и возвышенным разумом, также имеющим своё очевидное излучение. Именно таким был тогда Ар-Сен, когда она столкнулась с ним в глухом лесу, где заблудилась, и сразу же поверила ему, не испугалась, не шарахнулась, а бросилась к нему навстречу как к родному. Нет, Кон-Стан ничем не напоминал Арсения. Арсений был на диво хорош собой, даже пребывая тогда в состоянии хронической угнетённости, вызванной одиночеством и усталостью от проживания в чужой земле. А Кон-Стан был и бледнее и проще, и даже несколько заурядным он бы был, если бы не его дивные глаза.
После той встречи в лесу Арсений буквально преобразился. Он стал точно таким же излучателем неведомых энергий, что напитали Олу невероятным счастьем. Он, оказывается, умел и смеяться. Настолько заразительно и громко, что в такие моменты его подчинённые и прочие служащие его рабочего блока на том самом этаже, где они и обретались, сбегались на него поглазеть, если это происходило в рабочей обстановке. А у себя дома он никогда не уставал скалить свои бесподобные зубы, если только не целовал её…
Ола встряхнула головой. Нельзя дать выйти наружу покойнику с того света. Настоящий мир не предназначен для призраков. Почему она так подумала об Арсении? Как о покойнике? Это остро обожгло её изнутри. Проверить того было нельзя. Или можно? Чтобы дать себе успокоение, чтобы обрести себе прощение, что ядовитое семечко страшного дара не произросло на чужой земле в чью-то погибель, она вдруг спросила у Кон-Стана, – Скажи мне, а ты случайно не слышал никогда о таком человеке как Арсений Рахманов? Он когда-то служил тут, а работал наверху в ЦЭССЭИ, маскируясь под обитателя Паралеи. Он был биологом, исследователем и … – тут Ола не договорила, у неё закончились силы для очередного вдоха.
– Знать не знал, а слышал о таком человеке, – просто отозвался Константин, не подав и вида, что удивлён её вопросом. Впрочем, он сразу же понял, почему она спрашивает о человеке Арсении Рахманове. Ведь женщина сама же ему и сказала, что её сын рождён от землянина.
– И что?! – вскричала она, – что слышал? Что он и как?
Константин долго не отвечал. Он сидел прямо на сухой траве, прижавшись спиной к отполированной поверхности скалы, отчего-то не спеша отворить заветный вход в загадочный город. Видимо, ему просто хотелось подольше насладиться красотами тёплого вечера, сладким ветром, прилетающим из прибрежных фруктовых рощ. Он щурил свои небесные глаза в закатное небо, ловя в себя его фантастические образы, слагаемые из подсвеченных облаков.
– До чего же красиво! – сказал он, – сколько живу, столько же и не устаю изумляться творческим причудам живого планетарного духа. Живя тут, я стал поистине мистиком. Впрочем, как говорил некогда Венд: «Мистика это всего лишь неизвестная физика окружающего и многомерного мира. Большинству просто не дано увидеть всех его мерностей, а иным дано».
– Ты сказал Венд? Так ты знал и Венда? Руда Ольфа?
– Ну, я знал его под другим именем. Но именно Рудольфом его и звали.
– И что же случилось с тем, с Ар-Сеном? Или не случилось ничего…
Константин опять замолчал. Красноватая скала позади него, казалось, упирается в самое небо. Она имела в себе горизонтальные слои разных цветов, слагаемых разными породами, и одновременно выглядела почти зеркальной от неизвестной обработки. Ола провела по ней рукой. Скала была шершавой. Она села на траву рядом с Кон-Станом, устав стоять перед ним столбом. Камень был холоден, мало успев прогреться от дневного жара, или же и не обладал необходимой теплопроводностью. Подумав о своей пояснице и не юных уже годах, она предусмотрительно отодвинулась от скалы. Сидела, сгорбившись, чтобы дать спине отдых. Красоваться-то было не перед кем.
– С Арсением случилась трагедия… Впрочем, с ним часто случалось всякое, как и со многими людьми его жизненного жанра, но никто так и не понял, почему он выбрал себе такой конец…
– Какой конец? Какой? Расскажи, если начал… – Ола делала глубокие вдохи и затяжные выдохи, силясь овладеть своим состоянием и унять нервическую дрожь.
– Он банально утонул. В ледниковом озере в горах.
– В горах? Разве это случилось здесь?
– Да нет, конечно. У себя в родных горах. Арсений же был горцем по месту своего рождения. И что взбрело ему в голову, когда он кинулся в ледяную пучину, уже не узнаешь… Одна женщина, правда, говорила мне, что причиной тому была потеря любимой жены. Арсений всегда был склонен к депрессивным психозам. Его по этой причине в самой юности забраковали для работы в галактической ойкумене, оставив навсегда в ойкумене земной. Но его отец был очень продвинутым человеком в смысле космических своих достижений и обладал значимой иерархией в ГРОЗ. Отец и пробил для сына назначение сюда, а там всё поехало по налаженной колее, как оно и водится. И не было особо-то срывов никогда. А вот на Земле случилось. Женщины знают больше о таких вещах, в смысле дел душевных и скрытых от профессиональных коллег-мужчин. Арсений сблизился с матерью своего бывшего младшего коллеги Антона Соболева, с ним он работал на Паралее. Мать Антона была женщиной не просто уникальной красоты, но и талантливой исследовательницей по тому же профилю, что и Арсений. Она была микробиологом, ботаником, как и сам Арсений. И судя по всему…
– Мы все уникальные, – перебила его, неожиданно сильно задетая, Ола.
– Я бы так не сказал. Многие люди не более чем статисты в Галактическом Театре. Так выражался всё тот же Венд…
– Этот ужасный Венд! С ним-то что? Жив, надеюсь.
– Вопрос не прояснённый. Может, жив, а может, и нет. Приходилось сталкиваться с ним на, скажем так, узкой житейской тропинке?
– Никогда я не ходила по одним с ним тропинкам! Нужно мне было! Была одна особа, которая эту тропу с ним разделила надвое. Он уволок её с собою в свою непонятную Вселенную, и что с нею теперь, я не знаю. Да что мы об этом Венде? История его похождений и поисков никогда не была моею.
– А вот я в неё плотно вписался, – Кон-Стан вздохнул. – Мы же были в одной команде… – и он опять впал в глубокую задумчивость. Его глаза посветлели ещё больше, когда он поднял их к резко темнеющим облакам, словно бы ожидал от них чего-то настолько необычного, что и Ола невольно подняла свои глаза туда же. Но никакого судьбоносного гласа оттуда не прозвучало, чётких картин она также там не увидела. Облака напоминали нагромождения плотных зловещих и подвижных скал, казалось, вот-вот готовых обрушиться на головы сидящих внизу