Читать интересную книгу Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть - Ласло Бито

Как увидим в дальнейшем, о высшем проявлении этой любви свидетельствует и учение Иисуса Христа, из которого вытекает, что человек волен сам распоряжаться своей жизнью.

Разумеется, следует уважать свободу вероисповедания и право человека отвергать любую форму эвтаназии, предпочитая страдания как богоугодную жертву, которая будет вознаграждена благодатью в мире ином. Тем самым верующий являет последнее доказательство твердости своих убеждений. Правда, есть тут некоторое противоречие. Глубоко верующие люди, как и все прочие, не возражают, а то и требуют, чтобы медики сделали все возможное для ослабления боли и продления жизни даже в том случае, если знают: они обречены на существование, которое уже нельзя назвать жизнью. Отчего, спрашивается, тратить значительные средства из скудного бюджета здравоохранения, если можно направить их на помощь молодым, которых при соответствующем лечении ждет долгая и полнокровная жизнь? Нравственно ли подобное себялюбие?

Теологическая основа христианства опирается на постулат о добровольном, жертвенном принятии Иисусом смерти; отчего же тогда не поискать в Его учении, в Его деяниях ответ на этот трудный с точки зрения морали вопрос? Попытаться узнать, когда надлежит принять смерть как должное? Когда следует уступить в борьбе против неотвратимого конца?

Доколе следует стремиться жить?

Трудно задать этот вопрос, зато легко на него ответить: пока находишь радость в жизни и доставляешь радость окружающим. Покуда без жалоб, достойно сносишь бремя старости, не отравляя родным жизнь своими невыполнимыми, эгоистическими прихотями. Покуда, взывая к их чувству долга и совести, не вынуждаешь заботиться в первую очередь о себе в ущерб их супружеским и родительским обязанностям. Покуда не соблазняешь дитя, живущее в душе каждого из окружающих. Евангелист Матфей приписывает Иисусу следующие слова: «…а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18:6).

Жестокие слова, приличествующие не проповеднику любви, каким мне видится Иисус, а умудренному опытом рабби, который строго наставляет своих учеников, переводя их ожидание мессии из сферы эмоциональной в интеллектуальную. Под «малыми» Иисус подразумевал и детское начало, живущее в каждом из нас, о чем свидетельствует его напутствие: «…истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).

Стало быть, речь идет и о нас, взрослых. А далее Иисус толкует, как нам уподобиться малым детям: «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает» (Мф. 18:5). Иными словами, следует помнить о ребяческой способности с наслаждением принимать дары жизни и хранить в себе незамутненную любовь к ближнему.

Покуда мы в состоянии испытывать эти чувства сами и поддерживать их в других, до тех пор следует стремиться жить. Но как только своей эгоистической старостью начнем «соблазнять» невинное дитя, живущее в нас самих и окружающих, впору действительно повесить жернов на шею да уйти в бездонную глубь. Лучше не дожидаться той поры, когда изначальная радость жизни умрет в тебе, прежде чем жизнь покинет тело. Для старца, неспособного испытывать радость жизни и одарять ею других, уйти из жизни — большее благо, нежели влачить существование бесчувственным, словно труп.

Человек, неспособный смириться с дряхлостью, отравляет жизнь окружающим. Родитель, на смертном одре попрекающий детей, лишь бы вызвать в них угрызения совести, не отвечает высоким критериям христианской любви.

Правда, и нам надлежит сделать все, чтобы облегчить, скрасить последние месяцы, недели жизни родителей. Но правомерна ли подобная жертва за счет нашей собственной семьи? Надо ли делать то, на что подвигает не любовь, а только чувство долга или раскаяния? Ведь случается, что приближающийся к смертному порогу желает принимать уход и заботы только от дочери или сына, отказываясь от услуг профессиональных сиделок. Будто бы лишь для того и цепляется за жизнь, чтобы заполнить своими мучениями существование близких.

Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы страдания умирающего или сама его смерть становились предметом эмоционального шантажа. Воспитанные западной культурой в духе христианского раскаяния и веры в искупительную силу страдания, мы никогда не решаемся произнести вслух, что умирающему ничто не дает такого права. Наш долг перед ним не больший, чем перед живыми. Смерть его не избавляет нас от выполнения своей главной миссии: воспитания следующего поколения, обеспечения потомков всем необходимым для жизни и счастья. Для собственных детей мы должны служить примером достойного примирения со старостью и смертью. В этом и заключается суть эвтелии.

Если человек чувствует, что уже прошел свой земной путь, и выбирает смерть — это смелый поступок с его стороны. В будущем у него осталось одно-единственное великое событие — смерть (если, конечно, он способен прочувствовать величие этого события). И наш долг помочь умирающему, а не искусственно продлевать его бессмысленное существование, ведущее к унизительной дряхлости. Полный сил человек наслаждается каждым мгновением прожитой жизни, но нелепо предполагать, будто, преодолевая агонию уже исчерпавшего свой жизненный ресурс старца, мы обеспечиваем ему достойный конец. Марафонец испытывает радость, преодолевая километр за километром и достигая финиша, но продлим ли мы ему удовольствие, перемещая все дальше и дальше финишную ленточку, до которой он в результате способен будет добраться лишь ползком?

Каждый из нас имеет право распределять свои жизненные силы по собственному усмотрению, особенно если уже виден конец пути, и на это право никто не смеет посягать. Человек пробежал положенную ему дистанцию и никому ничего не должен. Он расплатился за все, что дало ему общество. И уж подавно нельзя препятствовать тому, кто, осознав смерть как последнее величайшее событие, жаждет проститься с жизнью и со своими близкими. Проститься так, чтобы те, воодушевленные его самоотверженным примером и бескорыстной любовью, могли продолжить жизнь без чувства вины и угрызений совести. Ибо смерть не должна преграждать путь жизни — таков смысл слов Иисуса, приводимых евангелистом Матфеем: «Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8:21–22).

Значит, надо стремиться жить до тех пор, пока жизнью своей мы можем служить жизни, пока наслаждаемся ею, но способны примириться со смертью, подавая пример остальным. Принимая приметы старения как призыв Господень, не будем роптать, а произнесем вослед Симеону, принявшему на руки младенца Иисуса: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром» (Лк. 2:29).

Если же в нас недостаточно крепка вера, что Господь услышит нашу молитву и отпустит с миром, то по праву свободного волеизъявления следует просить и принимать ту помощь, какую наука и общество (которое, надо надеяться, достигнет большей степени просвещенности) сумеют оказать для облегчения нашего ухода из жизни.

Этот уход, во всяком случае с моральной точки зрения, гораздо более приемлем, нежели протест против старости и рокового конца. Слезы, жалобы, нереальные претензии способны отравить существование окружающим, а кроме того, являются признаком нашего недовольства природой создания. Это грех. В особенности со стороны тех, кто за всю жизнь палец о палец не ударил, чтобы улучшить свою Богом данную судьбу. Кто так и не уразумел, что Божественное творение — незавершенный процесс, в котором все мы, по воле Творца, являемся Его соучастниками. Не Его вина, что при всех возможностях и способностях, какими Он нас наделил и возвысил над всеми прочими Своими созданиями, мы умудрились даже за семь-восемь десятилетий жизни не накопить запас светлых воспоминаний, могущих скрасить наши последние дни.

А Творец действительно создал человеку все предпосылки для того, чтобы он наслаждался жизнью на каждом ее этапе: от неуемной любознательности и жажды первооткрывательства в детстве до зрелой поры, когда он способен дать новую жизнь и оберегать-пестовать ее, способен созидать новые миры и, наконец, с ее поразительной способностью воссоздавать в памяти радостные события прошлого и забывать огорчения дня вчерашнего. С ее мудростью, помогающей умиротворенно ждать неизбежного конца и тем самым облегчающей близким момент расставания. Все, все дано нам свыше для достойного завершения жизни — для эвтелии.

Конечно, бывают случаи, когда человек, осознав надвигающуюся старческую беспомощность и запретив искусственно затягивать агонию, в последний момент пугается и проявляет слабость. В этом нет ничего удивительного, если учесть власть страха смерти, поэтому любой закон об эвтаназии должен предоставить человеку право изменить свое решение. Однако подобные примеры никоим образом не позволяют делать вывод о бессмысленности легализации эвтаназии и права человека распоряжаться своей судьбой: лучше, мол, пусть врачи решают, кому и когда приспеет пора уходить, а возможно, и окажут помощь в этом. Лучше не знать, кто и когда даст смертельную дозу, не знать, когда настанет твой смертный час, даже если больше не хочется жить.