снова в дело вступал крючок.
— Есть! Вот он!
Его пальцы сделали последний толчок, и камень, проскочив в расширенное отверстие, со стуком ударился в подставленную бадью.
— Ну и вырастил! — удивленно воскликнул Магистр. — С хороший боб.
— Надо будет потом достать его, — усмехнулся Витус. — Вдруг капитан захочет сохранить его на память. Сэр, вы меня слышите?.. Сэр!
Стаут безвольно кивнул. Он все еще был в одурманенном состоянии.
— Сэр, поздравляю вас! Вы выдержали испытание!
Стаут снова кивнул, но было неясно, вполне ли он понимает, что ему говорят.
— Думаю, поздравлять надо вас, кирургик! — раздался сверху голос Джеральда. — А как долго мне еще держать… э… мошонку? У меня уже рука затекла, и я…
— Еще минутку, мистер Джеральд! — Витус повернулся к Магистру. — Ты приготовил льняные ленты?
— Само собой, великий кирургик!
— Ладно тебе! Спасибо.
Витус обследовал рану. Каждый раз его просто завораживало, как быстро свертывается кровь при порезах на некоторых частях тела. Всего несколько капель красной жизнетворной жидкости просочились на поверхность. Он промокнул их тампоном и наложил повязку таким образом, чтобы края разреза соединились внахлест. Закончив работу, он устало распрямил спину.
— Мистер Джеральд, теперь можете отпускать.
Первый помощник со вздохом облегчения высвободил руку. Витус похлопал Стаута по щекам:
— Сэр, вы меня слышите?
— Да, кирургик, — с трудом проворчал капитан все еще непослушным языком.
— Хорошо. Тогда слушайте внимательно: я наложил вам повязку, которую нельзя трогать по меньшей мере два дня. В эти дни вам категорически запрещается вставать на ноги. Самое лучшее, если вы проведете это время в постели. Принимать можно только легкую пищу, не содержащую жидкости и не провоцирующую накопления газов. Питье лишь по мере необходимости. Лучше совсем не пить. Вы меня понимаете?
— Да, кирургик. А что это за пища?
Витус поразмышлял:
— Ну, скажем, галеты или сухари. И то и другое можно помочить в вине, чтобы было легче глотать. Конечно, пища не из тех, что обычно рекомендуют больному для выздоровления, но вы в ближайшие дни так и так будете много спать под действием лауданума.
— Да, кирургик, как скажете.
— Через два дня я сменю вам повязку. Перед этим вы в первый раз после операции помочитесь, но пока что только через рану. Это удобный случай, чтобы вымылись другие камешки и более мелкие частицы, так называемый песок, которые могли остаться в мочевом пузыре. А после этого я буду менять вам повязку по мере заживления. Через неделю, думаю, вы уже сможете мочиться нормальным образом, но пока что придерживая рану. Через две недели и в этом не будет необходимости.
Стаут облегченно засопел и на мгновение задумался, не вернуть ли ему кирургику те три фунта, что он взял за переезд, в знак благодарности и в известной степени в качестве гонорара. Но тут же отбросил эту мысль.
Настолько благодарным скупец себя уже снова не чувствовал.
ШТУРМАН О’МОГРЕЙН
Представим на мгновение боевой галеон разодетой в шелка, увешанной драгоценностями благородной дамой, заносчиво-жеманной и с острым язычком. Тогда наш «Галант» — дюжая добродушная служанка, пусть и в потрепанном платье, но порядочная, прилежная, со здоровым нутром…
Дай Бог, чтобы у Баркса была не малиновая зараза, — вздохнул Витус. Они с Магистром стояли в отгороженном углу матросского кубрика и рассматривали кока, с ног до головы завернутого в одеяло. Жар за последние дни у него спал, и это было причиной того, почему в Фуншале его не списали на землю. Но вскоре после выхода в море все его лицо покрылось бесчисленными маленькими пустулами малинового цвета. Обследовав тело больного, Витус установил, что сыпь распространилась и на руки, и на туловище до пояса. Витус отвернулся, чтобы больной его не слышал:
— Я не перенесу, если это снова безнадежный случай!
Действительно, Эткинс, один из двух больных лихорадкой, еще до прибытия в Фуншалу отдал Богу душу, и Стаут, который к этому времени снова чувствовал себя отлично, приказал как можно скорее предать останки несчастного морской стихии. Просьба палубного матроса Амброзиуса провести богослужение с чтением Библии была отклонена. Скупец, который не намерен был больше терять ни часа, взял и здесь бразды правления в свои руки и отчитал следующее:
Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня.
В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его…
— Предаем в руки Твои, о Господи, душу матроса Эткинса и молим Тебя дать ему жизнь вечную! Амен!
Как обычно, псалмы Давида, где что ни строка, то живое слово на все случаи жизни и смерти, выручили его.
Второй больной, матрос по имени Эллис, потихоньку выздоравливал, хотя Витус констатировал и в этом случае все признаки черной рвоты. Такой поворот служил ему некоторым утешением — значит, этот слывущий смертельным бич человечества не всегда ведет к летальному исходу.
— Расскажи-ка мне о малиновой заразе, — попросил Магистр. — Она incurabilis?
Витус вздохнул:
— Ее еще называют фрамбезией, от французского framboise, что тоже означает «малина». Это очень опасное инфекционное заболевание, которое пришло к нам из Новой Испании. Именно поэтому в моей настольной книге «De morbis» о нем ничего и нет. В своем течении малиновая зараза, как и сифилис, проходит многие стадии, которые могут затягиваться на годы. А раз так, то я полагаю, что для ее лечения годится та же терапия, что и при сифилисе, то есть регулярные ртутные втирания. Как мне видится, кок уже давно страдает фрамбезией, а вдобавок к ней подцепил еще и лихорадку. Возможно, и то и другое он привез из Новой Испании. Но теперь уже неважно, как он заразился. Главное — соблюдать строжайшие меры предосторожности.
— Понятно. Хорошо еще, что ты его, так же как и двух других, сразу изолировал. А то сколько бы людей еще заболело!
— Тс-с-с, не так громко, Магистр! Матросы ничего на свете так не боятся, как сифилиса и заразной лихорадки. А сейчас пойдем, нас ждут другие пациенты. — Витус бросил на больного еще один сочувственный взгляд, а вслух бодро сказал: — Выше голову, Баркс! Все будет хорошо! Принимай, как я тебе сказал, кантаридин, и пусть тебе дают обильное питье. Пей свежей воды столько, сколько сможешь. После Фуншалы у нас ее предостаточно.
Баркс пробормотал что-то невразумительное и плотнее завернулся в одеяло.
— Ладно, пойдем, Магистр, посмотрим, что у нас сегодня.
Витус, а за ним в кильватере маленький ученый