Читать интересную книгу Год маркетолога - Игорь Симонов

– Или что? – с вызовом спросила она. – Может быть, ты меня ударишь?

– Мы поговорим в следующий раз...

– Хорошо, – она встала из-за стола, – помой посуду, если тебе не трудно. Я устала.

Вышла с кухни, и я услышал, как в ванной комнате на ключ закрывается дверь.

Это было так неожиданно, необъяснимо, что казалось нереальным, будто мы вдруг сыграли сцену из чужого, не нашего сценария. Я никогда не был большим специалистом по женским настроениям, которые на восемьдесят процентов, в конечном счете, оказывались обычными разводками. И одним из главных достоинств Ирины всегда считал возможность поговорить, объясниться и постараться понять друг друга. Извиниться, если было за что извиняться. Попытаться еще раз объяснить, если тебя не поняли. Я сидел и тупо смотрел на ее тарелку с недоеденным салатом, не понимая, что мне делать. В ванной потекла вода. Я подошел к двери и сквозь шум воды услышал, как Ирина всхлипывает, сильнее включает воду и теперь уже просто плачет в голос. Вообще-то мне повезло с женой, и, по правде сказать, я ни разу не видел ее плачущей и поэтому совсем растерялся. Постучать в дверь, но что говорить? Может, она не хочет, чтобы я видел ее слезы, иначе зачем было уходить в ванну? Поколебавшись, я вернулся на кухню, собрал с тарелок остатки еды, выбросил все в мусорное ведро, обмыл тарелки, салатницу и сковородку, поставил их в посудомоечную машину... Дверь в ванной тихо открылась, но зато тут же закрылась в спальне. Я включил посудомоечную машину и пошел в спальню, не желая долго откладывать неизбежный разговор.

В комнате было темно, но в открытую дверь я увидел, что Ирина лежит на кровати лицом к окну, завернувшись в плед.

– Ты спишь? – прошептал я в тишину. Конечно, она не спала, как она могла заснуть через три минуты после того, как рыдала в ванной.

– Ира, ты спишь? Поговори со мной, – я сел на край кровати и положил руку ей на бедро. Она не пошевелилась, но и руку не убрала. – Ира, помоги мне и себе, объясни, что происходит.

– Мне очень больно, – сказала она чуть слышно, – мне очень больно видеть, что ты совсем не хочешь взрослеть, что ты... – она повернулась ко мне и взяла за руку, но выражение лица в темноте я не видел. – Ведь мне не нужно от тебя ничего, Костя. Не хочешь делать карьеру – не делай, но я не могу смотреть, как ты пляшешь под чужую дудку и выглядишь при этом таким довольным. А может, ты и в самом деле доволен, я не знаю, и тебе обидно то, что я говорю, но мне-то очень-очень больно.

Мне и вправду не нравилось то, что я слышал, но разговор нужно было довести до конца хотя бы для того, чтобы больше к нему не возвращаться:

– Я не оправдываю твоих ожиданий, да? Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал, что, по-твоему, правильно будет сделать?

– Правильно будет бороться за то, что по праву принадлежит тебе.

Никогда не думал, что в темной тишине сказанные вполголоса или шепотом простые до банальности слова приобретают такой таинственный смысл.

– Скажи мне, как бороться?

– Ты знаешь, как...

– Ируся, я правильно понимаю, что вся твоя боль от того, что я не хочу писать на своего начальника донос. – Она попыталась вырвать руку, но теперь уже я крепко сжимал ее. – Давай не будем говорить общие слова про борьбу и справедливость, будем называть вещи своими именами. Ты хочешь, чтобы я написал донос, и расстраиваешься от того, что я этого не делаю. Почему это так важно для тебя, объясни.

– Это важно для тебя, – вяло сказала Ирина.

– Да, наверное, но еще надо решить, что важнее: написать донос или добиться цели.

– Перестань говорить это слово.

– Хорошо, не буду. Но если твоя проблема в том, что ты не хочешь жить с лузером, то я говорю тебе еще раз: одной и той же цели можно добиться разными средствами. Мы обсуждали цель, но не средства. Все, что ты рассказала мне тогда, было очень важно для меня и помогло по-новому посмотреть на многие вещи, в том числе и на отношения с Андреем. – Ее рука дернулась в моей, даже имени его она не хотела слышать. – Все намного сложнее, чем тебе кажется, но это не значит, что я ничего не собираюсь делать. Поверь. Мне даже в голову не могло прийти, что ты так расстраиваешься из-за всего этого. Почему ты просто не сказала мне....

– Не знаю, – она прижалась лицом к моей руке, и я почувствовал на руке ее слезы.

Мне было жалко ее, и одновременно не покидало чувство, будто я со стороны наблюдал за незнакомым человеком, который в темноте спальни выговаривал почти шепотом все эти правильные слова.

– Постарайся заснуть, – сказал я Ирине, – все нормально, постарайся заснуть...

– А ты? – спросила она, всхлипывая.

– Я не смогу, я почитаю немножко или кино посмотрю.

– Я без тебя тоже не смогу...

– Хочешь, чтобы я полежал с тобой?

– Да.

И я лег с ней рядом, как был в одежде, и прижал ее к себе, укутанную пледом, и мы пролежали так не шевелясь несколько минут. Я чувствовал, как она согревается и постепенно успокаивается, а думал о своем, потому что, несмотря на такую привычную близость ее теплого тела, отстраненность не исчезла. Наверное, она почувствовала это, потому что сказала, прикоснувшись губами к моей руке:

– Иди, мне все равно нужно еще умыться. Не сердись, я не права была, я больше не буду так. Иди, только не смотри телевизор долго, а то не выспишься, и обязательно обними меня, когда придешь. Я буду засыпать и представлять, как ты меня обнимаешь. Ты правда не сердишься?

Глава тринадцатая

Это было странное лето, а может быть, теперь, спустя год, кажется, что странное. Обычно в это время мы уже отдыхали или собирались отдыхать, и все было понятно, по крайней мере на ближайшие две-три недели, а в то лето получалось, что ничего не понятно. Москву по обыкновению бросало из жары в дождливый холод и назад в жару (так и хочется сказать, что наш климат является отражением непоследовательности нашего характера), и на фоне этой неустойчивой, временами совсем не летней погоды бизнес рос как на дрожжах, миллиардные состояния возникали там, где десять лет назад и трава не росла. Отношения с Андреем плавно перетекли из почти дружеских в нейтральные, мы не возвращались больше к теме последнего откровенного разговора, а другие откровенные разговоры как-то не складывались, но при этом он объявил, что на время его отпуска я буду исполнять обязанности генерального директора. Дома все было хорошо, как обычно, как раньше, будто и не было того вечера. Ирина иногда говорила, как ей не хочется ехать на этот свой тренинг и лучше бы она от него отказалась, я объяснял, почему от него ни в коем случае нельзя отказываться, и впервые считал дни до ее отъезда или до того момента, когда увижу Настю. Мы редко разговаривали, но каждый день переписывались, и всякий раз, читая в конце сообщения: «Люблю тебя, люблю тебя, хочу тебя, хочу тебя», я закрывал глаза и представлял ее – радостную, веселую и такую красивую, и ни о чем уже не думалось после – ни о подготовке полугодовой презентации, ни о двадцати совещаниях, которые нужно провести, и десяти рабочих группах, в которых я участвовал или возглавлял, ни о компании по ребрендингу, который в третий раз за последние пятнадцать лет затевала наша корпорация, наивно полагая, что новейшими косметическими средствами можно скрыть от внешнего мира следы старения и увядания. Не хотелось даже думать о том, что будет, когда Настя уедет, как я смогу вернуться к прежней жизни и смогу ли... Просто хоть и странное, но за окном было лето и можно было хоть на несколько недель изменить излюбленному лозунгу: «Думать надо глобально, действовать локально». Думать тоже хотелось исключительно локально.

Ирина уехала во Францию двадцать первого июля, Настя прилетела из Лондона двадцать пятого. Мы договорились встретиться в десять вечера на террасе ресторана недалеко от моего дома. Было еще душно, но город уже остывал от дневной жары. Белые кресла и диваны, музыка, еле слышная сквозь многоголосый гомон, в ведерках со льдом дорогое шампанское или белое вино – редко кто пьет красное в такую жару, и все такие уверенные, загорелые, полурасстегнутые льняные рубашки мужчин, обнаженные руки, ноги, плечи, шеи, колени женщин. Мир довольных людей, точнее, не мир, а крошечный мирок, уместившийся на таких вот террасах, причем в данном случае жители с верхних этажей близстоящих домов ко всем прочим reality-show получили возможность наблюдать еще одно. При желании здесь даже можно выбрать любимого героя и с нетерпением ждать его появления. В очередной раз подумал я, что так и не могу определить, принадлежу я к этому миру или нет. С одной стороны, раз здесь, то, видимо, принадлежу, а с другой, в отличие от обитателей соседнего, например, столика не могу позвонить куда-то и сказать, что хочу как можно быстрее вылететь на Корсику, и пусть эти, кому звоню, разберутся, когда можно будет взлетать. То есть у меня есть свой предел, но ведь у них, наверное, тоже? Вот так запросто улететь они могут, но не факт, что самолет свой и даже наверняка не свой, то есть и у них есть свой предел и возможности. Так они же не парятся по этому поводу, им хорошо как есть. Но ведь и я не парюсь, и мне хорошо как есть, только вот место для встречи другое надо было выбрать – не то, чтобы меня здесь помнили, но все-таки с Ириной мы не раз сюда ходили. Не подумал.