Я поняла, к чему он ведет.
— Вы хотите, чтобы я помогла вам их отыскать. И помогла им избавиться от разъедающей их болезни до того, как они окончательно свихнутся.
— Притом что у них есть шанс попасть сюда и обрести здоровье.
— Вы хотите, чтобы я помогла вам отыскать каждое привидение в мире?
Он покачал головой:
— Большинство рано или поздно сами находят путь сюда. Но те, кто не может… Ради них и ради тех, кого они терзают на земле… у тебя есть власть достучаться до них. Показать им путь. Помочь им отыскать дорогу сюда. Ты можешь перемещаться между мирами, Бьянка. Ты — мост между миром живых и миром мертвых.
Далекие тучи перестали быть далекими. Теперь мне казалось, что все небо потемнело, хотя на всех остальных по-прежнему светило солнце. Холодный промозглый ветер, трепавший мне волосы, не задевал никого на дороге. Я поняла, что небо здесь отражает настроение каждого, — я становилась все более неуверенной, боялась все сильнее, и поэтому надо мной начиналась гроза.
— Это очень важное дело, и оно многого потребует от тебя, но ты можешь совершить очень много добра, — продолжал Кристофер.
Я была с ним согласна. Это казалось делом стоящим — да что там стоящим! — важным. Как раз тем, которому я могла бы посвятить все свое посмертное существование. Но меня удерживала мысль о том, что придется расстаться с теми, кого я люблю.
— А почему вы сами этим не займетесь? Если верить Макси, вы очень могущественный.
— Я не родился для того, чтобы стать призраком, и не обладаю твоим природным могуществом. У меня намного меньше талантов, и научился я всему самостоятельно.
— Почему бы вам не научить этому остальных?
— У них не такой прочный якорь с миром живых, какой был у меня, — ответил он, глядя куда-то вдаль. — Моя связь длилась куда дольше, чем у остальных, и была более тесной, чем у большинства.
Сверкнула молния, дождь закапал на мои волосы и джинсы, хотя больше никто не промок.
— Я не могу. Простите… Я понимаю: то, чего вы хотите, дело очень нужное, это важно, но я не могу.
Мой отказ не обескуражил Кристофера, как я предполагала.
— У тебя есть время, чтобы хорошенько все обдумать, — сказал он и, разумеется, был прав: перед нами в буквальном смысле слова лежала вечность. Я попятилась, стремясь уйти отсюда, и Кристофер торопливо добавил: — Тебе совершенно не обязательно полностью отделяться от тех, кто тебе небезразличен, даже здесь. Твое могущество позволяет тебе слышать их.
— Правда?
Не то чтобы это оказалось для меня великим соблазном. Я имею в виду — мне хотелось остаться с людьми, которых я люблю, а не просто иметь возможность дотягиваться до них. Но понимание того, что эти узы здесь не разорвутся, внушало некоторый оптимизм.
Очевидно, подбадривая самого себя, Кристофер кивнул:
— Загляни в глубину своей души, и там ты найдешь того, кого любишь.
Что он имел в виду? Что значит «заглянуть в глубину души»? И тут я вспомнила, что подумала о здешнем небе над головой. Оно отражает мою сущность. Нужно сосредоточиться на надвигающейся грозе.
Я закрыла глаза, но даже сквозь веки видела сверкание молний. Холодные капли дождя падали мне на лицо, но я вытянула руки, принимая грозу как часть самой себя.
И тут глаза мои широко распахнулись — я услышала крик. Кто-то звал меня. Кто-то попал в беду. Первой мыслью было — Лукас, но голос, прозвучавший среди раската грома, принадлежал не ему. Это был голос моего отца.
Глава четырнадцатая
— Папа, — прошептала я.
Я слышала его, хотя «слышала» — не совсем верное слово. Скорее, я его чувствовала, ощущала его тревогу и страх сквозь раскаты грома и холод хлещущего ветра.
— Пойдешь к нему? — Кристофер не выражал ни одобрения, ни порицания, он просто наблюдал, словно снимал с меня мерку.
Решусь ли я снова предстать перед отцом? Пойду ли на риск, что он навеки отвергнет меня или пойдет против меня?
Тут снова загрохотал гром, и я ощутила страх в сердце отца сильнее, чем в собственном. Происходило что- то ужасное, что-то более важное, чем необходимые мне ответы. Если Кристофер сейчас обрушится на меня, если попытается запереть меня здесь!.. Я должна найти папу, если получится!
— Да, — сказала я. — Пойду.
Кристофер не рассердился, и мне в первый раз показалось, что ему можно доверять.
— Буду надеяться на твое возвращение.
— Я вернусь, — пообещала я Кристоферу. — Мне еще многое нужно узнать.
— А мне рассказать.
— Как я доберусь до отца?
— Когда тот, кого ты любишь, так отчаянно нуждается в тебе, — сказал Кристофер, — невозможно быть где-то в другом месте.
Он произнес это с таким печальным лицом, что я задумалась: а кто так нуждался в нем? Но мне некогда было долго беспокоиться о Кристофере, не сейчас, когда папа в опасности, или в отчаянии, или что там заставило небо покрыться тучами. О себе волноваться я тоже не могла. Мои страхи — это всего лишь проявление эгоизма, и сейчас я видела это очень отчетливо. Страна потерянных вещей придавала всему, видимому и невидимому, четкость и ясность.
Я закрыла глаза и подумала об отце. В первый раз за несколько месяцев — с тех пор, как умерла, — я не просто думала о нем. Я вспоминала его так подробно, что это переполнило мое сердце. Как он укутывает меня, маленькую, одеялом, укладывая в постель. Как медленно танцует с мамой, поставив на свой старенький проигрыватель пластинку Дины Вашингтон. Как болтает о всяких пустяках с нашими соседями в Эрроувуде, стремясь приспособиться к ним. Как везет меня на пляж, потому что мне этого хочется, хотя сам ненавидит солнце. Ворчит на то, что по утрам приходится рано вставать, и волосы у него торчат во все стороны. Изображает свое воскрешение из мертвых с моей старой куклой Кеном перед аудиторией, состоящей из очень заинтересованной маленькой девочки и нескольких здорово удивленных Барби. Вспоминала все то, что делало его папой.
Я открыла глаза, и он был там.
Точнее, это я вернулась к нему в «Вечную ночь». Наступила ночь — не знаю, сколько времени я отсутствовала. Мне показалось, что несколько минут, но могли пройти часы и даже дни. Отец стоял в середине школьной библиотеки… Библиотека! Я пришла в ужас, вспомнив ловушку в стене. Но Лукас унес ее отсюда. Может быть, новую еще не поставили. Я чувствовала себя прекрасно, а вот папа, кажется, пытался устоять против ветра. Нет, не кажется — в библиотеке завывал штормовой ветер, хлестал ледяными порывами. Я поняла, что папа застрял: между книжными полками намерз лед, образовав не имеющий выхода лабиринт в десять футов высотой, с папой в центре. В дальнем углу виднелись голубовато-серые мерцающие очертания — кто-то тощий, почти скелет, и очень старый, почти лысый. Мог быть и мужского пола, и женского. Безусловно, призрак.
— Оно пытается, — просипело это существо голосом, напоминающим треск льда. Я его узнала — один из заговорщиков. — Оно пытается, но оно слишком тупое, чтобы понять, что делает неправильно.
— Тебя затянет, — сказал папа. — Ты не сможешь продержаться вечно. — Но прозвучало это так, будто он сам себе не верит.
Его взгляд не был ни рассерженным, ни испуганным — просто печальным; таким я видела папу на диване, когда только вернулась в «Вечную ночь». Так смотрел Лукас, отправляясь на роковую битву с Черити. И я поняла, почему папа думал обо мне и звал меня, — он считал, что сейчас умрет окончательно.
Он пытался заманить того призрака в ловушку — медная морская раковина лежала у его ног, расколовшаяся пополам и теперь, очевидно, бесполезная. Почему папа помогает миссис Бетани?
Сипение перешло в смешок.
— Заморожу. Расколю. Нет головы, нет шума.
Папино лицо не дрогнуло, но он, вероятно, не понял, о чем говорит призрак. Зато я поняла — я сама пользовалась этой способностью проникать в вампира и превращать его тело в лед. Я видела, как сильно это действует на вампиров, и не сомневалась, что это может его убить.