— Похоже на то, — отвечает он. — Я вот о чем думаю: они что, так высоко меня ставят, что отправили семерых убивать одного? Или просто знали, что со мной искусная воительница?
Смысл услышанного доходит до меня не сразу, но потом я взвиваюсь:
— Ты на что намекаешь? Что их настоятельница послала? Или канцлер Крунар?
Он пожимает плечами:
— Кто бы их ни послал, этому человеку известно, что мы оба способны за себя постоять.
Меня подмывает спросить, не подозревает ли он до кучи и Чудище с де Лорнэем, но тогда пришлось бы сознаться, что я подслушала их разговор, а этого я не хочу. Еще не время.
А может, он сам заслал бандитов вперед и подстроил засаду? Просто ради того, чтобы избавиться от меня? Неужели он на такое способен?
— Пожалеем ее, — тихо произносит Дюваль. — Надо добить.
Эти слова напоминают о моем долге перед любимицей. Мне очень горько навсегда прощаться с верной кобылой, но и затягивать ее страдания не годится.
— Хочешь, я это сделаю? — тихо и заботливо спрашивает Дюваль.
Он не допускает и намека на снисходительный тон, но меня охватывает ярость. Только она поможет мне пережить потерю.
— Меня наставляли в путях смерти, — напоминаю я Дювалю. — Мне не нужна помощь.
— Никого из нас не наставляли убивать тех, кто нам верно и честно служил, — говорит он. — Я знаю, какая это боль. Просто хотел избавить тебя от нее.
Его голос полон печали, и я знаю — знаю! — ему приходилось делать примерно то же, что мне сейчас. Сочувствие Дюваля делает муку расставания с Ночной Песенкой совершенно невыносимой. Пора бы мне уже отделываться от таких ребяческих привязанностей, но я не могу. Не могу.
— Я выдержу.
Наклонившись, я крепко сжимаю свой маленький нож.
— Я и не сомневаюсь, — произносит он по-прежнему тихо.
Он видит, как мне больно. Это никуда не годится, и я решаю доказать обратное.
— Хватит проповедей, — говорю я. — Не мешай.
Он делает шаг назад, и мне вдруг становится легче дышать. Склоняюсь над Ночной Песенкой. Как объяснить ей, что я очень люблю ее, что мне будет ее недоставать?.. Я прижимаюсь щекой к ее шее, вдыхаю знакомый запах шерсти.
— Спасибо тебе за все, — шепчу я ей на ухо. — Спасибо, что верно носила меня, была мне подругой.
Сперва мне кажется, что она уже не слышит. Но вот ухо слегка дергается, и я понимаю, что мои слова не пропали даром. У нее даже хватает сил тихонько заржать, словно в знак того, что она все понимает.
— Там, куда ты уходишь, будет много-много морковок.
И прежде, чем мое мужество может поколебаться, я хватаю мизерикордию и легонько колю в горло.
Душа Ночной Песенки вырывается наружу докрасна раскаленным потоком.
Мимо проносится легкий ветер, напоенный ароматом свежей травы…
Стремительный галоп на рассвете…
Я утыкаюсь лицом ей в шею. Как бы не разреветься…
Дюваль хватает меня за плечи и рывком ставит на ноги. Не знай я, какие у него железные нервы, могла бы поклясться, что это приступ отчаянной паники.
— Ты что делаешь? — Я пытаюсь вырваться из его рук.
Он рассматривает порез у меня выше локтя.
— Если один клинок был отравлен, значит, яд был на всех!
Я недоуменно смотрю на него, и он слегка встряхивает меня:
— У тебя в ране тоже может быть яд!..
Теперь, когда он об этом упомянул, я и сама чувствую легкое жжение. Я заверяю его:
— Со мной все хорошо.
— Да откуда тебе знать! Может, отрава прямо сейчас прокладывает путь к сердцу!
Не убирая руки с моего плеча, Дюваль ведет меня к своему коню. Он не знает, что яды мне нипочем, однако просвещать его на сей счет не хочется. Тем более если допустить, что нападение подстроено им. Подойдя к лошади, он перво-наперво щупает мой лоб:
— Лихорадки пока нет.
— Говорю же тебе, со мной все в порядке!
Он отметает все возражения и смыкает руки на моей талии. Я и ахнуть не успеваю, как оказываюсь на лошадиной спине. Отпечатки его ладоней так и горят на моей коже. Дюваль вскакивает в седло, разбирает поводья и наказывает через плечо:
— Держись, не то свалишься!
Я опасливо берусь за его пояс.
— Держись крепче, — повторяет он и дает коню шпоры.
Мы срываемся с места, и я еле успеваю вцепиться в складки его плаща. Он галопом несется туда, откуда мы недавно приехали. Перевернутой телеги нигде не видать, как и возницы. Дюваль сворачивает еще раз и еще, и наконец мы оказываемся на широкой улице, застроенной богатыми домами.
У одного из таких домов он останавливает коня. Едва ли не прежде, чем жеребец замирает на месте, подбегает конюх и хватает поводья. Быстро спешившись, Дюваль представляет меня своему дворецкому, после чего препоручает заботам домоправительницы, милой толстушки Луизы. Та здоровается со мной радостно, хотя и не без затаенного любопытства.
Когда он уже наказывает слуге срочно привести врача, я его останавливаю:
— Мой господин, если бы меня отравили, я была бы уже мертва.
Он хмурит брови и пытается спорить, но я отметаю все возражения:
— Ну сам посуди. Ты же видел, насколько быстро этот яд свалил мою лошадь. Я гораздо меньше и сейчас наверняка валялась бы мертвой.
От этих слов его лицо слегка проясняется.
— Гм, пожалуй. Что же это получается, они отравили только один меч? Почему?
— Откуда мне знать? Я осталась жива, довольно и этого.
Он коротко кивает:
— Отлично. Луиза проследит, чтобы ты ни в чем не нуждалась. — И вдруг, к моему немалому удивлению, берет меня за руку. Я напоминаю себе: это для слуг, чтобы они ни о чем не догадались. — Пообещай мне, что немедленно позовешь врача, если вдруг почувствуешь себя плохо.
Какая забота! Хочется рассмеяться ему в лицо. Нет, не так. Хочется завернуться в эту заботу, как в одеяло, и с ее помощью пережить утрату четвероногой подруги.
— Обещаю, — говорю я наконец, благо это слово ничего мне не стоит.
Тогда он возвращается в седло и, кликнув с собой четверых, галопом уносится прочь. Они уже выезжают со двора, когда я спохватываюсь: надо было спросить, куда направляется Дюваль, во дворец или к месту недавнего нападения. Желая немедленно это выяснить, я даже делаю шаг вслед, словно намереваясь побежать за всадниками, но замечаю озадаченный взгляд Луизы и останавливаюсь.
Я устало улыбаюсь ей, и она широко улыбается в ответ.
— Идем, барышня, — говорит она мне. — Ты, небось, ужас как устала в дороге.
Вот это выучка! Дюваль при ней только и говорил, что о яде, а она как-то обходится без расспросов!
Она просто ведет меня в дом. По левую руку я замечаю большой зал. Сквозь окно крытого балкона льется солнце и освещает шпалеры на стенах. Мне приходит на ум, что в отсутствие Дюваля я могла бы незаметно обыскать его обиталище, но желания заниматься этим почему-то не возникает. Я до смерти устала, даже иду через силу, словно вброд по глубокой воде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});