Читать интересную книгу Призрачная ночь - Грей Клаудия

— Поэтому вы спасли меня и Лукаса этим летом. Лишь бы не дать мне превратиться в вампира. Для вас тут не было ничего личного. Убить меня или спасти.

Кажется, он развеселился.

— Откуда же личное, если мы с тобой только что познакомились? — Видимо, он заметил, как здорово я рассердилась, потому что поспешно добавил: — Когда пробудешь мертвой столько, сколько я, твои представления изменятся.

Здорово. Мне придется несколько веков ждать, пока в этом появится хоть какой-нибудь смысл. Впрочем, я решила, что психовать ни к чему. Я уже стала призраком, так что придется смириться с этой реальностью. Кристофер — единственный, кто может мне помочь.

Он не предводитель призраков, сказала Макси. Кажется, у них тут нет ничего подобного. Но среди призраков Кристофер, безусловно, самый могущественный, хотя я пока не знаю почему. Он не только обладает собственным могуществом, он утверждает, что я обладаю еще большим, которое должно со временем проявиться.

Чтобы узнать все о своих способностях и войти в силу как призрак, нужно примириться с Кристофером. Не такая уж высокая цена.

— Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Я просто хочу понять.

— Прогуляешься со мной?

— Конечно.

Уловив намек, Макси помахала нам на прощание и направилась к заведению, напоминающему старомодную кондитерскую. Одна из ее сверкающих туфель с пряжками застряла среди булыжников мостовой, Макси споткнулась (оказывается, и здесь можно упасть!), но удержала равновесие. Мы с Кристофером остались одни в этом таинственном месте.

— Если мы не на небесах, — спросила я, — то как мы попали… сюда?

— Те из нас, кто после смерти сумел достичь ясности, кому больше не требуется обитать среди смертных, приносят сюда то, что любили при жизни. — Волнистые темные волосы Кристофера развевались на легком ветерке, пахнувшем как на морском берегу — одновременно свежестью и гнилью. На холме вдалеке от нас я увидела египтянина, едущего по дороге в колеснице прямо перед старым пикапом, выхлопная труба которого изрыгала дым. — Увы, не людей, которых мы любили. Душа каждой личности принадлежит только ей. Но вот места, имевшие для нас какое-то значение, вещи, напоминающие о лучших и худших минутах жизни, — все это ждет нас тут, где все утраченное можно найти снова.

Страна потерянных вещей, подумала я. Такое же хорошее название для этого места, как и любое другое.

Если привидения могут попасть сюда, зачем же они теряют время и преследуют людей? Здесь лучше, чем прятаться на каком-нибудь чердаке.

— Не каждый призрак может сюда попасть. — Его темные глаза смотрели с тревожащей напряженностью, особенно сейчас, когда он принял облик человека. — Большинство из нас стали призраками в результате убийства. Причем убийства эти самые что ни на есть гнусные, совершенные не в порыве страсти, а преднамеренные, эгоистичные, вероломные.

Голос Кристофера зазвучал сурово. Интересно, что произошло с ним, с Макси? С другими привидениями, спешившими мимо нас по дороге?

Он успокоился и продолжил:

— Такую смерть преодолеть нелегко. Большинство из нас возрождаются призраками в полном одиночестве, не в силах поверить, что уже мертвы, что нас предали, что небеса нам пока недоступны, а может быть, и никогда. Иногда мы видим, что те, кто, как нам казалось, нас любил, ликуют, узнав о нашей кончине. Разве удивительно, что многие становятся извращенными? Больными изнутри?

— Думаю, нет. — При одной мысли об этом у меня все в желудке перевернулось. — Это случилось и с вами? Кто-то, кого вы любили…

— Друзья, — негромко ответил он. — Люди, которых я считал своими верными товарищами, сговорились против меня. Из тех, кто был мне особенно дорог, только возлюбленная жена осталась мне верна. И ее ожидала страшная участь.

Кошмар какой-то. Может, друзья убили и ее тоже или бросили одну, сломленную, и она умерла от голода — в те времена одинокая женщина, скорее всего, не могла найти работу и даже унаследовать деньги, хотя в этом я сомневалась. А может быть, один из убийц втерся к ней в доверие и она вышла за него замуж, даже не подозревая, что он виноват в гибели Кристофера. Любой из этих вариантов казался мне слишком ужасным, и я совершенно не собиралась ничего больше выпытывать, а поспешно сменила тему:

— Значит, вы говорите, что большинство призраков застревают. Они не могут смириться с тем, что их убили, и это сводит их с ума.

— В основном. Если убийцу поймают, появляется хоть какое-то ощущение свершившегося правосудия. Многим это помогает отпустить и вознестись. — Кристофер с тоской посмотрел вверх, даже после всех этих лет надеясь попасть в рай. — Но многих не находят, а многие считают, что для исцеления их ран правосудия недостаточно. Эти навечно остаются на земле, и нет никаких шансов, что они смогут возродиться и попасть сюда. Они становятся такими же злобными, как те силы, что погубили их.

— Я слышала о таких привидениях. Но остальные, те, что уже здесь, почему они не на небесах? Или что там ожидается следом?

— Они остаются на якоре в мире смертных.

— На якоре. — Об этом я в последнее время много слышала. — И что это значит?

Кристофер вел меня вокруг фонтана, изысканного, с орнаментом — может быть, времен Ренессанса. Только вода в нем не булькала весело, а оставалась неподвижной, поросшей водорослями и ряской, от которой камни стали скользкими.

— Якорь — это кто-то или что-то, привязывающее тебя к земле. Лучшие якоря помогают сохранить силу и здравый рассудок и могут быть источником глубокой вечной любви. — Он оглянулся на кондитерскую, где мы оставили Макси. Я даже разглядела ее силуэт — она сидела за стойкой и пила что-то из высокого, покрытого инеем стакана. — Максина уже была готова навсегда покинуть мир смертных, но тут маленький мальчик, живший в ее доме, обнаружил ее и начал читать ей сказки.

— Вик.

— Да. Она полюбила его, и эта любовь снова привязала ее к земле — подозреваю, что к ее большой досаде. — Я в первый раз услышала нотки юмора в голосе Кристофера. — И хотя она никогда в этом не признается, я думаю, что она готова отпустить его в любой момент и уверена, что он проживет полную счастливую жизнь. Но Максина уже задержалась на земле на целых восемьдесят лет после своей смерти — еще десяток лет или несколько десятков особой роли не сыграют.

— Вы сказали, лучшие якоря. Значит, есть и другие — плохие?

— Иногда нас привязывает к земле не любовь, а одержимость. Болезнь. Если такое случается, призрак со временем становится все более порочным. — Кристофер рассказывал, а я вспоминала призрака, преследовавшего и мучившего Ракель. Наверняка это и есть пример того, о чем говорит Кристофер. — И опасность так велика, что даже те призраки, у кого хороший якорь, такие как Максина и я сам, считают любую связь с миром смертных крайне прискорбной. Даже мы надеемся однажды пойти дальше, хотя нам очень трудно отпустить тех, кого мы любим.

Я хотела спросить его, есть ли якорь у меня, но тут же поняла, что и сама это знаю. Лукас, мои родители, Балтазар, Вик, Ранульф, Патрис, Ракель — все они удерживают меня на земле, если можно так выразиться. Тут мне в голову пришла одна мысль, я нахмурилась.

— А к кому привязан тот египтятин?

Кристофер улыбнулся:

— Он помогал проектировать пирамиды и до сих пор ужасно ими гордится. Полагаю, по утрам он возвращается в Гизу и смотрит, как там восходит солнце.

Вдалеке в небе собирались темные тучи, время от времени их пронизывали какие-то яркие вспышки — видимо, молнии.

— Ну хорошо, вы, ребята, очень хотели заполучить меня сюда, — сказала я. — А что делает меня такой могущественной, или особенной, или какой там еще? В смысле, кроме того, что я способна обретать тело, хотя это и здорово.

Он снова посерьезнел и внимательно посмотрел на меня.

— Ты уже знаешь, что можешь перемещаться среди всех наших владений, причем делаешь это куда лучше, чем все мы, даже я.

— Макси тоже может.

— Иногда, но у нее не получается так легко, за исключением случаев, когда ты рядом, — произнес Кристофер. — Ты можешь почувствовать других призраков, а на это способны лишь очень немногие из нас. Иногда мы невидимы друг для друга, в особенности для тех, кто испуган и заблудился в мире смертных. После того как мы установим связь друг с другом, становится проще, но легко не бывает никогда.