по приглашению старика прошел в хижину.
— К нам не суйтесь, пока не позову, — строго оглянувшись на сыновей, погрозил им Хазув, и хлопнул дверью.
Нойджет кинул взгляд на расставленное на ковре угощение, и кивнул Хазуву.
— Зачем звал, Хазув?
— Не торопись, Нойджет. Дорога тебя утомила. Присядь, отдохни, поешь.
Чернобородый опустился на разложенные у ковра подушки, снял шерстяную шапку. В свете, источаемом масляными светильниками, заблестела наголо бритая голова разбойника. Хазув слез с тележки, сел напротив гостя и налил сумсума сначала ему, а затем себе. Нойджет медленно выпил предложенное, выбрал из миски кусок баранины пожирнее, и, завернув его в тонкую лепешку, кивнул Хазуву.
— Рассказывай.
— В прошлый раз я просил тебя присмотреть за дочерью. Сыновья сказали — ты отказался и уехал.
Нойджет, невозмутимо жуя, пожал плечами.
— Речь шла о том, чтобы забрать её из Масгитии и вернуть тебе. Когда я с твоими сыновьями прибыл в Джез-ак-Зак, её уже схватили Безгласные. Я не мог ей помочь в той ситуации. В её гибели нет моей вины.
— Нира жива.
— М-м. Я рад, — без эмоций ответил Нойджет, вынимая из миски еще один кусок мяса.
— Но ситуация изменилась. Её увезли против воли и без моего позволения.
— Кто?
— Чужаки с севера. Мы спасли одного из них, Нира лечила его, сыновья сделали все, чтобы найти его друга. А они так подло поступили с моей девочкой.
— А ты не думаешь, что она сама с ними сбежала? — двусмысленно усмехнулся Нойджет.
— Я знаю свою дочь! — насупился Хазув. — Она подала бы весточку, или появилась, чтобы проститься. Её похитили, Нойджет! Верни мне Ниру! Найди её похитителей! Всё, чем они владеют, возьми себе. Только верни мне дочь!
— И ты сочтешь мой долг исполненным?
— Клянусь её жизнью, как только Нира переступит порог этого дома, твой долг передо мной будет погашен.
Нойджет испытующе вгляделся в лицо старика, налил сумсума себе и в пиалу Хазува.
— Хорошо. Меня изрядно тяготит этот долг. Пусть будеттак, как ты сказал.
Они подняли пиалы, отпили по глотку. Во дворе заржала лошадь, и раздались возбужденные возгласы парней. Дверь открылась и в темном проеме, подсвеченная сполохами костра, возникла женская фигура. Хазув и Нойджет застыли, вглядываясь в силуэт.
— Нира? — прошептал Хазув, и пиала выпала из дрогнувшей руки.
С радостным восклицанием: «Этей!», Нира бросилась к старику, обняла.
— Нира! — еще не вполне осознав происходящее, Хазув погладил её по голове.
Нойджет сверкнул зубами в усмешке и допил сумсум.
— Что ж, Шума-инайнам. С этой минуты я тебе ничего не должен.
Глава 24
Из-за тесноты, царившей в лачуге Хазува, празднество по случаю возвращения Ниры перенесли во двор. Братья расстелили на земле циновки, кинули на них подушки, а Нира извлекла из мешков купленные по дороге гостинцы. И вино. Хазув в растроганных чувствах смотрел, как Нира выставляет на ковер большой кувшин, запечатанный сургучом.
— Это не сумсум соседский, — подмигнула она отцу.
Нойджет, усаженный хозяином на почетное место поближе к костру, одобрительно качнул головой.
— У тебя хорошая дочь, Хазув. Внимательная и заботливая.
Старик довольно огладил бороду, похлопал ладонью по рядом лежащей подушке.
— Сядь рядом, Нира. Хватит хлопотать. Жунбар, открой вино. Ажиян, котел ставь в центр. Да подложи-ка под него что-нибудь, горячий же. Вон хоть те две палки. Мангук, не стой столбом, лепешки раздай, мясо нарежь.
Прежде чем занять указанное отцом место, Нира вынула из седельной сумки два кожаных, туго набитых мешочка. Присев возле старика, протянула их ему.
— Это мой заработок, — покачала кошель в левой ладони. — А это выкуп. Возьми, этей.
Нира положила звякнувшие металлом кошельки перед отцом.
— Выкуп? — напрягся Хазув. — За что?
— За меня, — потупилась Нира. — Я уезжаю, отец. Насовсем.
Хазув застыл, не веря услышанному. Нойджет озадаченно поднял брови, а парни уставились на Ниру округлившимися глазами.
— Куда… уезжаешь? — сипло выдавил Хазув.
Нира подпихнула к нему мешочек с деньгами.
— На север. С князем. Это тебе, от него.
Старик, насупившись, уставился на кошель. Братья же, в противовес отцу радостно переглянувшись, одобрительно загудели.
— Ну и правильно.
— Здесь-то кто замуж её взял бы?
— Всё, как положено — выкуп дан.
— Не по обычаю так, — хмуро возразил Хазув. — Сам должен был явиться. Где это видано, чтобы невеста сама себя у родителей выкупала?
— Я думаю, — вмешался в разговор Нойджет, беря в руки оба мешочка и взвешивая их в ладонях. — Я думаю, что при таком размере выкупа обычаем можно и поступиться. Бери деньги, Хазув, и отпусти дочь. Это ваша удача, не пренебрегай ею.
Нойджет положил кошели рядом со стариком. Хазув посопел, повздыхал да и махнул рукой.
— Будь так. Отпускаю тебя, дочка. Счастья тебе.
Нира просияла и обняла отца, целуя его в заросшую седым волосом щеку. На лицах переглянувшихся Ажияна и Мангука читалось облегчение — прав чернобородый, удача посетила их дом. Жунбар же, покусывая губы, бросал взгляды то на Ниру, то на лежащие у культей отца кошельки.
— Жунбар! — окликнул его Хазув. — Чего застыл? Вино открыл? Налей-ка всем, выпьем за твою сестру.
Жунбар спохватился, и наполнил из тяжелого кувшина подставленные мужчинам кружки и пиалы.
«Когда это ты князя охмурить успела?» — усевшись возле сестры, Жунбар толкнул её локтем.
«Никого я не охмуряла» — Нира метнула на него возмущенный взгляд. — «Это я Гилэстэла попросила дать еще немного денег. Для отца. Чтобы выглядело, как выкуп. Чтобы он меня отпустил».
«Немного? Ну-ну» — Жунбар скосил глаза на кошель, пожевал губами.
Вино пришлось по вкусу всем. Жунбар только успевал подливать. Не пила только Нира и он сам, удовольствовавшийся одной пиалой. Пожевывая привезенные Нирой сладости, он то поглядывал на кошельки возле отца, то устремлял взгляд на мерцающие угли затухающего костра. Нире не нужно было копаться в его голове, чтобы понять написанную на лице мысль — Жунбара одолела алчность.
— А помнишь, как мы вашу ватагу на Волчьих болотах обложили? — хмельной Хазув, приобняв Нойджета за плечо, громогласно принялся вспоминать былые времена.
— Как не помнить, — криво усмехнулся Нойджет, тоже изрядно уже набравшийся. — Если бы не мерзавец Самгы, гиена ненасытная… Полсотни он от вас получил за наши головы?
— Пятьдесят дунов, — ухмыльнулся Хазув. — По пять за каждого. Сколько ты ему скормил, прежде чем брюхо вспорол?
— Тридцать девять, — в черных глазах разбойника отразились алые отблески огня.
— Да, славные были времена, — вздохнул Хазув, и с досадой взглянул на культи.
— Славные, — подтвердил Нойджет.
Старое вспоминали долго. То спорили и ругались, то громко смеялись, то что-то доказывали друг другу. А то просто сидели, глядя на мерцаюшие