«Молодая была, красивая…»
Молодая была, красивая,озаряла любую мглу.Очень много за спасибоотдавала. За похвалу.Отдавала за восхищение.Отдавала за комплименти за то, что всего священнее:за мгновение, за момент,за желание нескрываемое,засыпающее, как снег,и за сердце, разрываемоекриком: — Ты мне лучше всех!—Были дни ее долгие, долгие,ночи тоже долгие, долгие,и казалось, что юность течетникогда нескончаемой Волгой,год-другой считала — не в счет.Что там год? Пятьдесят две недели,воскресенья пятьдесят два.И при счастьи, словно при деле,оглянуться — успеешь едва.Что там год? Ноги так же ходят.Точно так же глаза глядят.И она под ногами находитза удачей удачу подряд.Жизнь не прожита даже до трети…Половина — ах, как далека!Что там год, и другой, и третий —проплывают, как облака.
Обломлю конец в этой сказке.В этой пьесе развязку — свинчу.Пусть живет без конца и развязки,потому что я так хочу.
ОЧКИ
Все на свете успешно сводивший к очкам,математик привык постепенно к очкам,но успел их измерить и взвесить:минус столько-то. Кажется, десять.Это точкой отсчета стало. С тех пор,как далекая линия горвдруг приблизилась. В то же времяпереносицу сжало бремя.— Минус десять! — очки математик считал,У него еще был капитализ рассветов, закатов, жены и детей,вечерами — интеллектуальных затей,интересной работы — утрамии огромной звезды,что венчала трудыдня — в оконной тускнеющей раме.
За очками другие пошли минуса:прежде дружественные ему небеса,что одни лишь надежды питали,слишком жаркими стали.Сердце стало шалить. Юг пришлось отменить,в минус двадцать он это решил оценить.Разбредалась куда-то с годами семья,постепенно отламывались друзьяи глупее казались поэты.Он оценивал в цифрах все это.Смолоду театрал, он утратил свой пыли дорогу в концерты навечно забыл,и списались былые восторги,оцененные им по пятерке.Лестницы стали круче. Зима — холодней,и удовлетворенье от прожитых днейзаменила сплошная усталость.«Минус двести! — подумал он. — Старость.
Что же, старость так старость. Быть может, найдуто, что мне полагается по труду:отдых; книги; закат беспечальный;свой розарий индивидуальный».Стал он Канта читать. Горек был ему Кант.Солон был ему Кант. Хоть, конечно, таланти по силе своих построений,по изысканной сложности — гений.Эти сложности он, как орехи, колол!Он бы смолоду Канта в неделю смолол!А сейчас голова загудела.— Минус сто, — он сказал, — плохо дело. —Свежесть мысли прошла. Честность мысли — при нем.
Понимая вполне, что играет с огнем,Канта более он не читает,а его из себя вычитает.Разошелся запас, разметался клубок,а гипотезе недоказанной: Бог —смолоду не придал он значенья.Бог и выдал его, без сомненья.Выдал Бог! Заглушая все звуки в ушах,просто криком кричит: сделай шаг, сделай шаг,тот единственный шаг, что остался.Ты считал. И ты — просчитался.
«Если вас когда-нибудь били ногами…»
Если вас когда-нибудь били ногами —вы не забудете, как ими бьют:выдует навсегда сквознякамивсе мировое тепло и уют.
Вам недостанет ни хватки, ни сметки,если вы видели из-под руките кожимитовые подметкиили подкованные каблуки.
Путь ваш дальнейший ни был каков,от обувного не скрыться вам гнева —тяжеловесный полет каблуковне улетает с вашего неба.
«Итак, остается надежда…»
Итак, остается надеждана мертвых и молодых,на выдержавших проверкутлением на нетленность,и на веселую юность,могучую здоровенность,выдерживающую проверкудаже ногой под дых.
А все остальные возрастыпроверку уже прошли.По старости ли, по хворости,по вялости — не подошли.Они не прошли проверкутак, как ее проходилимолодые и мертвые,мертвые и молодые.
«Мера наказания пророку…»
Мера наказания пророкумере неприятия равна,если просто он болтал без прокуи никто не понял ни хрена.
Если втуне факты и примеры,ссылки и цитаты пропадут,высшую пророк получит меру:все, пожав плечами, прочь пойдут.
Остальное, в том числе и мука,означает: победил пророк,замолчать его никто не смог,и усвоена его наука.
ОБОСНОВАНИЕ ЭЛЕГИИ
И печаль — это форма свободы.Предпочел ведь еще Огаревстон, а не торжествующий рев,и элегию вместо оды.
Право плача,немногое значадля обидчика —можно и дать, —в то же время большая удачадля того, кому нужно рыдать.
И какие там ветры ни дуют,им не преодолеть рубежив темный угол,где молча тоскуют,и в чулан,где рыдают в тиши.
«С юным Пушкиным все в полной ясности…»
С юным Пушкиным все в полной ясности,и не существует опасности,что припишут ему неприязньк мятежу или богобоязнь.
Поздний Пушкин дает основанияи для кривотолкования.Кое в чем — изменился действительно.Кое в чем — только дал предлог.Так что даже не удивительно,что втираются царь и бог
и что вежливые златоустыноровят понавешать иконв том углу, где было так пусто,где стоял лишь один Аполлон.
«Поэты похожи на поэтов…»
Поэты похожи на поэтов.Все. Кроме самых лучших.Прекрасный Надсон,снедаемый чахоткой благородной,овеянный златоволосым ветром, —похож.Некрасов, плешивый,снедаемый неблагородной хворью,похож не на поэта — на дьячка.В День Блока,когда закончились «Двенадцать»,и гул умолк,и музыка заглохла,и в дневнике писалось:«Сегодня я — гений»,—в этот деньон сразу постарел.Лицо — втянулось.Глаза — померкли.Плечи ссутулились.Блок перестал напоминать поэта.Позже усердный чтец поэтов(всех, кроме самых лучших),скульптороблагораживает им фигуры,спины разгибает,плечи рассутуливаети придает им вид поэтов(всех. Кроме самых лучших).
«Все примазываются к Ренессансу…»
Все примазываются к Ренессансу.Общий дедушка всех — Гомер.Не желая с этим расстаться,допускают обвес и обмер.
Пушкин всех веселит и радует,обнадеживает, сулит.Даже тех, кто его обкрадывает,тоже радует и веселит.
Как пекутся о генеалогии,о ее злаченых дарахи мозги совершенно отлогие,и любой отпетый дурак.
Героические речипроизносят все травести.Но не хочет никто от Греча,от Булгарина род вести.
«Выпив квасу из холодильника…»
Выпив квасу из холодильника —ледяной был квас,зубы ломил, —обличают всё:от будильникаи до спутника —век им не мил!
Век,из изб,и пещер,и хижинперегнавший в отдельность квартир,на тебя троглодит обижен:обличает теплый сортир!
НЕЧАЕВЦЫ