Читать интересную книгу Казнить нельзя помиловать - Дас Шохом

Был предпринят и независимый пересмотр закона об охране психического здоровья, чтобы выявить более общие расистские тенденции в психиатрической системе Великобритании, и оказалось, что «среди задержанных в соответствии с этим законом непропорционально велика доля чернокожих и представителей этнических меньшинств». Окончательный доклад был опубликован в декабре 2018 года; в нем говорилось, что чернокожие люди на 40 процентов чаще направляются на лечение по распоряжению полиции или криминального суда, реже получают психологическую помощь и чаще – принудительное лечение, чаще попадают в полузакрытые и закрытые отделения и чаще оказываются в изоляторе или подвергаются удержанию (56,2 на 100 000 человек африкано-карибского происхождения по сравнению с 16,2 на 100 000 белого населения). Дальнейшие исследования Сейнсберийского центра охраны психического здоровья показали, что у чернокожих людей есть глубоко укоренившийся страх перед органами здравоохранения и привычка им не доверять, поскольку они считают их негуманными. Это приводит к тому, что они не хотят обращаться за помощью и делают это лишь в самых критических ситуациях.

Лично я не наблюдал открытого расизма у сотрудников тех учреждений, где работал, но, возможно, это отражает ситуацию в Лондоне, где я в основном работаю и где этнический состав и больных, и персонала гораздо разнообразнее, чем, скажем, в Норвиче, месте убийства Беннета.

Несмотря на этот трагический случай, я считаю, что нам следует понимать, что сотрудники специализированных клиник (особенно сестринский персонал) вынуждены иметь дело со вспышками насилия, пусть и редкими, но серьезными. Если мы не будем быстро прибегать к физической силе или недостаточно уверенно применим приемы удержания, мы рискуем получить тяжелые травмы. Такое бывает. Я видел и переломы, и подбитые глаза, и синяки, в том числе и оставленные кулаками Ленни. Несомненно, применять силу нужно адекватно и только по необходимости, а, скажем, в США этот принцип плохо дается некоторым полицейским, особенно когда речь идет об этнических меньшинствах среди их граждан. Очень трудно все рассчитать в гуще схватки. Но надо понимать, что подобные события – прямое следствие того, с каким опасным и непредсказуемым контингентом больных нам приходится работать. И раз они происходят настолько редко, хотя еженедельно в психиатрических отделениях по всей стране проводятся сотни удержаний безо всяких осложнений, это многое говорит об отваге, сострадательности и профессионализме наших сотрудников.

Срок содержания пациента в изоляторе должен быть минимальным. Иногда всего несколько часов и никогда больше нескольких дней. Однако я помню, как однажды, когда еще работал врачом без квалификационной категории, во время дежурства на выходных осматривал в изоляторе молодого человека, страдавшего шизофренией, который попал в больницу после покушения на убийство няни своего племянника. Уже в отделении он смастерил себе оружие из зубной щетки и бритвенного лезвия и тяжело ранил другого больного, причем, похоже, жертва была случайной. Почти наверняка это было вызвано психотическим бредом, о котором больной отказался разговаривать. В его палате нашли припрятанным и другое самодельное оружие. Было решено, что для нашего полузакрытого отделения он слишком опасен, поэтому его держали в изоляторе месяца два, пока для него не освободилась койка в Бродмурской больнице.

Когда осматриваешь больного в изоляторе, в воздухе висит осязаемое напряжение. У Ленни психическое состояние менялось с такой дикой скоростью, что мы представления не имели, какая его версия прячется за дверью, которую мы отпираем. Иногда он пылал от ярости, кричал, даже бросался на нас. А иногда шутил или многословно извинялся за тот случай, который привел его в изолятор. Все сотрудники, входящие в изолятор на очередной осмотр, знают, что на них могут напасть. Меня всегда поражало, насколько тщательно и профессионально планируются такие осмотры. Словно мы собираемся грабить банк. В изолятор в заранее обговоренном порядке входят четыре-пять медсестер и встают каждая на свое место, чтобы сыграть свои четко определенные роли, если – и только если – больной покажет, что может напасть: одна будет удерживать голову, по одной на каждую руку и одна или две – ноги. Иногда, если больной особенно силен, мускулист или опасен, на руки и на ноги назначают дополнительных медсестер. Очень важно составить и идеально слаженный план выхода, чтобы все быстро покинули помещение, не столкнувшись друг с другом в тесном пространстве. Благодаря медсестрам, с которыми я имел удовольствие работать все эти годы, в подавляющем большинстве случаев осмотры больных в изоляторе проходили гладко, и даже если риск насилия был очень силен, его удавалось смягчить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Однако в памяти у меня остались два инцидента, от которых по спине до сих пор бежит холодок. Оба произошли опять же во время моего обучения на врача без квалификационной категории, за добрых два-три года до того, как я взял на себя ответственность за лечение Ленни. Один раз молодой человек с паранойей, содержавшийся в палате для острых больных, оказался в изоляторе, когда ударил эрготерапевта, запретившего ему ходить в тренажерный зал, поскольку возникли подозрения, что он торгует марихуаной в туалете. Хотя отчасти молодой человек был «безумцем» (у него было шизоаффективное расстройство и бредовые теории заговора – он считал, что ему промывают мозги сайентологи), налицо был значительный элемент «злодейства» (антисоциальное расстройство личности и сложности с властными фигурами). Ему удалось протащить в изолятор зажигалку. Пациентов обыскивают и выдают больничные тренировочные костюмы без карманов, поэтому могу лишь предположить, что он воспользовался для этого более, гм, интимным внутренним карманом. Когда пациента насильно водворяли в изолятор, он визжал и брыкался, и одному из сотрудников пришлось даже разжимать его пальцы на дверном косяке, чтобы затолкать его внутрь. Когда дверь заперли, молодой человек снял фуфайку, картинно напряг жидкие мускулы, прошелся перед окном с усмешкой, которую я не могу назвать иначе как маниакальной, потом поднес к окну зажигалку и поджег фуфайку. Очевидно, терпеть такое было нельзя. Из-за ударопрочного стекла он демонстративно провел пальцем по горлу, адресуя этот жест двум медсестрам, которых особенно невзлюбил, и живописал, что он с ними сделает. Слов мы не расслышали из-за толстой металлической двери, но суть уловили. Мы вызвали по рации подкрепление, позвали семь медсестер из других отделений – оптимальное количество для такого ограниченного пространства. Они вошли, приняли на себя несколько сильных ударов, сумели удержать молодого человека и сделали ему успокоительный укол. Понадобилось два сотрудника и несколько напряженных минут, чтобы выкрутить зажигалку из его костлявых, на удивление сильных пальцев. У медсестер остались царапины, несколько синяков и порез на щеке. Но обошлось без переломов, черепно-мозговых травм и визитов в отделение скорой помощи. Отличный результат при таких обстоятельствах, по моему мнению. Я как врач не участвовал в физическом удержании. Хотя я наблюдал за всем только со стороны, помню, что сердце так и колотилось. Случай, когда я получил тумака в первый же день, по сравнению с этой историей был словно пикник ясным весенним утром.

Другой случай, увы, закончился куда страшнее. Нарушительницей была миниатюрная, но неожиданно сильная женщина средних лет, у которой татуировок было больше, чем зубов, а шрамы от самоповреждений покрывали руки так густо, что почти не было видно здоровой кожи. Эта женщина явно отвечала голосам и плюнула в заведующего отделением, когда он опустился перед ней на колени, чтобы поговорить, во время осмотра в изоляторе. Пациентку удержали, но она сумела высвободить одну руку и начала бить кулаком всех без разбора. Кто-то из сотрудников запаниковал, нарушил строй и выпустил вторую руку. А дальше включился эффект домино – все медсестры разжали хватку и ринулись к двери. В суматохе шприц с успокоительным полетел на пол. Больная схватила одну медсестру за волосы. Последний, кто выходил, не заметил этого и закрыл за собой тяжелую прочную дверь изолятора, так что коллега оказалась заперта внутри с пациенткой, одержимой жаждой убийства. Персоналу потребовалось две минуты, чтобы реорганизоваться, набрать лекарство в другой шприц и вернуться в изолятор. Думаю, можно с уверенностью сказать, что эти две минуты были худшими в жизни бедной медсестры. Ее избили руками и ногами – подбитый глаз, два сломанных ребра, несколько выдранных прядей волос. И, подозреваю, много ночей, испорченных страшными снами.