Лираз взяла цветок, посмотрела невыразительно сначала на него, потом на Азаила. А потом она съела его. Сестра прожевала и проглотила цветок.
— Хм, — сказал Азаил. — Необычная реакция.
— О, а ты часто даришь цветы?
— Да, — сказал он. А ведь так и было. Азаил умел наслаждаться жизнью, несмотря на многие ограничения, которые налагались на них, поскольку они были солдатами и, что хуже, были Незаконнорожденными.
— Надеюсь, он не ядовит, — сказал он небрежно.
Лираз просто пожала плечами.
— Чтобы умереть, есть способы и похуже.
32
ВСЕМИ ИМИ ПРАВИТ СМЕРТЬ
— А вот и ты, — раздраженно сказала Тен, поймав Кару в ее укрытии.
— Вот и я, — согласилась Кару, глядя на волчицу. — Куда они уходят?
— Кто?
— Сфинксы. Куда он посылает их? Для чего?
— Я не знаю, Кару. В Эретц, делать то, что должны. Можем мы вернуться к работе?
Кару вернулась обратно во двор. Солдаты, плотным кольцом, собрались вокруг Тьяго, глядя на него и туда, где исчезли Ожившие Тени. «Иди, — приказала она себе. — Подойди и спроси». Но она не могла найти в себе силы, чтобы подойти к ним и ощутить на себе их взгляды. Не смогла бы что-то сказать и нарушить их безмолвную настороженную напряженность.
Так что, когда Тен положила руку ей на плечо и сказала: — Давай. Эмилион, потом Гвита. Нам нужно создать армию, — Кару испытала облегчение. Трусиха.
Она позволила себя увести.
После лекарств Нур, что та прикладывала два дня, Саразал смогла всем своим весом наступить на ногу, несмотря на то, что Рат все еще ее нес (теперь на перевязи, висевший у него за спиной), и Свева почувствовала, как с ее плеч спало бремя беспокойства за жизнь сестры. С Саразал все будет хорошо, и они обязательно найдут свое племя, просто... чуть позже. Было очень тяжело идти в неправильном направлении, но слишком рискованно было направиться на север. Очень много серафимов стояло между ними и домом.
«Все нормально, мама. Мы живы». Свева продолжала посылать свои мысли через земли, представляя, что мать может разворачивать их, словно письма, и читать. Она почти убедила себя в этом; было так сложно принять правду: их народ может считать их погибшими. «Ангелы пощадили нас», — думала она для матери, все еще не веря в чудо. У нее была новая жизнь: потерянная и найденная, одинаково легко и тяжело.
«Если ты встретишь ангелов, у одного из которых в глазах огонь, а у второго болотная лилия в броне, — передавала она свою мысль матери, — не убивай их».
Стадо двигалось на юг, к горам, где по слухам их ждало безопасное прибежище. В пути они повстречались и с другими химерами, позвав их с собой в дорогу. К ним присоединилась парочка Харткиндов — оленеподобных химер, но путешественники были осторожными и не позволяли, чтобы их сопровождение слишком разрослось. Передвигаться большими группами небезопасно. По правде говоря, любые способы были небезопасны, но они делали все от себя зависящее: если на их пути не встречалось плотного лесного полога, то они передвигались только по ночам, когда серафимов было легко заметить. Их огненные крылья ярко озаряли собой ночную тьму.
Лель ехала у Свевы на спине, и это казалось сейчас самым естественным на свете. Вот так посадить ее себе на загривок и двигаться, шаг в шаг, за Ратом, откуда она хорошо могла видеть Саразал.
— Не могу дождаться, когда смогу опять бегать, — сказала ее сестра однажды утром, когда они тащились вверх по склону холма в темпе Капринов.
— Понимаю, — сказала Свева. А потом, на вершине горы они мельком увидели горы Хинтермост: нечеткие из-за большого расстояния до них, невероятно огромные. Их заснеженные вершины сливались с облаками, как будто это была какая-то воздушная страна.
— Но все же, хорошо, что мы живы.
Патрули вернулись с охоты ни с чем. Земли были слишком большие и дикие, жителей было мало и становилось все меньше.
— Кто-то предупреждает их, — сказала Кала однажды утром, когда они вернулись из очередной заброшенной деревни. Деревни вообще встречались редко; в основном были распространены простые фермы, где жили мелкие кланы, но и эти тоже были пустынны. По вечерам вокруг огня солдаты все так же продолжали начищать свои мечи, но это была скорее привычка, нежели необходимость. Казалось, страна опустела; они вряд ли могли найти хоть каплю крови. Слухи о призраках лишь крепли. Кто-то обвинял рабов, хотя все знали, что для той горстки освобожденных существ, было бы верхом мужества, подвигом, предупредить эти земли о грядущей напасти.
Единственным логичным объяснением, хоть ему и не было никакого подтверждения, было то, что это дело рук мятежников.
— Почему они не показываются? — взорвался солдат Второго Легиона. — Трусы!
Акива тоже этому удивлялся. Где были мятежники? Так получилось, он знал, что не мятежники предупреждали химер.
Это был он.
В ночи, когда лагерь спал, он накидывал на себя гламур и выскальзывал из своего шатра. Он бывал везде, куда бы не собирались отправиться на следующий день дозорные, чтобы смести там все подчистую. И когда ему встречалась деревня или ферма, или постой кочевников, Акива показывался им на глаза, чтобы напугать их, надеясь, что у них хорошее чувство самосохранения, и они уберутся куда подальше.
Это было хоть что-то. Этого не было достаточно, и его усталость накапливалась, но он не знал, что же можно еще сделать. Что может сделать солдат, когда милосердие является изменой, и он с этим один на один? Однако, возможно, он выиграл немного времени для тех южных племен, чтобы они смогли добраться до Хинтермоста. Этого времени должно было хватить.
Но не хватило.
Потому что ночью, под покровом тьмы, на бесшумных крыльях, пока Акива изо всех сил старался спасти одну вражескую семью, повстанцы отправили такое послание Империи, что ответ Иорама должен был уничтожить любую надежду о сокращении количества убийств, которую лелеял Акива.
— Твой хозяин жизнь или смерть, — сказал Бримстоун, но в эти дни крови, не было такой роскоши, как выбор.
Всеми ими правила смерть.
Однажды небо познало всю тяжесть ангельского войска,
а ветер принес адово пламя их крыл.
33
ОЖИВШИЕ ТЕНИ
В гарнизоне серафимов в Тисалине — не на каком-нибудь отдаленном берегу или в пустынном месте, где проводилась зачистка зверья, а будучи подвешенным на крутом утесе выгнутого Побережья Мирэа, в самом сердце Империи — из своей башни часовой наблюдал, как над морем поднялось солнце, а его товарищи даже не шевелились. Ни шороха не раздавалось от сотни солдат, приученных вставать с первыми лучами солнца. Ни звука. Казармы стояли молчаливыми в занимавшемся рассвете. Тишина была сюрреалистичной и совершенно неправильной. Тишина принадлежала ночи. Сейчас же должен был стоять гул, дым от поварских костров. Должен был быть слышен ранний, беспорядочный звон клинков.