но под космический процент (это еще полбеды) и только под залог звездолета! Всего корабля! Удивительно еще, что не вместе с экипажем — на Дырр-Ау вполне себе практиковалось кабальное рабство!
В общем, лезть в эту петлю мы решили не торопиться. В конце концов, время нас не то чтобы сильно поджимало: стоянка на космодроме была недорогая, пиво в порту — вкусное (пятая моя «проба», к слову) и тоже дешевое… Климат, правда, такой себе — звездная гавань почему-то располагалась в дыре дыры — на южном полюсе планеты — и сейчас, вроде как, местным летом, вокруг летного поля тут лежал глубокий снег. А зимой, как нам рассказывали — привирали, конечно — у кораблей здесь люки примерзали!
Ну уж до зимы мы, по идее, всяко должны были что-нибудь себе найти… Очень хотелось в это верить, по крайней мере.
…На седьмой день поисков заказа Ксен вернулась на «Еву» не с уже привычным виновато-разочарованным видом, а скорее какой-то озадаченной.
— Что-то есть? — спросил ее я — без особой, впрочем, надежды: сопутствуй наконец суперкарго в порту успех, она наверняка сразу известила бы меня звонком.
— Судите сами, капитан, — девушка скинула мне на СИК какую-то запись: — Вот, гляньте!
— А прямо сказать — никак? — скривился я.
— Вы гляньте, — с нажимом повторила блондинка.
Пожав плечами, я царапнул кольцо — и воздухе передо мной возникла фигура… самой Ксен? Или Брин? Нет, взгляд был не их! Чужой! И одновременно — хорошо мне знакомый…
— Приветик, милая клонуля! — с хищной улыбкой проговорила блондинка на записи — очевидно, обращаясь к нашей Ксен. — Сильно не пугайся, я сегодня не за своей запасной печенью! Слышала, ты вовсю роешь носом здешние сугробы в поисках по-настоящему выгодного дельца? У меня тут есть кое-что интересное. Как раз для таких отморозков, как вы! Деньги хорошие, и аванса хватит починить — что там у вас поломалось, — как бы невзначай продемонстрировала девица кое-какую осведомленность в делах «Евы». — Понимаю, что не вхожу в число ваших доверенных партнеров, но, похоже, это именно тот случай, когда мы можем оказаться друг другу полезны! — продолжила она. — Если готовы к конструктивному разговору, жду завтра в портовом баре ровно в полдень. Пусть приходят ваш красавчик-капитан и фелида — они вроде из вас самые адекватные. Пока на этом все. Береги печенку и прочие внутренние органы! Не для меня — так хотя бы для себя! — чужачка лукаво подмигнула — и запись оборвалась.
— Э… — только и получилось выговорить у меня.
— Вот и я о чем, — понимающе кивнула суперкарго.
18. Длу Ахой иль Дырр-Ау
Космопорт Дырр-Ау значительно превосходил размером ламаторский, но идти от стоянки до терминала и тут было относительно недалеко. Правда — по чувствительному морозцу. Зимой для пешего и грузового сообщения здесь, вроде как, использовалась специальная сеть подземных тоннелей, но сейчас, пусть и снежным, но летом, она не функционировала — то ли из соображений экономии, то ли просто по традиции.
К счастью, наша униформа отличалась всепогодностью: на солнцепеке или в душном отсеке в ней, как правило, не упаришься — если, конечно, сильно не стараться — а в стужу — окоченеешь далеко не сразу. Разве что на голову стоит что-нибудь надеть, чтобы мозги ледяным ветром не продуло!
Шапок в закромах «Евы» как-то не нашлось, но еще в первый день нашего пребывания на планете Ксен приобрела в местной лавке несколько ярко-алых шерстяных косынок, в обиходе незатейливо именовавшихся «дыррайками» и носившихся на манер банданы. Вот в них в помещении было жарковато и, оказавшись под крышей, многие предпочитали с головы платок снять, а чтобы не таскать в руках — повязывали его на шею. А так как использовали здесь «дыррайки» почти все — и вольные звездолетчики, и надменные космокоровцы, и портовые служащие, и ожидавшие рейса пассажиры, и даже офицеры с гохарского крейсера, стоявшего через две площадки от «Евы» — толпы в терминале выглядели весьма колоритно, наводя на мысль о слете членов какого-нибудь всегалактического общественного движения с умеренно-революционным уклоном.
Органично влился в эту красногалстучную тусовку и я, а вот сопровождавшая меня Уняйя по каким-то своим причинам предпочла оставить «дыррайку» на голове. К слову, еще на борту фелида проделала в платке прорези для своих острых ушек, иначе ей было косынку толком не повязать. Теперь же на мою спутницу оглядывались — но все же вряд ли из-за несоответствия канонам здешней моды: любопытные взоры кошкодевочка к себе притягивала в любом порту, где бы ни выходила «в свет».
Я уже не в первый раз подумал, что если когда-нибудь захочу что-то незаметно провернуть на тверди — запущу впереди Уняйю, и пока все станут пялиться на нее — по-тихому сделаю все, что нужно. Но сейчас мы с фелидой шли рядом, и часть предназначенного ей внимания, напротив, перепадала и мне. Причем кто-то глазел с недоумением, кто-то — с нескрываемой завистью, а некоторые, пусть и немногие — поглядывали чуть ли не сочувственно. Я такое и раньше замечал, но не обращал внимания, а сейчас, после Ламатора, задумался: уж не видят ли иные встречные во мне одного из тех несчастных юношей, которых, по тамошней легенде, коварные кошкодевочки избирают для своих утех?
Уняйя, кстати, горячо меня заверяла, что ламаторский эпос про рабство планеты у фелид — сущая чепуха. При первой же возможности она послала на этот счет запрос своей кровной матери, дазе Мняйе, и уже на Дырр-Ау получила от той категоричный ответ: соответствующий сектор человеческого Приграничья никогда не входил в сферу интересов хвостатого народа. Правда, как и у людей, в истории кошкодевочек имелись «белые пятна», возникшие в Эпоху Восстания Машин, но, по-хорошему, сама идея господства над иными галактическими расами фелидам претила — об этом знали везде, кроме, как выяснилось, Ламатора…
Портовый бар был почти полон, но особу, на встречу с которой пришли, мы заметили сразу: блондинка сидела за столиком одна, спиной к стене. При нашем с Уняйей появлении в дверях чужачка приветливо, словно старым приятелям, помахала нам рукой. Издалека, да еще при неровном освещении заведения, девицу запросто можно было принять за Ксен (Брин, скорее всего, повела бы себя сдержаннее), и очередное напоминание об этом сходстве неприятно меня царапнуло. Ксен — наша Ксен, моя Ксен — не могла, не должна