хриплое дыхание девушки и парня, читали моторику их сердец, отмечая стремительное возвращение биения хрупких органов к нормальному ритму. В глазах уже блестел разум, пусть ещё и взбудораженный стремительным возвращением в родной мир.
Катя вмиг из снежной королевы превратилась в нормальную женщину:
– Всё хорошо, ты дома, – голос ласковый, тёплые руки гладят бледное лицо Афалии, смахивая холодный пот.
Девушка прижимается к её груди, судорожные вдохи уже не похожие на всхлипы, постепенно уступают место глубокому, пусть и не ровному, дыханию, по выражению лица ясно – она сознаёт, кто она и где находиться. Пока этого достаточно.
Элан буквально повис на своём кураторе, уткнувшись носом в плечо, с переменным успехом приводя дыхание в порядок – организму отчаянно не хватало кислорода, будто только что за спиной осталась марафонская дистанция. Его разум ещё не сознавал, что эта дистанция измерялась миллионами километров, а спринтер был не человеком, а огромным транспортным кораблём. Он не смог бы ещё ответить на вопрос, какими величинами измеряется путь, что проделали Литан и Лис из далёких миров, но знал точно – он уже дома.
Но кое-чего не хватало в этом старом-новом доме, и оба эволэка, как по команде, забеспокоились, испуганно зашарили расширенными глазищами по обитому мягкими матами салону. Уже через секунду девушка и парень отлипли от киборгов и стали судорожно шарить по коморке взглядами, тянули воздух носами, и на четвереньках двинулись вглубь салона. Тяжёлое дыхание сменилось тихим поскуливанием, и Хельга уже поняла, чего именно не хватает для настоящего счастья подопечным.
Она откинула кушетку правого борта, и достала на свет два больших бумажных свёртка, от которых исходил хорошо знакомый эволэкам аромат:
– Правильно, дети, они уже тут – держите!
* * *
Лизавета и Елисей смотрели на свою мать с таким укором, с каким обычно родители смотрят на своих нашкодивших чад. Нашкодивших, но в силу целого ряда обстоятельств недоступных отцовскому ремню, и прекрасно сознающих безнаказанность совершённого поступка.
– Мама, ты прям как малое дитё! – не удержалась дочь.
Та не обиделась, рассмеявшись:
– Но ведь всё получилось!
Она не спешила с выводами из единственного, проведённого на грани разумного риска, опыта, но всей душой надеялась на то, что их безумный поступок откроет новую эру космических путешествий.
Императрица попросила связать её с «Акулой», и когда на экране показалось нутро пилотской кабины, поздравила храбрецов:
– С мягкой посадкой!
В кабине, на опрокинутых на спину креслах, Слюсаренко и Холодов устало отсалютовали владычице:
– Спасибо, Ваше Величество!
Даже в неярком жёлтом свете ламп, сквозь прозрачные забрала гермошлемов, было прекрасно видно, насколько трудно дался экипажу полёт. Толстые рукава и перчатки скафандров едва оторвались от экзоскелетов, помахав Императрице, лица осунувшиеся, мокрые от пота – пилот и штурман явно потеряли по несколько килограмм от сильного стресса. Но Анна Вторая без дальнейших преамбул спросила:
– Ну, скептики, ещё полетите?
Оба героя дня рассмеялись, поняв, куда клонит глава Империи. На памятном вечере во дворце они не просто высказались скептически по поводу предложенного плана. Если Холодов, спокойный и рассудительный здоровяк, выразил серьёзные сомнения, находя идею, мягко говоря, не особо научной, и не доказанной ни какими опытами, кроме сомнительной теории связи Океанеса и нашей Вселенной, то Слюсаренко, как всегда прямой, горячий и импульсивный, без обиняков назвал задумку полоумным бредом.
Рыжий юнец с голубыми глазами на их скепсис только пожал плечами, и вполне согласился с предложенной версией, даже не обиделся на резкие реплики Валерия Георгиевича, но всё же попросил их о помощи. Анна Сергеевна так же поддержала своего протеже, не давила, не приказывала, но попросила, и космонавты отступали, дав согласие. Дворец покинули скорее раздосадованные на то, что теперь придётся потратить много месяцев впустую, отказавшись от куда как более важного рейса с Новой России на далёкую Диану.
А теперь, ещё не веря до конца, что всё случившееся не сон, а явь, уставшие и немного напуганные, взбудораженные невероятным рывком сквозь пространство и время, и успокоенные счастливым финалом, они прогорланили слитно, не раздумывая ни секунды:
– Да хоть завтра!
* * *
Над головой со стрекотом пронёсся вертолёт, каждую секунду разрубая плотный приземный воздух острыми лопастями, и закрутил хоровод, словно страхуя высаженных из своей утробы людей.
Четверо спасателей в ярких оранжевых комбинезонах, сразу после головокружительного спуска по тросам с высоты двадцати метров на землю, без промедления двинулись к цели. Спуск в лучших традициях альпинистов был вынужденной мерой – вся дорога представляла из себя некое подобие засеки, древнего оборонительного сооружения, в котором главным препятствием служили поваленные деревья, с острыми, заточенными топорами и ножами, ветками.
И хотя никакой войны не было, а происхождение завалов имело всё же больше природное, чем рукотворное объяснение, но надо было быть на стороже. Один неверный шаг и можно запросто вывихнуть лодыжку, распороть плоть об острый камень, или надломленную ветку. Потоки воды, рухнувшей с неба, хоть и пошли на убыль, но смытая ими со склонов и принесённая страшным смерчем грязь, вперемежку с листьями, превратила дорогу в каток, так что, быстро идти не получалось.
Четверо мужчин медленно, но верно, продирались сквозь завалы к призывно мигающему проблесковыми маячками изувеченному бронеавтомобилю. Но только когда удалось подобраться на расстояние вытянутой руки, стал виден истинный масштаб повреждений.
Бока и корма грузовика были отмечены многочисленными попаданиями тяжёлых предметов: камни, деревья, ограждение дорожного полотна, всё, что попалось на пути смерча, вихрь превращал в смертоносные снаряды, от ударов которых мялась даже броня. Передний отвал печально повис, перекособочившись на погнутых кронштейнах, утратив от деформаций былую внешнюю мощь и непоколебимую монолитность. Изодранные в лохмотья покрышки, погнутые колёсные диски, и текущая красным, словно кровь, ручьём гидравлика из порванных шлангов, довершали печальную, но вполне предсказуемую картину. Только сигнальные огни, да тусклый свет в кабине, говорили о том, что машина ещё пусть и на ладан, но дышит, да мелькающие за потрескавшимися стёклами силуэты людей позволяли надеяться на лучшее.
Широкие задние двери оказались заклинены, и пришлось довольствоваться узким лазом сразу за водительской дверью. К счастью, ломать замки, крушить перекошенные петли не пришлось – вход открылся сам, и под струи дождя высунулась кукольная головка растрёпанной девчонки, беспрестанно утирающей кровь из разбитого носа.
– Добро пожаловать!
– Привет, дочка!
Её, конечно же не узнали бы, даже свои: вид у робота был от далёк от привычной холёности – получив в своё распоряжение настоящее, живое тело, электронная бестия не жалела на уход за ним ни времени, ни сил. Но сейчас…
Вся в синяках