и смотреть, как Элоиза навсегда исчезает, казалось выше любых человеческих сил.* * *
В Куполе и правда уже собрались почти все обитатели Корабля. Никола нашел взглядом Еля и благодарно кивнул ему, но тот не заметил – или решил не замечать. Остальные иномирцы то и дело перешептывались, указывая в сторону Николы, отчего сразу же захотелось провалиться на месте. Вот бы уметь сливаться с Кораблем так же, как Ой – с Лесом.
Никола было замялся, не решаясь подойти к Лавру и Элоизе, но Лавр первый радостно замахал рукой, подзывая.
– Иди же, – Вяз слегка подтолкнул Николу в их сторону. – Мы с Льдинией присоединимся чуть позже.
Элоиза с визгом кинулась его обнимать. У Николы сжалось сердце.
– Ты меня задушить решила? – смущенно пробормотал он, отчаянно мечтая, чтобы случилось что-то такое, чтобы весь этот вечер распался на нитки, как сгнившее полотно, исчез, перестал существовать. Чтобы можно было хоть что-то изменить.
Но теперь, даже случись чудо и сумей Никола достать злополучную карту, ее все равно невозможно было бы обменять. Все кончено. Никола нашел в толпе Сину: она стояла рядом с Ветивером, высоко задрав подбородок, безучастная к перешептываниям за спиной. Дочери предателя тоже достанется, с тоской подумал Никола.
– С таким хилягой, как ты, это не такая уж трудная задача, даже Элоизе под силу, – Лавр подошел ближе и хлопнул его по плечу. Что он имел в виду, Никола понял не сразу.
Он осторожно отстранил от себя Элоизу и заглянул ей в глаза. Она вся обратилась в счастливую улыбку.
– Я соскучился, – произнес Никола, пытаясь вложить в эту фразу гораздо больше, чем она могла вместить. Все, что он не мог вымолвить сейчас и не успел когда-то сказать Лючии.
– Ты странный, – растерянно ответила Элоиза. – Всего-то день не виделись.
– А, это на него спертый воздух плохо влияет, не бери в голову, – сказал Лавр. И тут же обратился к Николе: – Кориандр, да? Кто бы мог представить! Подбил Иву вломиться к тебе в комнату, следил за нами в тот вечер…
Никола вспомнил, как ему послышался разочарованный вздох тогда, у дверей комнаты Элоизы. Стоило больше доверять себе.
– Но зачем? – спросил Никола то, о чем уже десятки раз подумал.
– Ну, во-первых, кажется, жаждал подставить тебя, а это великолепный шанс. Во-вторых, – отец в этом уверен, – Кориандр очень хотел уничтожить именно эти записи. Догадался, может, зачем я в тот вечер крутился вокруг теплицы, а тут вдруг у тебя в комнате еще и чернила с ручкой, и совсем голову потерял. Ну и Игра здесь замешана, само собой! Отец обещал все объяснить, когда вечер закончится. Эй, ты чего? В лице изменился.
Когда вечер закончится. Вяз просто не мог знать про Элоизу – иначе бы Игра уже оборвалась.
– Устал, – соврал Никола. – Значит, мы ему здорово насолили тем, что сберегли записи?
– Угу. Я, правда, так и не успел их прочитать, отдал отцу. И ты, наверное, уже и не вспомнишь, что там? После твердолюба всегда так.
Никола кивнул.
– Главное, что они в безопасности. Спасибо тебе за это. И извини, – тихо добавил он.
– За что? – Лавр, кажется, искренне не понимал.
– Я правда поверил, что ты их потерял или решил меня подставить. После той идиотской ссоры, – Николе хотелось исчезнуть на месте.
Даже тогда, в этой дурацкой дуэли, Лавр просто, как умел, заботился, пытался научить хоть немного уметь постоять за себя. Его действительно могло не оказаться рядом в нужный момент.
– Ну, это все мое неподражаемое актерское мастерство, – Лавр совсем не казался уязвленным. – Не могу тебя винить, любой бы поддался этим чарам.
Элоиза расхохоталась.
– Какой же ты павлин! – Николе и самому уже хотелось рассмеяться. На душе пусть и не стало совсем легко, но без груза вины дышалось куда свободнее.
– Кто? Это какая-нибудь очередная ваша человечья ерунда вроде коробки для разговоров?
Никола решил не уточнять, что Лавр подразумевает под «коробкой для разговоров» – ею с равной вероятностью могли оказаться телефон, телевизор, видеокамера, компьютер. Или человеческие портреты – точнее, Лавровы о них представления.
– Это птица. Такая земная птица, смысл жизни которой – покрасоваться.
– Ну, раз птица… На это я еще согласен.
Змей
От первого далекого порыва ветра у Николы по спине побежали мурашки. На этот раз на постаменте никто не стоял, все взгляды были обращены к иллюминатору Купола и к тому, что за ним, – куда-то очень далеко, дальше, чем Никола мог себе представить.
Каждый иномирец достал свою карту и крепко прижал к груди.
Новый порыв ветра – и вот уже будто на лицо падают тяжелые капли начинающегося дождя, или соленые брызги нового шторма, или же… Слезы. Никола смущенно, украдкой провел рукой по лицу, но до него никому не было дела.
Еще один далекий взмах крыльев – приближающийся ураган, скорая буря, какой-то совсем незнакомый виток этой истории. Тот самый wind of change[7], о котором Никола слышал песню в детстве. Он точно знал теперь: змей есть. Где-то здесь, на Корабле, или невыносимо далеко, или ближе, чем иномирцы могут представить, но он точно тут – и готов вновь проснуться.
А раз так, то Никола вдруг понял, что должен делать. Решение, не поддающееся логике и чужим доводам, глупое, отчаянное, смелое, правильное и такое нелепое одновременно. Никола зажмурился на секунду. Распахнул глаза.
И быстро выхватил у неподвижной Элоизы карту.
Кажется, где-то кричали. Мир вокруг завертелся быстро-быстро, невозможный и странный, но Николе не было сейчас до него никакого дела. Он не отрываясь смотрел на черный провал бесконечной ночи за стеклом, всем телом ощущая, что тот становится все значимее и понятнее. Это и есть дом, догадался Никола. Принадлежащий ему и совсем не страшный. Как вообще могут пугать эти свобода и простор?!
Никола глубоко вдохнул, поражаясь, сколько в нем в эту секунду было силы, какой прекрасный, свежий ледяной воздух наполнил легкие, какая это была радость – так дышать. Захотелось смеяться.
Вот они. Звезды-булавочки, звезды-капельки, звезды – игольные ушки…
Наконец-то они стали ближе.
* * *
…Сердце его было спокойным и счастливым и, самое главное, – вновь целым. Сильные крылья взмахнули – и еще раз. Он столько всего умел, столько ему было известно и подвластно!
Темнота и холод больше не страшили – о, какими они были прекрасными, эти темнота и холод, сколько в них было свободы, и радости, и простора для полета! Как чудесно это было – нестись вперед, не помня себя самого, оберегая тех, кто дорог…
* * *
– Ты видел, что он натворил?! – голос Кориандра звучал где-то совсем близко. Очевидно, ради Игры его тоже пустили сюда. – Видел? Ты все равно продолжишь его защищать?
Никола распахнул веки. Голова ужасно болела, но в остальном он определенно был цел. И, кажется, прошло совсем немного