний, неведомый?

— Безумству храбрых! — воскликнул новый наш собеседник, краевед и патриот. — Новейшая история наша ведь тоже уникальна, редко где так было. Спустя четыреста лет после смерти смиренного трудолюба, рыбака и целителя Евстафия Осташко, какие-то ничтожные четыре столетия спустя, о нас писали абсолютно все столичные газеты и журналы, ставились спектакли, снимались фильмы, власти ставили славный Осташков в пример всем другим городам уездным, а в городском гимне осташей какие были слова, если бы вы только знали какие, спеть хором?

Он утерся, и они выдали:

От конца в конец Росси-ии ты отмечен уж молво-оой…Из уездных городов Росси-ии… ты слывешь передовой!

Образовалась пауза. Потом пошли еще куплеты, интересные и бодрые.

После пения снова пауза. В ней опять, напоминая о себе и свободе, прошумела листва за распахнутым окном.

Гуднул, обещая скоро причалить и увезти меня теплоходик с озера, невидимый, но уже непреодолимо желанный. Смутные милые улыбки бродили по лицам моих новых друзей. Я, глядя и слушая, повторял про себя слова простодушного гимна, которые никак нельзя забыть, и влюблялся в автора и нынешних исполнителей, особенно в студенточку, которая становилась все более привлекательной, милая моя недоступная, она подыгрывала самодельной мелодии двумя вилками по краю стола, по тарелке, по стакану.

— Да нет, вы не думайте, — сказал учитель, — никакие мы не квасные патриоты, это же все документально и подлинно, наш краевед вплоть до страниц и строчки сверху или снизу помнит, сейчас убедитесь, погодите чуток, если интересно, конечно, интересно, да? Я же со своей стороны что скажу? В нашем городе к 1820 году, к знаменательнейшему моменту посещения его Великим императором Александром Первым появилось такое, о чем другие богом забытые города и городишки слыхом не слыхивали, и мечтать не могли. Больница — раз. С приютом для бездомных. Приют сам по себе. Два. Народное училище, училище духовное, общественные бани, у вас там сейчас есть общественные бани?