33
И что-то отпустило внутри — он останется. Тахир сел позади на второй стул и осторожно обнял, зарываясь носом в волосы на затылке:
— Я дико соскучился.
Я улыбнулась, прикрывая глаза. Земля перестала кружиться под ногами, все встало на места, и можно было снова жить.
— Как Карина?
— Забрал. Поселил у себя за городом. Она раздавлена, — послушно докладывал он. — Что-то случилось у нее серьезное, но пока знаю недостаточно. А потом, представляешь? вернулся мой приемыш.
— Сын? — удивилась я, млея от его горячих рук.
Осознание того, что он бросил столько важных для него членов семьи и вырвался ко мне, спустило сердце с поводка.
— Подстреленный, в бинтах… — продолжал Тахир, прижимая к себе крепче. Пришлось отложить кисти и позволить ему утащить меня со стула к себе на колени. — Мне страшно от того, что я мечтаю, чтобы ему там уже отстрелили что-нибудь. Не хочу получить однажды черную новость…
Я развернулась к нему и обняла.
— Я по тебе очень соскучилась, — прошептала. — Но если тебе нужно к ним…
— Мне нужно к тебе. И иногда к ним. — Уперся устало лбом мне в висок.
— А по мне ничего нового? — осторожно спросила я.
Он покачал головой.
— Ты голодна?
— Нет.
— Хорошо.
И несколько минут его слабости закончились. Он подхватил меня под бедра, поднялся и усадил на окно. И я вообще забыла о страхах и одиночестве. Его голод сводил с ума. Ни на какие прелюдии не стоило и рассчитывать. Только взрывная палитра бешеной страсти, без полутонов и намеков на спокойную пастель. Острая режущая графика звериной одержимости и жесткая нежность в деталях… Я не была уверена в палитре его портрета, но теперь сомнений не осталось — вся она кружилась в калейдоскопе перед глазами, горела на коже и срывала голос до хрипа…
Потом мы попробовали встать вдвоем под душ, но в итоге сползли в теплую ванную и будто растворились друг в друге и воде окончательно.
— Тебя доктор смотрела сегодня? — спросил он неожиданно.
— Угу, — вяло вздохнула я и потеряла бдительность. — Все пытаются мне успокоительные прописать.
— Ты отказываешься? — насторожился он.
— Я в норме.
— Марин, людям свойственно считать себя в норме долгое время, пока…
— Как и оборотням, — заметила я. — Расслабься. Я в порядке. Они просто перестраховываются из-за того, что я сижу тут без понимания смысла и сроков.
— Это твой врач так говорит?
— Да. Они сказали, что моя реабилитация закончена. Но так как мы с тобой не можем тут жить нормально, они переживают о моем эмоциональном состоянии. Работа у них такая. — Тахир скрипнул зубами, вжимая меня в себя. — Что происходит, почему со мной так?
— Я не знаю, — процедил он, и голос его задрожал от рычания.
А у меня озноб по спине прошел. Черт, не надо было ему все это говорить! Я развернулась в его руках и заглянула в глаза.
— Эй, — провела ладонью по его щеке, — не поддавайся, слышишь? Может, тебя специально выводят из себя?
Тахир вдруг сузил на мне взгляд и повернул голову набок, задумавшись над моими словами.
— Может, ты и права, — прошептал задумчиво.
— Слушай, все хорошо со мной. Я правда здесь чувствую себя как никогда: кормят, наблюдают, оранжерея у них такая — рисуй не хочу… — Тахир слушал меня и смотрел так, будто я говорила ему не по-русски, но он все равно все понимал правильно. И снова ведь видел насквозь. — Да, мне грустно тут без тебя, но я справлюсь. Мне надо всего лишь тебя ждать. А это я умею лучше всего.
Он невесело усмехнулся:
— Спасибо.
— За что?
— Мне спокойно с тобой, — хрипло прошептал он. — Только с тобой.
И меня это полностью устроило. Я ведь никогда не отвечала кому-то взаимностью. Это было новым. И оказалось неожиданно настолько приятным, что я готова была пробовать и дальше. Я знала, что слишком молода для него, но была уверена, что он не причинит боли. Он ведь не может. Ему же или все, или ничего. Я умудрилась напороться на единственного мужчину в Москве, который не станет использовать меня. Может, это подарок судьбы?
Уже лежа с ним в кровати, я позволила себе его обнять, уткнуться носом в плечо и почти расплыться в улыбке, когда услышала уставший голос:
— Я уеду рано. Не пугайся утром, что меня нет, ладно?