«Как, во имя всех богов, обыкновенному мужчине ублажить колдунью?»
* * *
Песчаная буря налетела ночью и бушевала весь следующий день. В пределах лагеря не было никакого колодца, так как Хезаль и Конан выбирали место, где легко защищаться. Однако колодец находился поблизости, и с помощью веревки, протянутой от ближайшего сторожевого поста к колодцу, водоносы могли сновать туда-сюда, даже когда песок сокращал видимость до расстояния вытянутой руки.
Один Зеленый плащ, новичок, еще не усвоивший жестоких уроков пустыни, отошел от этой веревки. К счастью, у него хватило ума оставаться там, где его застигла ночь, и так как он возвращался от колодца с полными бурдюками воды, то не страдал от жажды.
Утром этот воин вернулся в лагерь. Кожа у него горела от ветра с песком, но в остальном он остался невредим, и Хезаль приказал сворачивать лагерь. С темного неба все еще сыпался песок, и горизонт был почти виден, но капитан сказал, что на следующей стоянке будет два колодца и там можно удержаться хоть против целой армии.
— Даже рвущейся в бой армии, не считающейся с потерями, лишь бы уничтожить врага? — уточнил Конан.
— Ты хорошо понимаешь дикарей пустыни, Конан.
— Я же киммериец… Я ответил на твой вопрос?
— Не совсем. Я собирался сказать, что понимаешь ты их хорошо, но не до конца. Никакой вождь не обречет на смерть слишком много воинов. Ведь после битвы те, кто остался в живых, могут обратить свой гнев против него. И даже если они сохранят ему верность, но их останется слишком мало, то его племя или клан может пасть жертвой более многочисленного врага, или сам вождь может пасть от руки кого-нибудь воина, метящего на его место и имеющего много сторонников. Дикари пустыни редко станут драться до последнего человека, кроме тех редких случаев, когда им не оставят иного выбора. Конечно, — криво усмехнулся Хезаль. — Возможно, это и будет как раз один из тех случаев.
— Я помню, что ты у нас — оптимист, — сказал Конан.
— Надеюсь, мы оба проживем достаточно долго, чтобы вспоминать друг друга, — усмехнулся Хезаль.
— Не проживем, если ты не будешь получше остерегаться змей, — отрезал Конан и показал на пустынную гадюку, извиваясь, ползшую к левой передней ноге коня капитана.
— Я остерегаюсь, — отозвался Хезаль. В руке у него в тот же миг появился кинжал. А в следующее мгновение он уже глубоко вонзился в песок, перерезав гадюку надвое как раз за капюшоном. Тело змеи бешено извивалось, но к тому времени, как капитан, подобрав кинжал, снова сел на коня, тварь уже перестала двигаться.
Туранцы отъехали, построившись, как принято в тех случаях, когда воины опасаются бури. Они ехали двумя колоннами, и каждый находился от своего товарища чуть дальше, чем на длину копья. Все надели белые одежды, и на каждые десять всадников приходился один с рогом или барабаном.
Мальчик, которого Конан встретил в горах Ильбарс превратился в мужчину, за которым можно было следовать. Если б Хезаль мог гарантировать Конану безопасность, киммериец, возможно, даже вернулся бы в армию Турана.
Но боги распорядились иначе, и поэтому Конан решил отправиться на запад, когда завершится это путешествие…
Глава 11
Тем утром они находились недалеко от той части пустыни, которую гирумги называли своей. (Во всяком случае той части пустыни, где чужестранцы могли с большей вероятностью умереть от рук гирумги, чем от рук воинов любого иного племени. Дальше этого территориальные претензии кочевников обычно не простирались. Ведь их племена двигались по пустыне, словно флот торговых судов в открытом море.) Поэтому туранцы внимательно высматривали врагов, так же как признаки перемены погоды. И когда снова налетела песчаная буря, никто не удивился.
Однако всего за несколько мгновений до того, как разыгралась буря, часовые заметили всадников неподалеку. Благодаря какому-то странному феномену, воздух между ними и всадниками был прозрачен, как в ясный день в Ванахейме. Можно было даже пересчитать всадников (их было около трех сотен), разглядеть знамя гирумги и головные уборы у тех, что были поближе.
Конан не спорил, когда ему сказали, что у всадников знамя племени гирумги, но насчет остального киммериец засомневался. Он не мог сказать, какого племени эти воины, но готов был поручиться, что они окажутся вовсе не гирумги.
Когда и небо, и воздух стали бурыми, туранцам пришлось искать убежища, пока еще хоть что-то можно было разглядеть. Конан растянул своих воинов цепью и направился в сторону колодца. Не слезая с коня, он наблюдал, как туранцы следуют за ним, выезжая из пыльного облака, чтобы найти убежище в естественной впадине посреди пустыни.
— Мы будем стеречь здесь, а ты со своими афгулами — на другой стороне впадины, — крикнул ему Хезаль. Песчаная буря завывала, словно морской шторм, и жесты стали более разумным способом общения.
— Ладно, — прокричал в ответ Конан. Он не добавил, что сам лично намерен проехать дальше и посмотреть, что за всадников он видел и с кем им, возможно, придется столкнуться. Хезалю будет трудно наказать его за неподчинение приказу, которого он не получал.
Конан подождал, пока туранцы и афгулы заняли намеченные места и пока противоположный конец долины не затянуло облаком песка. В низине ветер был тише, чем в открытой пустыне наверху, и Конан решил, что сможет незамеченным подкрасться к таинственным всадникам.
Рассудив так, киммериец не принял в расчет Фарада. Когда Конан, спешившись, проскользнул между часовыми-афгулами, собираясь исчезнуть в облаках песчаной пыли, он обнаружил, что на камне рядом с ним, скрестив ноги, сидит Фарад.
— Я чуть не перерезал тебе горло, приняв за врага, — резко бросил ему Конан.
— Разве это было бы хорошей платой за мою преданность? — невинно посмотрел на него афгул.
— Ты проявляешь преданность или хочешь уподобиться вши в набедренной повязке?
— Нам показалось, что тебе не следует отправляться на разведку одному. Кто поможет тебе, если ты подвернешь ногу или разобьешь себе голову.
— Разобьют здесь скорее всего не мою голову, друг мой.
— Поэтому мы бросили жребий, кому выпадет честь идти с тобой, — не дрогнув, продолжал Фарад с совершенно невозмутимым лицом.
— Использовав, конечно, в качестве жребия твои игральные кости? — уточнил Конан. Он невольно улыбнулся, тронутый решительностью Фарада.
— Конечно. Но я ж не тот, кто оставляет слишком много на волю случая.
— Тогда пошли. Если б мне так уж требовалось идти одному, я мог бы отослать тебя. Но нам обоим никак не удастся успокоить Хезаля и его людей, если те прознают о нашем плане.
Конан спрыгнул с камня, Фарад последовал за ним, и они бок о бок нырнули в бурю.