на шпильках. Иначе это можно было бы посчитать подрывом боеспособности русской армии.
Расставаться не хотелось ни мне, ни ему, но затягивать прощание не стоило. В дом к Владимиру Викентьевичу я его не могла пригласить, а на улице стоять было неразумно: мало ли кто нас увидит и посчитает, что я опять нарушаю правила гимназии. Кстати, их стоило бы прочитать, чтобы вновь не попасть в такую глупую ситуацию, как с синематографом.
Я поднялась к себе в комнату. Там было душно и темно. Я чуть приоткрыла окно, чтобы проветрить, но не впустить осенний холод, и задумалась, не попытаться ли все-таки вскрыть шкаф Владимира Викентьевича. Возможно, с моей стороны это была черная неблагодарность по отношению к приютившему меня человеку, но мне ужасно не нравилось происходящее вокруг, я чувствовала себя совершенно беззащитной. Кроме того, мне казалось, что Юрий прав и целитель многого недоговаривает.
Решиться на что-нибудь я так и не успела, потому что Владимир Викентьевич вернулся домой. Горничная меня сразу пригласила спуститься в гостиную, где я и обнаружила, что целитель вернулся не один. Наверное, взял работу на дом. Правда, пациент не очень в этом нуждался: Юрий выглядел столь же безукоризненно, как при нашей первой встрече, и его внешний вид ничем не напоминал о недавней трепке рыси хомяком, о чем я подумала с удовлетворением. Разумеется, о трепке, а не о том, что потрепанный Юрий уже перестал казаться таковым.
– Лизонька, как я рад тебя видеть! – жизнерадостно заявил Рысьин. – Владимир Викентьевич, вы не оставите нас наедине?
– Юрий, нам с вами не о чем разговаривать ни наедине, ни в присутствии свидетелей, – раздосадованно бросила я. – И вообще, для вас я – Елизавета Дмитриевна. И вам неплохо было бы представиться мне полностью. Сделать скидку на то, что я вас забыла. Впрочем, не настаиваю. Вспоминать вас нет ни малейшего желания, и я буду полностью удовлетворена, если вы больше никогда не появитесь на моем пути.
– Лизонька, ты так ко мне жестока.
Он встал в позу, долженствующую выражать живейшее страдание: одна рука приложена к груди, вторая – протянута ко мне. Хоть сейчас картину с него пиши. Я бы залюбовалась, будь на его месте кто-нибудь другой. Актер, например, в соответствующей театральной постановке.
– Юрий, у меня создалось впечатление, что кто-то из нас перечитал дамских романов, и этот кто-то – не я.
– Пожалуй, я вас все-таки ненадолго оставлю, – кашлянул Владимир Викентьевич, явно скрывая рвущийся смешок. – Но учтите, Юрий Александрович, если мнение Елизаветы Дмитриевны после разговора с вами не переменится, больше я вас в свой дом не приглашу. Елизавета Дмитриевна, прошу вас уделить этому господину пять минут.
Я обреченно села в кресло, уверенная, что Юрий в пять минут не уложится.
– Лизонька, почему ты так ко мне жестока? – сразу начал он оправдывать мои ожидания. – И это после того, что между нами было?
– Юрий Александрович, почему вы так ко мне жестоки? – в тон ему ответила я. – И это после того, как я несколько раз вам уже сказала, что я вас не помню. А у вас нет ни малейших доказательств тому, что нас вообще что-то связывало.
– Почему же. – Он довольно улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана кителя тонкую пачку писем, перевязанную атласной розовой ленточкой. Ленточка была мятой и не первой свежести, что косвенно намекало: наша переписка имеет долгую историю. – У меня остались ваши письма, Лизонька. Прекрасные письма, полные любви, отражающей вашу душу.
Я резко протянула руку и выдернула пачку, на что Юрий точно не рассчитывал, и, пока он не опомнился, торопливо сказала:
– С вашей стороны, Юрий Александрович, так благородно вернуть мне письма. В самом деле, если уж начинать отношения с чистого листа, то он должен быть именно чистым.
– Но я не могу вам их вернуть, – всполошился он. – Это все, что осталось у меня на память от той Лизы, которой вы были до трагического происшествия. Нежной, любящей, жертвенной.
Он протянул руку, явно собираясь вернуть утраченное, но я не находила в себе ни нежности, ни любви, ни тем более жертвенности по отношению к этому типу, поэтому возвращать ничего не стала, лишь вытащила из-под сплющенного бантика картонный прямоугольник с надписью: «Лизонька Седых» – и торжественно вручила ее Юрию.
– Здесь чистая обратная сторона, ее вполне можно использовать, чтобы написать еще чье-то имя. А то запутаетесь ненароком. Видите, Юрий Александрович, с вашей стороны тоже не было ничего серьезного, если вам приходилось дополнительно указывать, с кем у вас переписка.
– Мне просто было приятно написать ваше имя, – вяло возразил Юрий.
Он повертел картонку и засунул ее во внутренний карман. Вряд ли он решил сэкономить, скорее, посчитал, что выглядит глупо с таким доказательством легкомысленного отношения к нашему роману.
– Юрий Александрович, если вам больше нечего сказать, то я, пожалуй, пойду, – решила я, приподнимаясь с кресла.
– У меня есть что еще сказать, Лиза, – довольно жестко возразил он и активировал защиту от прослушивания.
Пожалуй, стоит задержаться. Не для того, чтобы выслушать, что там еще придумает этот наглый представитель клана Рысьиных, а для того, чтобы изучить плетение. Наверное, я смогла бы его повторить… Если бы знала, как соединяются эти блоки. Рассмотреть внимательно мне сейчас никто не даст, а при беглом взгляде можно чего-то не запомнить. Хотя я все равно попробую. В конце концов, защита от прослушивания не должна получиться убийственной для создателя, можно поэкспериментировать.
– Так вот, Лиза, – продолжил Рысьин все тем же тоном, – Фаина Алексеевна дала добро на наш брак, но на таких условиях, что я не рекомендовал бы тебе соглашаться. Мне кажется, княгиня уже пожалела о своем опрометчивом поступке и может вернуть тебя в клан не на таких невыгодных условиях.
И тут… Я чуть на кресле не подпрыгнула от неожиданности. К сфере Рысьина приблизился тоненький полупрозрачный щуп и уверенно вклинился между деталями плетения. Так вот что делают настоящие специалисты, не рискующие своими руками! После того как в подслушивающем куполе появилась достаточных размеров дыра, внутрь просочилось еще одно плетение, чем-то напоминающее в магическом зрении слуховую трубку. Появилась уверенность, что Владимир Викентьевич со всеми удобствами будет слушать все, что тут говорится и что Юрий считает неподходящим для его ушей. Огорчало, что я не могу с такими же удобствами за всем этим наблюдать со стороны.
– Вы не рекомендовали бы мне соглашаться на предложение княгини, потому что никогда не собирались на мне жениться? – усмехнулась я.
– Что ты, Лизонька, я был бы счастлив, согласись ты выйти за меня, –