Селия с плащом молча стояла за его спиной, наблюдая за возней. Наконец, отчаявшись, Оливер прекратил попытки и попросту закутал старика своим плащом поверх мокрого. Все лучше, чем ничего.
— Скажи, почтенный, как ты здесь оказался? Кто ты?
Старик не отвечал. Нахохлившись, он перебегал взглядом с Оливера на Селию и обратно.
— По-моему, он не понимает, — сказала Селия.
— Мне тоже кажется, что он отвык от людей. Может, он в лесу живет? Отшельник какой-нибудь?
— Где это ты видел отшельников в бархате? — проворчала она. — Пусть даже это бархатные обноски. — На такую подробность могла обратить внимание только женщина. — Нет, это больной. Сумасшедший, бежавший из-под надзора.
— Похоже на то… Тем более мы должны его отвезти в безопасное место. Иначе он простудится и умрет… Послушай, где твоя семья? — Это слово не вызвало у старика никакого отклика. — Где ты живешь?
На сей раз блуждающий взгляд приобрел несколько осмысленное выражение, и старик ткнул рукой, которую выпростал из-под плаща, указывая направление. Поскольку ничего там, кроме леса, не имелось, это движение можно было отнести на счет больного рассудка, однако, поднявшись взглядом выше, Оливер дернул Селию за рукав. Она посмотрела туда же, куда и он, — для этого ей пришлось закинуть голову, — и присвистнула.
Пока они шли вдоль реки, то смотрели куда угодно, но не вверх, поэтому ничего и не заметили. А там, за плотным рядом древесных крон, возвышалась башня замка.
Чтобы добраться туда, у них ушел почти целый день. Оливер взгромоздил старика в седло перед собой, точно плененную красавицу, однако надежды на него как на проводника оказались тщетны. Дороги они не знали, двигались напролом, прорубались через чащобы, петляли. Селия откровенно ругалась, но ни разу не предложила плюнуть на все и предоставить спасенного его судьбе, и Оливер был благодарен ей за это. Он не был уверен, что нашел бы в себе силы отказаться. Воду из сапог он, конечно, вылил, но и без того двигаться в мокрой обуви удовольствие маленькое. Хотя, разумеется, старику было не в пример хуже — он и так уже, несмотря на плащ, трясся крупной дрожью, — правда, не жаловался. Вообще ничего не говорил. Если бы не те странные слова, брошенные им на берегу, его можно было бы считать немым.
Наконец выбрались на открытое место, но лучше не стало. Перед ними вставал холм с замком на вершине, а к нему худо-бедно вела тропа. Но холм зарос каким-то колючим и вдобавок разлапистым кустарником, а по тропе мог пройти только один человек, и то с риском оставить половину одежды на шипах.
Оливер в который уже раз спешился. И, проклиная все на свете, и себя в первую очередь, достал меч и стал прореживать кусты, чтобы дать возможность пройти лошадям. Все это идиотическим образом напоминало детские сказки, где герой обязательно прорубается к замку красавицы — если не через полчища врагов, так хоть через непроходимую чащу. И он тоже — хорош герой с непобедимым мечом, только что годится кусты рубить. Не то чтобы ему совсем не пришлось драться в этом путешествии, но меч в этом как-то не участвовал.
Наконец они добрались до вершины холма.
— Пресвятая Дева! — вырвалось у Оливера, когда он позволил себе разогнуть ноющую спину.
Замок, выстроенный из серого песчаника, не мог, насколько Оливер понимал в архитектуре, равняться древностью с бастионом, давшим название деревне. Он был выстроен лет сто, от силы полтораста назад и претендовал изначально не только на мощь, но и на изящество. И вероятно, таковым обладал. Но что с ним стало теперь! Надвратную сторожевую башню затянуло плющом, стены успешно штурмовала ежевика, а противостояла ей лишь мохнатая плесень, во рву, через который был переброшен мост, не было воды, только зеленая тинистая муть, коей и жабы побрезговали бы.
— Похоже, что здесь никто не живет…
— Верно, — отозвалась Селия. — Посмотри на дымоходы — ни одного дымка.
— Это что же здесь произошло? Может, чума была и все, кроме него, — Оливер кивнул на старика, — вымерли?
— Сомневаюсь. Про чуму знали бы в деревнях — ведь замок не вчера заброшен. А ни в Файте, ни в Бастионе разговора об этом не было.
Они все еще стояли в озадаченности, когда раздался скрипучий голос.
— Так это вы? — На сей раз старик обращался к Оливеру. — Вы все-таки вернулись… Я вас ждал.
Оливер поднял руку и дотронулся до лба едва ли не свешивающегося с седла старика. И чуть не отдернул ее.
— Значит, снимаешь? — невнятно пробормотал тот.
— Так я и думал. У него жар, как я ни старался помочь. Да еще и бредит. Путает нас с кем-то…
— Теперь и я вижу, что путает. А то поначалу, когда он кричал, я решила… что он меня узнал.
— Не думаю, чтоб сюда добрались глашатаи из Тримейна, — медленно сказал Оливер.
— Не то. — Ее лицо потемнело. — Это глупо, конечно… но мне показалось… что он узнал во мне… Алиену.
Она вскинула взгляд на старика, но произнесенное имя не произвело на него ровно никакого впечатления. Он жутко щерился щербатым ртом, что долженствовало изображать улыбку.
— Что ж, идем? — спросил Оливер.
— Идем… Только смотри, осторожнее, что-то этот мост у меня доверия не вызывает.
Оливер тоже опасался, что мост прогнил, но тот еще держался. Решетка была поднята, надо думать, уже навсегда, а вот ворота закрыты. Но в них обнаружилась врезанная дверь, куда они и прошли.
И очутились на пустынном дворе, некогда мощеном, теперь же покрытом пробивавшейся между булыжниками упорной сорной травой. И во всем — ощущение заброшенности, гнили, распада.
— Ну и убожество, — буркнула Селия. Устремилась к колодцу, отодвинула крышку. — И как это колодец не зацвел… Хотя это удача, конечно.
Оливер озирался. Да уж, на сказочный замок не похоже. Но если сказка обернулась кошмаром, тут их, по всем правилам, должна была поджидать засада. Что, если старик — из шайки Козодоя? Но эта мысль показалась ему какой-то… отстраненной. Несвойственной. Как бы из чужой головы.
— По-моему, здесь никого нет, — сказала Селия, словно отвечая на его невысказанный вопрос.
— Точно. Даже голубей на карнизах.
— Так это все-таки вы, — прокаркало за ними.
Осматриваясь кругом, они не заметили, как старик съехал с седла. А он съехал, сделал несколько шагов — плащ Оливера, слишком длинный для него, волочился по плитам. Замер, уставившись на них, — тощий, сгорбленный, грязно-седой, с лихорадочно горящими глазами, — на девушку с грубо обкорнаной копной волос, цветом напоминавших мокрый песок, не сильно примечательными чертами лица и очень светлыми глазами без проблеска голубизны и на молодого человека, долговязого, темноволосого, лохматого, горбоносого, с темными же, глубоко сидящими глазами, обманчиво, а может быть, и нарочито неловкого и неуклюжего, — словно старательно сверяя то, что видел, с какими-то вколоченными в его сознание образами. Неизвестно, наложились ли эти образы друг на друга или он просто устал. Глаза у него заслезились, и он протянул к ним костлявые руки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});