class="p1">Мужчина, по всей видимости, пытался пошутить, но Адел остался серьёзным. В последнее время, слишком многое свалилось на него: ссора с сестрой, фактический побег из дома, компания людей, по его мнению, лишённых чести. Подумав об этом, Фриншлайт поморщился — список проблем оказался внушительным.
«Ничего, главное, чтобы там я сумел себя проявить. Плевать на всех, на однокурсников, на родителей, на сестру и этих упырей за дверью. Я со всем справлюсь и вернусь героем или вовсе не вернусь!» — подумал мужчина, глядя, как усатый ставит в его бумагах подписи и оттискивает печати.
Наконец, всё было готово. Адел встал, взял документы, попрощался и вышел в коридор. Сидящие там парни, оборванные и грязные, замолкли и посмотрели на офицера с тихой злостью, словно голодные звери. Каждый из них хотел накинуться на Фриншлайта, но что-то их сдерживало, будто они боялись звания этого человека. Офицер. Казалось, лишь это слово заставляло их держаться на расстоянии, словно обладало магической силой.
Ⅴ
Едва различимый запах картофельного супа, приятный и лёгкий, уже полтора часа витал в воздухе. Сначала он был слышен только на кухне, где находился его источник, затем медленно захватил первую спальню, а затем и вторую. Наконец, ощутив его, Евгений очнулся, повёл носом и встал с постели. Посмотрев на циферблат старых настенных часов, и поняв, что сейчас всего восемь утра, мужчина удивлённо хмыкнул, встал и оделся. Он вышел на кухню и застал там хозяйку — полную женщину лет сорока — Марту Хильтер, склонившуюся над громадной кастрюлей, выкрашенной голубой эмалевой краской. В кастрюле что-то кипело, и Раапхорст догадался, что это суп.
— А, проснулись! Садитесь, пожалуйста, скоро будет готово, — радостно воскликнула Марта. Эовин едва заметно улыбнулся и сел за стол. Теперь за его спиной находилось небольшое окно, закрытое тонкой жёлтой занавеской. Обернувшись и отдёрнув её, Евгений посмотрел на улицу и не смог ничего разглядеть, из-за морозной утренней тьмы.
Зима была уже близко, тепло уходило стремительно, а потому в доме с самого утра топилась печь. Слегка поёжившись, мужчина вздохнул. Он вспомнил камин в доме Хауссвольф, вспомнил Елену, и пелена слабого сожаления застелила взор эовина. Правда, вскоре это прошло. Евгений взбодрился и приступил к завтраку. Хозяйка налила суп в глубокую жестяную чашку, осторожно, чтобы не расплескать содержимое, поставила перед Раапхорстом и дала тому ложку. Хлеб тоже вскоре появился на столе, и Евгений подумал, что его положение не так уж ужасно.
«Да, я скрываюсь. Да, меня, возможно, считают предателем и ищут, чтобы отдать под суд, но как бы там ни было, сейчас мне хорошо, пусть и неразумно радоваться сиюминутным вещам», — подумал мужчина и продолжил есть. Суп оказался сносным, хотя, подумал Раапхорст, он не идёт ни в какое сравнение с теми супами, что варила Арнет.
«Интересно, как она там… — мысленно промолвил Евгений. — А Максим? Ведь он и сам в опасности, а обо мне ему, наверное, не известно. Ладно, всему своё время. Его я ещё увижу, но сначала надо спастись».
К собственному удивлению Евгений не умер. Покинув дом, столицу, привычную гнетущую обстановку, эовин выздоровел, и вскоре забыл о том, что недавно искреннее верил в близкую кончину. Он жил в доме семейства Хильтер в пригороде Фалькенберга уже вторую неделю и каждый день ждал письма от Бройма, чтобы двинуться дальше. Конечно, мужчина мог искренне сказать, что ему хорошо здесь. Однако осознание того, что рано или поздно его ждёт дальнейший путь, не позволяло ему окончательно расслабиться и самозабвенно предаться радостям деревенской жизни. Кроме того, глава семейства — Иероним Хильтер принимал гостя не так радушно, как его жена. Он смотрел на него с настороженностью, словно чувствовал, что черноволосый мужчина не так прост, как кажется.
Действительно, Раапхорст хранил секрет и даже не один. Он не назвал своего настоящего имени, не сказал, что является эовином, и о своём бегстве тоже не упомянул. Николас строжайше запретил это делать, так как на данном этапе поиски Евгения были строго засекречены, и простым людям о них не было известно. Бройм сам писал письма чете Хильтер и, называя черноволосого мужчину своим доверенным лицом, Виктором, просил всячески содействовать ему. Он знал Марту и её мужа лично, сам однажды побывав здесь в командировке, и считал, что им можно доверять.
— Как вам у нас? Не надоело? — вдруг спросила Марта.
— О, что вы. Всё чудесно, — слегка раздражённый, оттого что его оторвали от размышлений, ответил Евгений.
— Не подумайте, что я хочу избавиться от вас, — добродушно рассмеялась женщина. — Просто, мне кажется, что вам у нас скучно. После города, конечно, ничего иного ожидать и не следует.
Марта сняла передник, отряхнула с колен воображаемые крошки и села за стол так, чтобы можно было видеть Раапхорста. Мужчина закончил есть, поблагодарил и, решив, что будет невежливо выйти из-за стола просто так, ответил:
— Мне не скучно. Спасибо, что беспокоитесь, но в моём положении скука — это роскошь.
— Конечно-конечно, — согласилась Марта, — вы же на государственной службе. Наверняка, как только покинете нас, у вас начнётся то ещё веселье…
— Д-да, — запнувшись, проговорил Раапхорст. — Это так.
Привыкнуть ко лжи было не просто. Для Бройма она являлась обычным инструментом достижения цели, он пользовался им так часто, что лишился всякой брезгливости, однако, Раапхорст воспринимал обман несколько иначе. Ему было стыдно и неприятно, хотя совсем недавно ему казалось, что смутить его не сможет уже ни что. Он потупился и просидел так ещё около минуты, дожидаясь момента, когда хозяйка сама что-то скажет. Но та молчала, и мужчина вскоре удалился в свою комнату, на прощание кивнув.
Оказавшись в соседнем помещении, он сел на заправленную кровать и закрыл глаза, словно пытаясь сосредоточиться или что-то вспомнить. Его кожа побледнела, губы плотно прижались друг к другу, и дыхание замедлилось настолько, что могло возникнуть ощущение, что Раапхорст спит. Однако, это было не так.
«Что же будет дальше? — подумал он, и горько усмехнулся. — Едва ли я смогу найти столь желанный покой в этом мире, раздираемом на части. Он не способен остановиться в своём стремлении к саморазрушению…»
Так эовин просидел около часа, перебирая в голове разные образы, заключения, оперируя понятиями и схемами, понятными лишь ему. Затем, решив, что сон лучший способ скоротать время, он уснул. К счастью, на улице до сих пор царил полумрак. Небо заволокло свинцовыми тучами, и мужчину ничто не тревожило. Лишь слабый ветер шелестел за окном. Очнулся Раапхорст в третьем часу, когда домой вернулся Иероним Хильтер.