привезла в клинику из дома, лежала на столике у входа. Илья бросился к ней.
— Стоять! — прикрикнул Рёссель. — Она сама. А пока наша храбрая Несси борется с недугом, поболтаем с тобой. Ты главное-то понял? Почему я выбрал именно этих людей?
— Ты выбирал тех, кто, по-твоему, не сможет не вернуться, — тихо сказал Илья. — Тех, у кого в Городе осталось что-то незаменимое, то, чего им в той жизни недодали — дети, власть, успех. Но ты облажался. По полной облажался. Видишь, никому оно сто лет не надо — по новой лезть в Эксперимент. Только таким психам, как ты.
— Где-то они да есть, — Рёссель покачал головой. — Где-то в Городе, я имею в виду. Нет, Илюша. Эти бы — вернулись. Я-то в людях разбираюсь, это ты у нас дурачок. Несси тебе помочь хотела, предупредить — а ты её в благодарность в дурдом сдал. Самому-то не совестно?
Ванесса наконец дотянулась до сумочки — и дрожащими пальцами пыталась справиться с застёжкой-молнией, ловя ртом воздух. В приёмной трезвонил телефон. Осколки кружки поблёскивали на паркете, отражая свет электрических ламп.
Илья бы сейчас отдал всё на свете, чтобы суметь добраться до одного из этих осколков и полоснуть себя по горлу — лишь бы прекратить всё это, отказаться от мира, где возможно существование Рёсселя, собственное унизительное бессилие…
— Кстати, мы тут с Несси радио слушали, — ухмыльнулся Рёссель. — Говорят, ты мальчика какого-то зарезал? От тебя я такого не ожидал, признаюсь. И как тебе? Понравилось? Скажи, есть в этом что-то…
Грохнул выстрел.
Ванесса медленно поднялась, держа в руке пистолет. Тот самый, из коробки. Подошла к Рёсселю. Заглянула в развороченную выстрелом рожу. И улыбнулась. В первый раз за пятнадцать лет.
Илья смотрел на неё — и не узнавал. Такая же, как он привёз её вчера — невысокая, сутулая, с небрежно собранными полуседыми волосами, в домашнем халате, — и всё-таки другая. Будто выстрел вытравил вечный испуг, намертво впаянный во взгляд голубых глаз.
— Прости, — через силу проговорил он. — Несса, прости. Но ты же понимаешь, как сложно было в это поверить?..
— Понимаю, — кивнула она.
И ушла. Как-то вдруг растворилась в сером тумане, залившем двор — словно и не было ни её самой, ни пятнадцати лет вместе.
9
Где-то наверху хлопнула форточка. Из окна полился поток визгливой бабской брани, ввинчиваясь в охваченный сонным отупением мозг:
— Нет, да ты посмотри! Опять он тут сидит, гад! Нажрался и сидит! Иди отсюда, алкаш сраный, сколько можно здесь ошиваться?
Илья зачем-то заглянул в давно опустевшую бутылку. С неожиданной злостью отшвырнул её в придорожные кусты, выругался и привалился спиной к холодной стальной двери подъезда.
Он ждал здесь уже три дня. С самого начала ему было ясно, что шансов мало — и всё же уверенность в том, что Драган вернётся и поможет поставить точку в этом безумии, упрямо не желала угасать.
Как полиция объяснила бойню в клинике? Узнал ли кто-то в одном из трупов маньяка, убитого пятнадцать лет назад? Видимо, нет. В газетах, по крайней мере, была тишина. Недобрая такая, нехорошая тишина — как перед грозой.
— …плохо тебе, значит, раз пьёшь, не просыхая? — продолжала надрываться тётка. — А мне — хорошо? А кому здесь вообще хорошо, паскуда ты этакая?
Илья закрыл глаза.
А когда открыл, чистильщики уже стояли перед ним. Их было трое — два парня и девчонка. На рукавах алели повязки — как у дежурных по школе; господи, да как же давно всё это было, главное — забылось, а вот такая ерунда никчёмная почему-то помнится…
— Новичок? — презрительно спросил главный. — Что, проблемы с адаптацией?
— Старичок, — в тон ему ответил Илья.
— Хорош заливать, — чистильщик сдвинул белёсые брови. — Я таких за версту чую. Что, дома не сиделось? Думал, тут тебе рады? А, ну конечно: Наставник так сказал. А подъезд, который ты заблевал, тоже Наставник убирать будет?
— Олаф, ну что ж ты так грубо? — усмехнулась девчонка. — Мы должны помочь. Оказать содействие участнику Эксперимента, так же в методичках написано?
Вонь квашеной капусты и собственного немытого тела, самодовольные ухмылки молодняка, тусклый жёлтый свет фонаря, грязь, бесконечная грязь — всего этого как-то враз стало слишком много.
— Что рожу кривишь? В глаза смотри, сука, когда с тобой разговаривают! — визгливо выкрикнул третий.
Надо было ответить им, наверное. Хоть что-то ответить. Но вместо слов к горлу подкатила тошнота — и Илью вырвало прямо на сапоги чистильщика.
* * *
Кто-то тряс его за плечо — осторожно, но настойчиво. Илья попытался разлепить глаза — правый совсем заплыл, левый сквозь мутную дымку видел хоть что-то: бетонный козырёк подъезда, край беззвёздного неба…
Он перевалился набок. Сплюнул кровавую юшку. Попытался приподняться на локте — и захрипел от боли.
— Дурак ты, — сказал Драган негромко. — Ох и дурак. Зачем только было нарываться? Поднимайся, уходить надо. Они же вернутся. Поймут, что недобитых оставлять нельзя — и вернутся. Такие быстро учатся.
Рука Драгана оказалась тёплой, как у живого. Всё не получалось принять ту мысль, что для Города второй шанс — это нормально.
— Рёссель сдох, — промычал Илья. — С ним всё…
— А смысл? — безжизненно усмехнулся Драган. — Смог один раз вернуться — сможет и ещё. Я же его не затем искал, чтобы убить.
— А что бы ты с ним сделал? В клетку посадил? На площади Гейгера?
— Не на площади. Идём.
Сгорбившись, почему-то прихрамывая на левую ногу, он побрёл вниз по улице. Илья поплёлся следом — цепляясь за шершавую стену дома, чувствуя на себе неприязненные взгляды из тёмных окон.
— Ты… — выдохнул он, не в силах подобрать слова. Но Драган, как ни странно, понял.
— Как это — умирать? Не так уж и больно… странно, скорее. Тебя словно вышвыривает куда-то… А, узнаешь ещё. И не извиняйся. Я сам хорош. Надо было тебе сразу всё объяснить.
— Куда ты их дел? — спросил Илья. — Элис, ди Пьетро, остальных? Они же вернулись, правда? Вернулись — а ты их поймал… Запер где-то.
— Вернулись, — кивнул он. — Ты не думай, с ними всё в порядке.
— Зачем ты с ними так?
— А ты представь, что начнётся, если все узнают правду, — Драган заговорил быстрее. — Рёссель ведь этого и хотел, правда? Эти, с повязками, совсем остервенеют: им только дай такой козырь в руки. Мол, только они-то тут и живут по-настоящему, а такие, как мы с тобой, — эмигранты — понарошку. А скольким из наших крышу сорвёт? Получается — твори что хочешь, воруй, убивай, а не повезёт — тебя всего лишь домой отправят…