Читать интересную книгу Место под облаком - Сергей Матюшин

Студент замолк, глядя на меня, как болельщик на любимого форварда, от которого ждет спортивного подвига. Студент ждал от меня осведомленности, но я не оправдал.

— Для?

— Для Исаакиевского собора! Как можно такое не знать! — в изумлении оглянулся студент на Катю.

— Не может быть! — в свою очередь изумился я и непроизвольно глянул в окно, словно там мог явиться Богоявленский, сиречь Исаакиевский собор. — Неслыханно. Чудеса в решете, дыр много, а выскочить некуда.

— К-куда выскочить? — заморгал студент.

— Да никуда. Некуда, ударение на «не». Это я просто удивляюсь, не может быть, чтобы для Исаакиевского.

— Как не может быть, если так и есть? — взвизгнула подружка его и художница, востренькая, очень уж худенькая личиком, но неожиданно полногубая, полногрудая, и одета она была в расписную штормовку, я ее долго разглядывал и читал, когда одевались. Да, а на штормовке были значки, нашивки, наклейки, нашлепки, карминные буковки: Западная Двина, Мокша, Цна, Дон, Вазуза… Когда они успели все это объехать, мне было интересно, потому что все эти места были мне знакомы. Загорье, Заречье, Залучье, Заплавье, Замошье… Такие зовущие, манящие названия сел и деревенек округи Селигера. Наверное, это все написали, исходя из лингвистическо-декоративных соображений? Нет, оказывается, в самом деле были везде и по большей части пешком, как странники. Она повторила свое «так и есть!» еще и еще раз, быстро оглядываясь, как бы ища поддержки и подтверждения своих слов отовсюду, но в провинциальном ресторанчике нет никого, кроме нас, даже мух, и показалось мне, поддержка ей исходила отовсюду, из всего окружающего заоконного эфира, она же абсолютно была права ныне и присно, даже если на самом деле все обстояло наоборот. Потом подтвердилось, что все это призрачное происшествие, случившееся со мной в маленьком озерном городке, если и имело смысл, то вовсе не тот, что я уже лелеял и готовился провидеть, воплотить в слове, а тот, про который немного позже попытается сказать мне эта сияющая восторженной уверенностью и деятельной верой худенькая девчушка, фанатка и патриотка. Правда, кажется, мне так и не удастся расслышать ее вещие слова сквозь ветер и песни новых моих друзей. Но об этом позже. А сейчас я расслышал вот что:

— Знаете, кто строил храм?

— Росси. Потом Казаков, — поднапрягшись, сказал я. — Достраивал Растрелли. В свободное от императорских заказов время.

Студенты торжествующе переглянулись: ну вот, мол, видишь, очередной Митрофанушка, смерд, холоп и варвар. Я почувствовал, что этот фокус у них дежурный. Задать патриотический вопросец, выпучив глаза поразиться невежеству собеседника, и выдать информацию, как откровение — тем самым тешится самолюбие, так самоподтверждается любовь к отеческим гробам и дыму отечества. Самовлюбленная, экзальтированная девица. Я ведь тоже могу взять и ляпнуть: а знаете ли сколько ржавчины в год соскребается с Бруклинского моста? А с Крымского в Москве? А? То-то же… А вот сколько!

— Строил, — начал студент спокойно и, как я и ждал, назидательно, и тут студенточка титястая, быстро-быстро замотав головой, перебила, чуть не взвизгнув:

— Возводил!

Друг глянул на нее ласково и поощрительно, кивнул:

— Именно. Молодец! Храм возводил великий швейцарский архитектор Анжело Боттани. И длилось это более тридцати лет, — додекламировал реставратор, студентик этот. — Великий Боттани!

— Как и твоя реставрация нынешняя, тоже тридцать лет? — злорадно нашелся я, отмщенный. И наврал: — Не Анжело, а Анджело. И не такой он был великий, и сексуальная ориентация нетрадиционна, и брал дорого.

— Где это вы накопали такого? — насторожился студент. — Геморрой у вас, стариков, не порок, а гомосексуализм — порок, да еще нравственный. Давайте не будем. Наследственная, хромосомная особенность неподсудна, не стоит уподобляться зэкам.

— Верно, — смягчился я, удовлетворенный тем, какое повальное впечатление произвела на студентов моя наглая ложь.

Потеплело…

Несколько новых посетителей дружелюбно поглядывали на нас из углов.

Нарядно и резко освещенная прямым закатным солнцем шевелилась за окном крона дерева, как живая зеленая протоплазма. В ней какие-то птички играли в прятки и догонялки. Дымно-голубое небо, чудный аромат зелени, запах свежих огурцов салата — все было мило, приветливо, дружелюбно, как новые посетители. Намечался легкий гомон. Студенты пошли наружу покурить. Я заказал бутылку «Селигеровки», надо угостить мальчика и девочку.

Во мгле недостоверного прошлого, где и сама мгла уже недостоверна, одержимые чернецы десятилетиями, как египетские рабы, копошились на острове, намереваясь воздвигнуть невиданный по красоте и величию храм; и получалось, что строили они его как раз для нас, глуповатых современников разрухи. Вот египетскую пирамиду, собор Парижской Богоматери или дворец Пернатого Змея ацтеков как приспособишь под столовую или там трапезную? А тут творения Росси и Боттани запросто. В Суздале во всех первых и цокольных этажах древних храмов пивнушки теперь. Это о храмах и уважении. Теперь что? Мои братья деревенские с усталыми и тусклыми от вражды и склоки глазами потихоньку отходили в небытие вместе с их современным феодальным конфликтом и пошлой интригой; померещилось даже, глядя на колыхающуюся крону за окном, что такие братья это никакая не новейшая социальная действительность, прости уж, господин редактор, они были всегда, такие братья, это огорчительно, но никак не более того, ведь в конце концов молодой волк-агроном управляет ими и их порочными страстями. Кому и чем из всех них, в том числе и агроному, поможет Нилова пустынь?

Но все же стоит попробовать, стоит. На куполах, колокольнях, в египетских погребальных камерах и на пирамидах инков, как и в лабораториях генной инженерии, копошились все такие же братья, и почему считать, что они на обочине, в суете, на своих пятнадцати сотках, и разве они сами съедят все жито и горох, которые вырастят там? Так что осталось устранить агрономов. Богадельню перевести в Псков, а сюда собрать всех подобных агрономов, пусть едят затируху из жмыха.

И тут явился давешний учитель при сиреневом галстучке. Мы взаимно обрадовались встрече, он намеревался поужинать тушеным угрем по-селигеровски. Присел и нарассказал, что тридцать тысяч лет тому назад с тех земель, что называют Валдайской возвышенностью, отступил огромный ледник, это был конец четвертого великого оледенения в истории земли. Ледник отступал, отступал, отступил, растаял, оставив после себя холмы и плоские нагорья, впадины и долины, в них образовались озера, целый озерный край, и озеро Ильмень, и Селигер-озеро, дивное творение природы в форме растянутого креста.

— Но вы же, помнится, атеист? — удивился я.

— Так и что? Крест же наличествует, хотя это вольная игра случая и природы.

Но здесь благостная энергетика, этого отрицать никто не может. Ни в одном предании, ни в нынешних информациях нет ни одного случая появления НЛО, им тут делать нечего, Нил Столобенский, заступник, не пускает, его дух не пускает придурковатые НЛО. Читали? Ни в одном случае эти самые НЛО ни малейшего добра людям не принесли, это агрессивное явление. Селигер — это наш европейский Байкал, взгляните на любую карту, убедитесь. И вон с того высокого холма, так похожего на курган, в ясный день видны стада лесистых островов, знаете, сколько их тут?

— Сто! Сто двадцать?

— А никто точно и не знает, более двух сотен по плесам и заводям, в заливах и на отмелях, иные исчезают временами, когда не так сухое лето, но в засушливый год появляются вновь, их тут называют всплышками, а кругом по берегам везде леса вековые, сосновые да еловые, и болота есть гиблые с огнями, а в некоторых речках даже форель есть, хариус и сиг, вот ведь чистота какая.

— А сияние?

— Сияние? Над одним островом периодически. Столбы света ввысь ночами.

— Мне говорили, это просто пожары.

— Так и есть. Никакой мистики. Там один олигарх, обратите значение на созвучие слов олигарх и аллигатор, он общеизвестен, все затевает строить фазенду, а она горит и горит. Наполовину возведет, а молния бах, и конец фазенде. Заново строит. Опять молния. Про него уже тут легенды ходят, мол, кто кого. Аллигатор говорит: «Бог меня, или я Его?». «Его» с большой буквы. Дал денег на декоративный скит и часовню на Столбном. Все равно молния сожгла все в очередной раз.

— Какой-то вы странный атеист, право, — осторожно сказал я. — Разве не случайность?

— Я нормальный атеист, но это не случайность, это знак им всем. Что еще хочу сказать? Грибы любые, белые со сковородку, одним можно троих накормить, заросли малины, клюквы поля, земляника, черника, берголовь, костяника, все целебное, любая дичь и всякого зверя. Кабаны стадами, всех можно прокормить. А небо? Небо всегда ясное, синее, тишина и безветрие типичны.