Это был замурзанный чёрный портплед, украшенный золотым гербом.
ГЛАВА 30
Деревня Шалаболиха существовала всегда. Деревня Шалаболиха всегда процветала.
Декабрист Юренёв, сосланный туда, после прощения не вернулся в родной Петербург, а придумал совершенно оригинальный сепаратор, каких и в самой Англии не водилось.
Эсеры и большевики, угодившие на поселение в странную деревню, быстро утрачивали связь с партией и не могли уже отличить Маркса от Энгельса даже в трезвом виде. В Гражданскую Шалаболихе грозило быть спалённой анненковцами, но она уцелела благодаря подвигу юного партизана Кири Деева, а исчезновение единственного добравшегося туда красного продотряда списали на недобитых белогвардейцев. Никого из её насельников не раскулачили. Никого не репрессировали.
Все тамошние мужики, ушедшие на Великую Отечественную, вернулись невредимыми за исключением пастуха Тихона, который проиграл ногу блатным штрафникам в «чику» на разбомблённом лейпцигском вокзале.
Шалаболиха всегда торговала - вне зависимости от того, рыночная была экономика или наоборот. И откупалась практически от всего и всегда.
Даже кукуруза, навязанная-таки колхозу, давала там урожаи чисто молдавские или, забирай выше, арканзасские. Именно из-за кукурузы всё остальное малютинское крестьянство искренне ненавидело шалаболихинских председателей.
Главной ненавистницей Шалаболихи была Проспиха. В драках как по престольным, так и по советским праздникам проспихинские бывали неизменно битыми. Проспиха заливала горе плохим самогоном, а потом совсем обленилась и перешла на синюю жидкость для чистки стекла: гепатит не гепатит, а орёликом летит! Художественная самодеятельность в Шалаболихе дошла до того, что своими силами поставила мини-балет «Тщетная предосторожность».
Шалаболиху никто не покидал навсегда - за её пределами люди чувствовали себя неуютно, тосковали и плакали.
Ни один призывник из Шалаболихи не погиб в армии и не повесился.
После несчастья, приключившегося с Советской властью, никому из расплодившихся бандитов не удалось подмять деревню под себя. Даже чеченцы, легко покорившие Проспиху и нацелившиеся на её богатых соседей, в Шалаболихе с пугающей быстротой обрусели, свирепо гоняли посторонних, особенно журналистов, и научились на все вопросы пришельцев отвечать фирменным: «Чаво-о?»
По субботам в Шалаболиху стремилась малютинская молодёжь - там был знаменитый ночной сельский клуб «Конопляный Джо», в котором дважды выступал самый настоящий Стинг. Зал не мог вместить всех желающих, и неудачники возвращались в город, в надоевшие клубы «Страстная Заба», «Дедушка Пихто» и «Полковник Редль» - альтернативное заведение для геев.
В Шалаболихе не то что геев - мирных буколических скотоложцев не водилось, хотя молочные стада колхоза были неисчислимы и неучтённы.
Правда, тамошнего молока никто на рынке не видел.
Нельзя сказать, что власти не имели совсем уж никакого контроля над этим населённым пунктом - ездили комиссии, работали участковые. Но комиссии уезжали в блаженном состоянии, участковые же сперва слали совершенно бредовые рапорты, а потом и вовсе замолкали, боясь потревожить своё нечаянное счастье.
Ну как можно было всерьёз принять донесение о том, что водитель японского молоковоза-холодильника никогда не покидает родимых окрестностей, а, налившись молочком по самые люки, заезжает в одну и ту же берёзовую рощицу, где сливает ценный продукт прямо в траву? Тем более что эксперты не нашли в помянутой рощице никаких следов молока.
- А ещё там никогда не было церкви! - подытожил разрозненные воспоминания заговорщиков владыка Плазмодий. - Потому она всегда считалась деревней, а не селом. В том и корень.
- Не только церкви - там и медпункта сроду не было. А деньги там на дереве растут, оттого и обращаются в листья, - сказал Валетик.
- Это точно, - поддержал губернатор Солдатиков. - Ещё когда я простым инструктором сельхозотдела работал, то замечал: когда из Шалаболихи с актива возвращаешься, схватишься по привычке за карманы - а они битком набиты. Не валютой, конечно, тогда мы даже живого - доллара не видели… Но никаких штучек с листьями не позволяли.
- Проверяли купюры - чисто, - кивнул генерал.
- Насчёт листьев, - сказал референт Ценципер. - Их в сельхозакадемии профессор Пуляев атрибутировал. Обыкновенный канадский клён, можно сказать, брендовый. Только крупный очень. Этот клён у нас не растёт даже в дендрарии - холодно ему.
- А там - растёт, растёт! Там всё растёт! - горячо зачастил Валетик. - Там на Ивана Купалу балерины в воздухе пляшут с чертями! Зелёная Бабушка младенцев своих загорать под луной выносит! Сяка, сяка, чичибу! Едет милая в гробу! Едет, едет милая - морда крокодилая…
- Ну, недолго ремиссия играла! - огорчился епископ. - Я-то надеялся… Ты лучше помолчи, чадо неразумное…
Но Валетик ради прощания с разумом ещё немного попророчествовал - заявил, что к Концу Времён на всей Земле останется только два народа: русские и нерусские, после чего понёс привычную безлепицу.
- Один среди нас человек, и тот дурак, - грустно сказал иерей. - Ладно. Не втуне провели мы брэйнсторминг сей. Кое-что мне в голову пришло. Только один человек может нам помочь, но…
- Да какое «но»! - закричал Лошкомоев. - Мы его золотом осыплем!
- В деньгах он не нуждается, - вздохнул владыка. - Это Серёжа Турков. Только вы ведь, аспиды, брата его Антона по-настоящему сдали Никону со всеми потрохами. А я смолчал…
Из-за жалкой плошки мёда…И лепёшки зачерствевшей,Племена, что населялиДорогую Индарейю,Благодатнейший Край Света,Этой ночью роковоюРазошлись и разделились
На ульванов и людей!!
ГЛАВА 31
Путешествие было мучительным.
Фланелевый преследователь и сопровождавшая его стражница аэропортовской нравственности под дулом пистолета надели наручники на кума Понсиано и Веру Игнатьевну и загнали их в просторный салон розового лимузина. Там были и роскошное ложе страсти, и лампы эротопод-светки, и порновизор, и сексонатор, и зеркало на потолке, и холодильник с возбуждающими яствами, и кондиционер, и прочее необходимое для свадебного путешествия - всё, о чём могла бы мечтать влюблённая парочка.
Но, как было сказано в другом месте, мечта сбылась, а счастья нету. В путах не покайфуешь. На редких привалах пленников выпускали по одному: размять ноги и всё такое. Рты у них были заклеены скотчем. Но и это не самое плохое.
Сеньор Давила в конце концов смог бы совладать со знакомыми оковами и освободить себя и подругу. Но в этом случае проклятый чертёнок мгновенно оглушил бы свободолюбцев и надолго поверг в беспамятство. А русская учительница и каталонский жандарм хотели знать, где они находятся в данный момент, поскольку были люди опытные.
Чертёнок - а как его иначе назвать? Только рожек и хвоста не хватало.
Милицейский мундир и документы Анжелы Ляпиной открывали похитителям все дороги. Столичная ментовка сопровождает знатного иностранца и его русскую избранницу в свадебном путешествии - для любого дорожного инспектора этого было вполне достаточно. В тонкостях и расцветках однополой любви разбирались немногие. В салон никто подробно не заглядывал, да и прикрыты узники были одеялом до самых глаз. Глаза сверкали от негодования, но гаишники охотно принимали их блеск за признак подлинного чувства, а документы были в порядке. Дорожные стражи козыряли и давали похабные советы. Правда, водила попался какой-то чудной, но что уж тут поделаешь - басурманин! Трезвый, и ладно. «Кадиллак» летел так быстро, как ему по функции вроде бы и не полагалось - словно этот чёртик ему помогал, думалось злосчастной парочке. Иногда это существо полностью растворялось в полумраке, и тогда за притенёнными окнами пейзаж менялся с особенной скоростью. И при этом лесбовоз ни разу не заправлялся!
Всё шло гладко вплоть до встречи с вечным сержантом Сысоевым.
На девятьсот девяносто девять умных евреев приходится один глупый, на девятьсот девяносто девять дорожных мздоимцев - один честный.
Саня Сысоев и был таким ходячим промилле. Его напарник-водитель Дима Подопринога страшно из-за этого горевал. Работать с Сысоевым считалось у них в отделе строгим взысканием.
Анжела Ляпина напрасно кричала, что она капитан и почти майор - сержант Сысоев был неумолим. Фланелевый кавалер капитана тихо рычал и скрежетал.
Сержанту приспичило проверить розовый храм любви на предмет оружия и наркотиков, а его пассажиров - на предмет сравнения со словесными портретами странствующих супругов-аферистов из Симферополя.