* * *
Приказ падишахом дан —И войска привели Афра Сахиб Хан, Музаффар Хан, Мухаммед Амин Хан,А с ними раджа Гопал Синг Бхадаурия, Удаит Синг Бундела.
Окружили моголы Гурудаспур.Защищает крепость сикхов отряд,Бонда Синг – их сардар.А в крепость нельзя еду пронести,Отрезаны все пути.Только ядра пушекЧерез стену летят,Все небо от света факеловКроваво алеет во мраке.
Истощился запас ячменя, пшеницы,Ни зернышка, ни крупицы;Не хватает дров;С голоду мясо сырое едят,Даже срезая с бедер своих,Кору и зелень побегов толкут,Из них лепешки пекут.
Восемь месяцев длились муки,Наконец попала моголам в рукиКрепость Гурудаспур.
Место казней стало болотом крови,Пленники перед смертью кричат:«Славься, гуру!»С утра до вечераПадают головы сикхов[95], отсечены…
Нехал Сингх – еще отрок.Прекрасно его молодое лицо,Изнутри озаренное светом.В глазах его словно застылаУтренней песней радость.Его блестящее юное телоСоздал божественный ваятельРезцом молнии.Юноша восемнадцати лет.Как шалового дерева ветку,Его в расцветеНежно колышет южный ветер.В теле и душеЮноши —Избыток жизни.
Связанный, он стоит,Все на него глядятС изумленьем и состраданьем.
Даже меч в руках палачаНа мгновенье замер…Тут прибыл гонец из столицыС грамотой, что помилован отрок,Подписано – Саид Абдулла Хан.Развязали юноше руки.Он спросил: «За что мне такая милость?»Сказали, что мать-вдова сообщила,Что он, ее сын, по вере не сикх,Что сикхи насильно держалиЕго в плену.Покраснев от стыда и гнева,Воскликнул юноша громко:«Не хочу я свободы, купленной ложью,Только в правде – моя свобода,Я – сикх!»
* * *
Пусть дом моих дней последнихПостроен будет из глины,И зваться он Шамоли будет.Когда же дом рухнет,Покажется, будто прилег он уснуть,Смешается глина с землей,И дом не поднимет обломки столбов,Как будто на землю жалуясь небу,Не даст он средь реберРазрушенных стенПриюта для призраков дней отошедших.
На этой земле я сложуОснову последнего дома,И пусть забвение всех страданий,Прощение всех поношений,Ошибок, обид, издевательствПокроется порослью мягкою дурбы.Пусть рев кровожадныйВсех хищных столетийВ нем смолкнет навеки!
Я буду под кровом той же земли,Что в детстве мне сыпала каждое утроВ завязанный чадорПригоршню цветов – и жасмин, и чампак,И манго цветы, что еще до весныПо южному ветруВо мглистую даль уносилиПризывы юности пылкой.
Я с детства люблюБенгальских женщин,Их обликом я зачарован.
Сурьмой в них темнеет родная земля,Пушится нежная поросль риса,В их добрых глазах я увиделСиянье вечерней зариНа краю небосклонаНад синим далеким лесом.
Земля будет каждое утроПред домом моим просыпаться,Когда прикоснется к ней нежноРассвет золотой.А вечером в сумраке синемЕй будет светло улыбатьсяБессонныйВесенний месяц.
Земля увлекала меняВ дремучие заросли джхау,На берег обрывистый Падмы,Где в дуплах – тысячи птичьих гнезд,К двуцветным полям горчицы и льна.К извилистым тропкам в деревню, на берег пруда.Чаруя мой взор,Земля зазывала меняИ в полдень холодныйТуда, где у красной дорогиСлетались, воркуя, голуби,Туда, где по желтой пожухлой траве
Лениво бродили коровы,Сгоняя хвостомНазойливых мух со спины,Туда, где гнездилсяНа пальме высокойОтшельник-коршун.
Сегодня на склоне днейУслышал я зов твой, земля,Припал к твоему материнскому лону,Где некогда ты сохраняла Ахалью[96],Покуда ее не коснулисьСтопы ног смуглых и мягких,Как дурба-трава[97], и проснуласьАхалья для новой жизни.
Из книги «Дорога» («Битхика»)
1935
Написанное на досуге
Стихи мои, мой берег одинокий, В безбрежный океан глядящий молчаливо,Пускай окатит вас прибой высокий И жемчугом воздаст спокойный час отлива.Стихи мои, вам скромность не помеха, Не блещут пестротою ваши одеянья,Вы у толпы не сыщете успеха, И в доме знатока вам не снискать признанья.Стихи мои, я мысленно рисую В тишайшей тишине ваш образ одинокий —Не девушку, но девочку босую, Сидящую в дверях, поджав худые ноги.Она себя еще не понимает, Беспечен взгляд ее, и голос беззаботен,Над ней на крыльях время пролетает, И утро пьет росу и переходит в полдень.А если хочешь знать ее – то просто В распахнутых дверях постой со мною рядом,Ей не ответить на твои вопросы Ни словом вычурным, ни молчаливым взглядом.Пока играет ветер волосами, Она сидит в пыли, качая головою,И голубыми детскими глазами Доверчиво глядит на небо голубое.Шум леса, словно музыка, струится, Река дымится от полуденного жара,И над водой неведомая птица, Качаясь вверх и вниз, поет на ветке джхау,И под прохладным ветром неустанно Качается джарул, усыпанный цветами,И камини цветут благоуханно И опадают в тень сырыми лепестками,И запах тулси[98] льется над землею, И аромат земли в каморке обитает,И медленно пчела над головою Кружится и, жужжа, куда-то улетает.А девочка, она ушла с урока, Она идет в себя и целый мир находит,И в этом мире бродит одиноко, И среди бела дня каракули выводит.Пускай ее природа окружает, Как разноцветный сад, светло и откровенно:Журчит вода, и травы полыхают, И веет от лугов медовый запах сена.От добрых глаз я девочку не прячу, Без хитрости на вас глядит она с порога.А если вы посмотрите иначе — Ну что ж – нехороша, худа и босонога.
Твой портрет
Вот твой портрет. Порою полуденной Сидишь в лесу, одетом в полумглу.Жасмин, в пучок волос твоих вплетенный, Дыханьем сладким приманил пчелу. Перед тобой – песок, от солнца белый, Речной поток струится, обмелелый; И трепетная тень скользит несмело По твоему челу.
Твои глаза, исполненные ласки, Притенены, как лес, где тут и тамРой мотыльков в неутомимой пляске Расплескивает краски по цветам. Весенний ветер, теплотою вея, Срывает лепестки рукой своею И этот скромный дар, благоговея, Кладет к твоим ногам.
Звучит не умолкая птичье пенье На дереве, у полусонных вод.Пригоршни света на твои колени Бросает лучезарный небосвод. Проходит путник. Песнь его простая Волнует сердце, горестно рыдая. Кружится над тобой созвучий стая — И тихо вдаль плывет.
Скупая доброта
В твоих глазах я вижу вперемежкуТо нежность, то лукавую усмешку. Я слышу песнь в молчании твоем.В моей душе смешались свет и тени,И радости и горе – в вечной смене. Мы так близки и далеки вдвоем.
Порой меня ты подвергаешь пыткам,Но, сжалившись, божественным напитком По капле мне даруешь доброту…Все, что даешь, ты отберешь, быть может,В твоем пиру мне сердце голод гложет — Как от него спасенье обрету?
О моллика! О нежный цвет фальгуна!Твое вино – в дыханье ночи лунной. Тебе, скажи, не южный ветер друг?Богатством он наполнил лес пустынныйИ запахов незримой паутиной Окутал мир, простершийся вокруг.
А я сейчас – как дуновенье стужи.Твержу мольбу, всегда одну и ту же. С сухих ветвей осыпалась листва.Мой взор туманят слезы, закипая;И доброта мне жертвует скупая Два-три цветка, раскрывшихся едва.
Все то, о чем душа моя мечтала,Безжалостная буря разметала. Пускай навек останусь одинок —Рукой судьбы мне послана награда:Два-три цветка всего. Им сердце радо, Но мало их, чтобы сплести венок.
Сумерки
На нижнем этаже, с утра и допоздна, Не разгибая стана, Хлопочешь ты по дому неустанно.Ты с множеством людей делами сплетена Узлом незримых нитей — И не найти хозяйки домовитей.
Но день скрывается за далью золотой, Путь уступая ночи. Во все углы вползают мрака клочья.Ворона спряталась под свод листвы густой, Даль огласилась карком. Река блестит в сиянии неярком.Опутан ближний лес вечерней темнотой; И в веянье прохлады Вливается немолчный звон цикады.
Когда умолкнет мир под покрывалом тьмы, Твои шаги я слышу — Ты тихо поднимаешься на крышу…Не знаю, как тебя зовут, – чужие мы. Но в этот час безмолвный Гляжу я на тебя, волненьем полный.Тебе подругою – далекая звезда. Все узы расторгая, Стоишь – уже не ты, совсем другая.Потом спускаешься ты вниз – и, как всегда, Свет зажигаешь дома. И снова все привычно и знакомо.
Дождливая ночь