Морозов обходил теплицы, где прессовали горшочки. Он разрабатывал разные составы смеси, добавки к перегною для ускорения роста. Производство это имело перспективу для всего севера. Обо всем новом, что таила в себе технология горшечной культуры, журнал «Колыма» печатал статьи, в том числе и Морозова. В Сусуман приезжали агрономы из подсобных хозяйств, которых стало больше на приисках; хотели видеть, как это можно наладить у себя.
Всякий раз, проходя по узким дорожкам между стеллажами, Морозов оглядывал лица этапников, искал знакомых, прежде всего Орочко и Дениса Ивановича. Но не было их среди сотен…
Прошел слух, что начальник Дальстроя Никишов провел в Магадане совещание руководителей всех приисков и предприятий. В обычной своей манере стучал кулаками по столу, грозил, громил, требовал. Дело в том, что годовой план по золоту остался невыполненным. Резко сократилось число заключенных на основных работах, зато разрослись ранее не предусмотренные на Колыме крупнейшие инвалидные лагеря, где содержались и умирали десятки тысяч заключенных, убивать которых даже у завзятых палачей не подымалась рука. Магадан уже был связан морской линией с Сан-Франциско, а по воздуху — с Аляской; реальней стала опасность, что слух о массовой гибели заключенных, о казнях пойдет по миру, достигнет союзников. И уже не слухи, а факты станут обсуждать во всем мире, как осуждали геноцид в Майданеке, Бухенвальде, Дахау и в других гитлеровских лагерях. Станут известными и имена колымских заплечных дел мастеров. И его имя, Никишова…
— Мы обязаны, — кричал он, — во что бы то ни стало выполнять планы, подписанные великим вождем и полководцем, товарищем Сталиным! Мы должны рассчитывать только на имеющийся контингент заключенных. И пора подумать о таком режиме, при котором дольше сохраняется способность к работе у добытчиков золота! Отсев в команды инвалидов достиг критической цифры! С кем будем работать, хотел бы я вас спросить… — и тянул короткопалую руку в сторону полковников Сперанского и Вишневецкого. — Я самым решительным образом предупреждаю, что вы оба понесете ответственность за работоспособность личного состава лагерей!..
Говорили, что начальник Севвостлага сидел на совещании, опустив голову. Быть может, вспоминалась ему судьба предшественника, полковника Гаранина, чья патологическая жестокость не знала границ, а расстрелы и вообще гибель десятков тысяч заключенных в 1937–1938 годах были оценены двумя орденами. Но вспоминался и финал. Гаранина все же отстранили, а спустя какое-то время нашли далеко за Аркагалой труп с двумя дырками в черепе…
Да, странная и страшная жизнь у колымских чекистов! Похожая на переход по болоту, где надо расчетливо прыгать с кочки на кочку, а при малейшей ошибке можно и уйти с головой в трясину.
В начале сорок третьего на Колыме вовсе не оказалось хлеба. Корабли везли аммонал, горючее, горное оборудование, запасные части, но не продукты. Шли с конвоем военных судов через враждебные воды пролива Лаперуза, в пределах видимости их сопровождали японские военные корабли, над ними летали самолеты японских камикадзе.
Подобно засыпающим муравьям люди едва копошились в забоях. Остановилось строительство колымского шоссе от Аркагалы на Артык и Усть-Неру уже на Индигирке. Там тоже было и золото, и свинцово-оловянные руды. Через эти места должна была проходить дорога в Якутию — сухопутная связь Магадана с Якутском.
Но когда это будет, если нет хлеба?
И вдруг в поселках появился… белый хлеб. Настоящий ситный — пышный, ароматный из муки высшего сорта! По карточкам, конечно. Кое-где белый хлеб стали выдавать и в лагерях — золото требовало.
Это была американская мука. Ее везли через Тихий океан. Путь был много длинней, чем из Находки в Нагаево, но безопаснее, морские суда шли, огибая Камчатку, из международных вод прямо в свои, территориальные.
В эти дни Морозов поехал на очередное совещание в Магадан. В Берелехской долине стояла не очень страшная зима с морозами около сорока градусов, а такой мороз при полном безветрии считался благодатью. Над долиной висел плотный туман, откуда он брался, объяснению не поддавалось. Снег, выпавший с большим опозданием, так и лежал непереметенный, целомудренно-чистый. Туман мешал летчикам переправлять самолеты. Армада за армадой облетала Колыму где-то северней. Фронты требовали поддержки, бои шли, не стихая. Немцы отступали в одном месте, наступали в другом, сражались с какой-то фатальной обреченностью. Сводки Совинформбюро стали более пространными. Наши наступали, и этого было довольно, чтобы уверовать в победу.
Магадан встретил Сергея неприятной сырой оттепелью. И тоже туманом. В крохотном кабинете Михаила Табышева было накурено, душно, через открытую форточку в комнату вползал холодный пар. Табышев обнял Сергея, спросил о домашних делах, вдруг ударил себя по лбу и, схватив бумагу со стола, громко объявил:
— Сергей Иванович, ты же в лидеры вышел! Мужики, вот сводка по урожайности. Сусуман всех обошел, даже прибрежных. Двадцать три тонны капусты с каждого гектара! А метеослужба считает Сусуман вторым, после Оймякона, полюсом холода. Боженко, ты в своем Сеймчане, на благодатном месте, и едва двадцать тонн собрал. Старик, подтянись! Да и наша Дукча что-то не блещет. Впрочем, об этом поговорим завтра, начальство до пяти часов занято. Пошли ко мне, братие, семинар начнем с утра.
Жил он в пятиэтажном доме на улице Сталина, у него с женой были две комнаты, еще в двух — соседи, какой-то нелюдимый майор, «мешком стукнутый» — по характеристике Михаила Ивановича. Кажется, он ведал одной из городских тюрем и, естественно, о должности своей помалкивал.
Табышев вполголоса жаловался коллегам:
— Я здесь, как инфузория на стеклышке под микроскопом. Слежу за каждым своим словом. А сосед — за мной. Не жизнь, а малина, тишина гробовая. Долго с таким соседом не выдержишь. Но терпим, куда же денешься? Даже улыбаемся друг другу…
Жена Табышева была сноровиста, нрава веселого. Она тоже провела в Эльгене пять лет, выдержала и осела в Магадане. Стол накрыла мгновенно, и все на нем было соблазнительно, все заморское, дивное, либо незнаемое, либо забытое.
— Так, — глухо сказал Боженко. — Значит, связь с капитализмом налажена. Смотрите-ка, а они, оказывается, и хорошую колбасу еще не разучились делать! А это что? Фарш? Убиться можно, какой запах! И кофе! Его едят, сосут или пьют? Забыл начисто!
В те месяцы Магадан жил почти полностью на заморских харчах. То, что выдавали здесь по карточкам, на трассу еще не дошло.
— К нам идет только спирт, — вздыхал эльгенский агроном Савельев. — А вся закусь оседает здесь. Вчера пошел на рынок: ну, как при НЭПе, глаза разбегаются. И торгуют юнцы, такие шустрые, франтоватые, ой-ё-ёй! Спросил одного, оказывается, морячок, с теплоходом ездит на ту сторону. Папа устроил, даже школу велел бросить, когда такой фарт. Его через год-другой раскулачивать придется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});