– Если я не рассказал тебе всю свою подноготную, это еще не значит, что ты меня не знаешь.
– Я определенно не знаю тебя так же хорошо, как Сук-Йин. Мог бы хотя бы предупредить перед обедом.
– Я не виделся с ней уже несколько месяцев, и попросил Джу, чтобы ее сегодня здесь не было… я попросил.
Аида уставилась в окно:
– Это было оскорбительно.
– Я не знаю, что сказать.
– Я тоже. – Она потянула за веревочку и опустила перегородку.
Бо круглыми глазами посмотрел на пассажирку в зеркало заднего вида. Аида отвернулась.
Уинтер снова установил перегородку.
– Мне было одиноко. Это ты хочешь услышать? Я не горжусь сделанным, но, если ты не заметила, я не высоко котируюсь на брачном рынке.
– Вот те на, подумаешь, шрам. Ты самый красивый мужчина из всех, что я когда-либо встречала. Ты богат и влиятелен. Если перестанешь хмуриться и придумывать себе оправдания…
Уинтер чуть не ткнул пальцем ей в лицо:
– Ты даже представить не можешь, что я пережил. Потерял все в одночасье. Все!
Волна жалости потушила праведный гнев. Аида не могла смотреть спутнику в глаза.
– Я не виню тебя за отношения с Сук-Йин. Просто мне больно, что ты со мной этим не поделился, не рассказал о жене.
– Не люблю о ней говорить.
– Ладно, ты мне ничего не должен. Я поспешила с выводами.
Аида опустила перегородку.
Они просидели в молчании несколько секунд, а потом Уинтер снова поднял перегородку.
– Ладно, я все тебе расскажу. Что ты хочешь знать?
– Хочу… узнать о твоей жене.
Уинтер поколебался:
– Мою жену звали Полина. Ее семья жила на Ноб-Хилл, но лишилась всего состояния после землетрясения. Моя мать настояла на свадьбе, чтобы не дать мне увязнуть в отцовском бутлегерском деле. Думала, что женитьба принесет мне некий статус, который за деньги не купишь. Мы были женаты год.
Аида хотела узнать больше, но Уинтер не торопился:
– Летом двадцать пятого родственница Полины пригласила нас на благотворительный обед в клубе «Элкс». С нами поехали мои родители. Отец был психически нездоров, у него случались приступы, во время которых он становился сам не свой.
А… так вот почему Джу заметил, что у Уинтера все в порядке с головой. Аида не знала, что ответить.
– Он несколько месяцев посещал психиатра. Во время благотворительного обеда, отец вышел из себя и устроил скандал. Смутил Полину. Мы поспешно ушли, чтобы отвезти его домой и вызвать лечащего врача. Папа кричал на заднем сиденье, моя жена ругалась с матерью, говоря, что приступы вызваны дьяволом и тому подобную чепуху. А я пытался всех успокоить и случайно дернул руль, когда из-за угла выезжал трамвай.
Аида всхлипнула.
– Я отвлекся всего на секунду, но этого хватило. Всего секунда, и я убил трех человек. Это моя вина.
– Ты же так не думаешь, – прошептала Аида.
– Мне снова и снова повторяли, что я не виноват, но почему же меня гложет это чувство?
– Ох, Уинтер!
– Не надо меня жалеть. Просто не говори, что моя жизнь сплошное шампанское и икра, потому что это, черт побери, не так!
Он снова потянул за перегородку, и они доехали до дома Аиды в молчании.
– Может, мне не стоит больше на тебя работать.
Не услышав ответа, медиум вышла из машины.
– Аида! – крикнул ей вслед Уинтер.
Когда он ступил на тротуар, мимо прошла женщина с беспокойным малышом. Ребенок, пытаясь сбежать от матери, развернулся и посмотрел на бутлегера. Малышка даже не доставала ему до колена, и можно себе представить, каким он выглядел в ее глазах: нависшем над ней сердитым великаном. И дело даже не в размерах. Девочка увидела то, что Аида больше не замечала: разные глаза и шрам. Бедняжка разрыдалась от страха и побежала прятаться в ногах матери.
Уинтер изменился в лице.
Верный Бо выскочил из машины, накричал на женщину по-кантонски, приказав ей увести плачущую дочь, защищая чудовище от ребенка.
У Аиды сдавило горло, а на глаза навернулись слезы. Она в последний раз посмотрела на Уинтера и пошла в противоположную сторону от рыдающей малышки. Давно она так не расстраивалась.
• • •
Опираясь на открытую дверь машины, Уинтер смотрел поверх черной крыши «Пирс-Эрроу», как Аида входит в «Золотой лотос». Бутлегер стукнул кулаком по корпусу автомобиля. Руку пронзила боль, и Уинтер сердито бросил шляпу на тротуар.
– Я так понимаю, она узнала про Сук-Йин, – предположил Бо, проследив за полетом шляпы.
– А та рассказала ей про Полину.
Бо присвистнул:
– Вам следовало бы самому ей открыться.
– Больше ни слова.
Бо умудрился выдержать целых пять секунд:
– А она настолько рассердилась, что видеть вас больше не может, или это временное явление?
– А откуда мне, черт возьми, знать?
Уинтер чувствовал себя так, будто Аида потянула за ниточку свитера и теперь распускала ткань, а он не мог ничего поделать. Заехав за ней сегодня утром, он был счастлив как никогда.
А теперь ему хотелось избить всех прохожих.
Плачущая девчушка тоже добавила масла в огонь, хотя Уинтер ее не винил. Да и случилось это не впервые. Дети рыдали, стоило им увидеть его лицо. Какое прекрасное завершение чертовски неудачного дня.
– Она больше не хочет на меня работать, – расстроено признался бутлегер.
– Может, оно и к лучшему. Теперь вам ничто не мешает пригласить ее на ужин, – заметил Бо.
– Сомневаюсь, что теперь она согласится.
– Она ведь сказала, что красивее вас мужчины не встречала.
Уинтер искоса посмотрел на помощника.
– Эй, я пытался не слушать, – оправдывался Бо, – но вы оба так кричали, и…
Уинтер сошел на тротуар, подобрал шляпу, плюхнулся на заднее сиденье своего автомобиля и захлопнул дверцу.
Бо забрался на водительское сиденье:
– Домой? На пристань? Или вам нужно что-то ударить?
Последний вариант бутлегеру понравился. После того, как Бо подвез хозяина в боксерский клуб, Уинтер провел там все время до вечера.
И пришел туда на следующий день.
И на следующий тоже.
Но это не помогало. Испорченное настроение становилось все хуже и хуже.
Уинтер погрузился в работу, посещал склады, наблюдал за доставкой. Провел целое утро, разбирая и собирая лодочный двигатель. Служащие уже посматривали на хозяина так, словно хотели сбросить в залив, но ему было плевать.
Уинтер почти убедил себя, что больше не хочет увидеться с Аидой Палмер, что все у него будет в порядке, так как подобная женщина лишь доведет его до безумия, вынуждая рассказывать все до мелочи о своей жизни, меняя заведенный порядок и заставляя чувствовать себя виноватым.