— Кто это, доча? — спросил он, хитро щурясь на отблескивающий щит артеас.
— Это мой друг, — неожиданно смутилась девушка. — Я тебе рассказывала, помнишь? Он ослеп из-за нашей магии.
— Зря ты его раньше к нам не привозила. Гляди, как у нас тут хорошо да привольно, — улыбнулась из-за спины отца мама.
— Да… — Каона вдохнула полной грудью запахи скошенной травы, речной прохлады и… свежего навоза. Действительно, приволье! Стадо идет на дневную дойку, сейчас кто-нибудь принесет гостям парного молока, еще покрытого белой пеной, неописуемо пахнущего детской, телячьей сытостью. Да не в чашке по-городскому, а прямо в подойнике, прикрытом мокрой ряднинкой, через которую молоко цедили. И вручат большую глиняную кружку — черпайте из ведра, да пейте, гости дорогие. Балованое молоко все равно заквасят или пустят на болтушку телятам. Или добавят в круглый чан с закваской в сыроварне. Или выпьют босоногие, упарившиеся носиться по жаре, ребятишки, так и не донеся до дома. Рамио тоже потянул носом воздух. Девушка давно уже замечала, что артеас на самом деле воспринимал не только ее боль. Слабее, но все же довольно ясно, он чувствовал ее радость. Вернее, ту физическую часть радости, которая передается телу: приятную истому, упругость мышц, запахи, звуки, вкус. Даже на значительном расстоянии он мог с уверенностью сказать, что девушка купалась или нюхала цветы. А уж сейчас, стоя в двух шагах от нее, Рамио воспринимал эти ощущения почти как свои. Но на его смуглом лице мелькнуло недоумение. Каона фыркнула в кулачок: кажется, артеас так и не понял, почему ощущает одновременно ее удовольствие и… запах навоза. Надо будет попозже объяснить ему. А сейчас…
— А вот молочка свеженького, гости дорогие! — из-за угла вышла дородная женщина с подойником. Но отец Каоны решительно загородил собой Рамио:
— Каонке плесни, Найя, а гостю не нужно. Непривычный он к сырому-то, как бы не поплохело.
Родичи понемногу расходились. Каона с родителями повели Рамио в дом деда Тарвора, отца матери. Сам дед погиб уже лет десять назад, но его просторный дом до сих пор не перешел в наследство никому из восьмерых детей. Сейчас в нем жили разом три семьи, но временно, покуда не отстроят свои. А так просторную постройку использовали для приема дорогих гостей, родственников и близких друзей рода. Здесь гостям выделили две смежные светелки. Каона заметила, как мать и отец обменялись взглядами. У родителей явно крутился на языке вопрос: а не поселить ли дочку с ее приятелем в одну комнату. Дело-то хорошее, и парень вроде ничего, даром что слепой. Но отец еле заметно качнул головой. Дочка сама решит — он уже не сомневался в силе ее характера. А вот сама девушка была переполнена терзаниями. Она провела Рамио по комнатке, давая ощупать кровать, табурет, столик у окна и вделанный в стену шкафчик. Теперь, после Преобразования, здесь на Севере зимы были суровыми. Поэтому в каждой комнате теплился очажок с вечными углями, прикрытый тяжелой чугунной дверцей. Потом показала ему дорогу в свою светелку по соседству, очень похоже обставленную.
— Ты здесь стала другой, — медленно произнес артеас, повернув лицо к слабому жару очага. — Расскажи мне, что для тебя это место?
— Это мой род, — задумчиво провела по деревянной панели стены Каона. — То, что у меня невозможно отнять. Я могу жить где угодно и заниматься своими делами, а они тут… будут всегда.
— Но ты не хочешь жить тут с ними… — утвердительно кивнул Рамио.
— Да, не хочу. Это не моя жизнь. Знаешь, когда-то давно наш род едва не постигла общая участь больших сельских семей. Из которых дети рано или поздно разъезжаются по свету. Те, кто уходили учиться, сюда уже не возвращались. Им нечего было делать дома: ведь новые ремесла, новые умения тут негде было применять. Любому мастеру нужны инструменты, нужны подмастерья, покупатели, клиенты. Тогда мой дед Тарвор решил построить мастерские прямо тут, в Заречном. Неподалеку тракт, люди переселяются на север, купцы водят караваны. Он рассчитал верно: дети начали возвращаться домой. Таких, как я, совсем немного. Тут есть мастера разных профессий, фермеры, объездчики буйволов и кугуаров, охотники, следопыты, рыбаки, тренированные воины в малой дружине и ученые, целители и учителя, музыканты и даже один художник, к которому приезжают лорды заказывать портреты. Наверное, когда построят храм в Заречном, появятся и священники. Я иногда думаю, что мои братья рано или позно вернутся сюда. И… — Каона замолчала, осекшись.
— И твои дети, да? — в голосе Рамио была глубокая задумчивость. — Ты хотела бы, чтобы они жили тут?
— Про детей я теперь не знаю, — вздохнула девушка. — Это слишком сложно для меня.
— И для меня тоже, — признался правитель крылатого народа. — И для меня…
Он внезапно поднялся и, легко касаясь стены ладонью, молча вышел из комнаты. Девушка поняла, что он хочет остаться один. Настроение артеас иногда менялось по непонятным ей причинам. Приглушенно хлопнула дверь его комнаты. Рамио понял самое главное в ней, ухватил самую суть — но при этом по-прежнему отстранился, как и отец, предоставляя ей возможность решать все самой. Позже, вечером, помогая матери и двоюродным теткам ставить многочисленные хлеба в печь, Каона думала о всех этих сложностях с легкой досадой. Мать, видя настроение дочери, незаметно кивнула своим сестрам и увела девушку на улицу. Звездное небо отливало сиреневым со стороны океана. Вдали, над портом Рун, дрожало оранжевое зарево от освещенных улиц и домов. Со стороны реки, с лесного берега, наползал сырой и плотный туман. Где-то закричал схваченный зверек: ночные хищники вышли на охоту. Рыкнули ручные волки, обегающие поселок вдоль околицы, отгоняя чужаков от своей территории. Заскрипела тетива на сторожевой башне.
— Что тебя так тревожит, дочка? — спросила мама, накидывая на плечи Каоне шерстяную безрукавку, прихваченную в сенях.
— Все сразу, — буркнула девушка. — Вся эта жизнь, перепутанная до безумия. Скажи мне, почему взрослые не учат нас самому главному?
— Главному? — мать мягко улыбалась дочери.
— Да, такому важному! — Каона повысила голос. — Ведь ты сама искала всяких мудрецов долгие годы — чему ты хотела от них научиться? Какой мудрости тебе не хватало? И если ты ее узнала, то почему не передала нам, своим детям?
— Чему же такому вас не учат, расскажи мне? — мама опустилась на скрипучую лавочку у плетня.
— Как любить кого-то? Как провожать друзей? — Каона рубанула воздух рукой, потом прижала стиснутый кулак к груди. — Как пережить славу или как пережить полную безвестность? Как уйти от кого-то, кого ты больше не любишь? Что происходит в головах у других людей, о чем они думают? Что можно сказать умирающему другу? А врагу? И как жить, когда ты столького не знаешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});