немногое, что не подлежало переработке и дальнейшему использованию.
Такие вот отступные, в качестве двух постоянно находившихся в деревне староверов, занятых на тяжелой работе за еду — стряс Серёга с общины. Руководство общины на это согласилось, особо обговорив возможность сменяемости отбывающих трудовую повинность — дабы не пошатнулись устои веры в длительном общении с «немцами». Никита, помыкавший горя вначале в плену у старообрядцев, затем в застенках уфалейского завода — кардинально пересмотрел свою жизненную позицию. Будучи от природы не глупым, в предоставленный последний шанс вцепился обеими руками, не давая спуска подчиненным. И сам не брезгуя помочь в работе, слишком свежими были впечатления о недавних мытарствах.
— Дома хозяин!? — Тарабанил в калитку федусовского дома Серёга. Вышла его заплаканная сожительница Зуля, молодая вдова двадцати трех лет отроду, махнула рукой чтоб заходил и скрылась в доме.
«Сыну восемь лет, молодая девка ещё…» — Серёга всё не мог привыкнуть к текущему положению вещей и тут же рассвирепел на Федуса: «я к нему как к человеку, а он бабу забижает!» Ворвался в дом, приготовившись рявкнуть на хозяина и осекся — за столом сидел пасынок Федуса и тоже размазывал слезы по щекам. «Где Федус!?» — Строго спросил у Зули. «К попу ушел, к Савве…» — Сквозь слезы пробормотала та.
Участкового переполняла душившая злоба: «Что за лицемерие показное?! Бабу с дитем обидел и к попу каяться! А Савва то ещё даже не поп! Да и Федус — куда уголовника не целуй, везде жопа!» Стал как мог, успокаивать ещё молодую по сути девчонку с парнишкой, предвкушая: «Я тебе, сука, не протокол или административку, как раньше, а нос сломаю! И к Никите в подчинение, мусор вывозить с сектантами! Вместо командировки!»
Молодая вдова, на вопросы Серёги, каким образом их Федус обижает — недоуменно захлопала глазами. Уяснив, что участковый предположил случай домашнего насилия — развеселилась и показала на лежащую на столе книгу: «Хорошо мы живем! Книжка вот жалостливая, меня же муж с сыночком читать учат, вот читаем и слез удержать невозможно…»
«Что хоть за книга то?» — устыдился Серёга, перевернул раскрытый том и прочитал: «Ташкент — город хлебный. Странно, чего тогда к нам гастарбайтеры щемятся массово, если у них там хлебно так? Видать, не от хорошей жизни, вон какую сырость развели, о тяжелой судьбе мигрантов, не иначе. А ведь Егор говорил, что больше половины книг сжечь следовало…»
Заглаживая возникшую неловкость — стал расспрашивать Зулю и пацана, как им живется в деревне, про успехи в школе и ферму Анисима, где трудилась Зуля. То есть — по привычке проводил оперативно-розыскные мероприятия и профилактику правонарушений, в форме беседы. Попили чаю, дождавшись Федуса, Серёга попрощался и позвал хозяина проводить, намереваясь пообщаться наедине во дворе.
— С Егором завтра уезжаешь, значит? — Начал участковый издалека.
— Уезжаем, — поправил его Федус. — Я Зульку здесь одну не оставлю. На голое место едем, Егор против того, чтоб квартировать у крестьян, теснить их не желает, говорит. — Всхохотнул. — Не хочет с тараканами и клопами бороться, три юрты, что Азат подарил, с собой везем. Не, мы без Зульки там точно вздрогнем. С самого начала, при попытке юрту собрать.
— Чо ты её Зулькой зовешь, как собаку? — Вдруг на ровном месте вспылил участковый. — Имя же у неё есть нормальное, Зуля!
— Зульфия так то, если правильно. — Парировал Федус и сам перешел в атаку. — Сам же вон недавно дочку звал, на всю деревню кричал: «Манька, Манька, а ну ка бегом домой!»
— Сдались тебе эти девки! Начал тут! Я по делу к тебе, а ты про баб! — Серёга расстегнул куртку и вытащил из-за пазухи обрез.
Федус попятился, подняв руки и испуганно приговаривая: «Серёга, ты чего, Серёга?! Хорош, Серый, кто старое помянет!!!»
— Тьфу ты! Иди сюда! — Сплюнул участковый и развернул обрез рукояткой к Федусу. — Тебе это принес. И десять патронов. Брат у меня один, так что просмотри там за ним! И это, просил он за тебя, чтоб в казаки поверстать. Я поспрашивал народ, как ты в гараже справлялся и решил пока погодить. Если и в Известковом так себя покажешь, как здесь, готовься к переезду с семьей.
— Да Серёга! — Взмолился Федус, никогда не ждавший от жизни ничего хорошего и в последнее время не верящий в происходящее: вот тебе и жена молодая красивая, и не уголовник, а зампроизводства у Егора. — Что я тебе такого сделал, из деревни родной гонишь? Только жить по человечески начал!
— Не гоню, а вверх по карьерной лестнице толкаю! — Назидательно сказал Серёга. — У нас сейчас весь округ в хозяйствовании, Златоуст, Миасс и Сатка. А в Известковом будет центр зарождающейся химической промышленности. Егор тебе не растолковывал разве?
— Твой же брат, сам знаешь, — философски заметил Федус, всё ещё подозревающий участкового в коварстве. — у него семь пятниц на неделе, то Россию с колен поднимем и перегоним Америку, то через пять минут: «Всё пропало!» Творческая личность…
— Вот и присмотри за этой творческой личностью, — попросил участковый. — ты себя так зарекомендовал в последнее время, что есть мнение тебя не в казаки верстать, а выше ставить. Так что как сам себя покажешь, вижу так, что в Известковом не последним человеком станешь. Нормально всё пойдет, дом себе новый ставить там начнешь, мы в деревне окукливаться не собираемся…
Серёга давно ушел, а Федус так и стоял во дворе, крутя в руках обрез: «Ехала Зульфия к бывшему пленному, приехала к бригадиру, живет сейчас с заместителем начальника производства, почти. Зубами вгрызусь, но к весне Савва повенчает её с со старостой Известкового! А за Егором я присмотрю!»
Участковый, возвращаясь домой — вновь погрузился в размышления о изменениях в деревне, прерванные визитом к Федусу и семье: «На чем же он там остановился? На кофе вроде?» При воспоминаниях о кофе губы тронула улыбка — Попадаловская кофейня на паях, учрежденная Галкой, с самого начала стала приносить дивиденды. Пока только в виде кофе, но Галка грозилась, что результаты экспериментов с ростерами для обжарки зерен, проводимые умельцами Расула — ждет коммерческий успех и за пределами Российской империи.
Ну и в деревне кофе, напиток аристократов в этом времени — пили все. Не так часто, как хотелось бы некоторым, но уж утром и в обед могли себе позволить. «Мы ещё поднимемся на сублимированном и растворимом кофе! Озолотимся!» — Предрекала Галка. Народ с ценником на кофе в это время был ознакомлен и предоставленную возможность пить его как раньше — ценил. По мнению Серёги,