демонтировать каюты, установленные для последнего рейса, и изменения в конфигурации трюма были минимальными, так что расходы на переоборудование тоже можно было свести к минимуму: в отличие от прежнего хозяина, новые владельцы «Золотой Лани» не держали собственных рабочих, а нанимали портовую бригаду. Корабль всегда стоял на своем собственном месте, у небольшого (для космопорта, конечно) ангара, где хранилось все оборудование, поэтому сэкономить удавалось и на перевозках секций к кораблю и обратно.
Погрузка пассажиров прошла в середине следующего дня и прошла на редкость организованно. К «Золотой Лани» подкатило несколько автобусов, густо украшенных партийной символикой: белый лев, стоящий на четырех лапах на фоне созвездий. Из автобусов вышли молодые люди, в основном юноши, и, направляемые Руудсом и Миллзом, заняли места в каютах. Еще через несколько минут в космопорт заехали представительские лимузины, из которых вышли представители так называемой «старой гвардии». К каютам их провел сам Блуд, вновь тряхнувший стариной и вспомнивший свою работу на пассажирском звездолете.
Когда все заняли свои места, а корабль оторвался от космодрома, выяснилась подробность, весьма позабавившая Фея. Среди делегатов был и руководитель молодежного крыла, который оказался, так сказать, между небом и землей. В «старую гвардию» он, не смотря на все свое усердие не вошел, а из возраста, именуемого «молодежь», давно вышел. Руководством партии было найдено истинно соломоново решение: его поселили одного в оставшейся шестиместной каюте — довольно сомнительная почесть. Во время старта пассажиры должны быть пристегнуты к своим койкам, но после выхода корабля за пределы атмосферы, могут покинуть и каюты и заниматься, чем угодно. Доступ закрыт только в личные каюты экипажа и рубку. Можно даже заходить в кухню — если не боишься получить половником по лбу от повара. В кают-компании корабля находится обзорный экран, такой же был установлен и в зале на средней палубе. По молчаливому (а, может, и не по молчаливому) соглашению места в кают-компании заняла «старая гвардия», а в зале — молодежь. Руководитель молодежного крыла и тут оказался лишним везде. В кают-компании заматерелые аппаратчики вели неспешную беседу о политическом положении на Шендаре, об изменении курса валют, усиливавшейся экономической экспансии Геи в регионе и других подобных вещах, относящихся к категории «серьезных». В зале играла музыка. звучал смех и царила атмосфера приподнятого настроения, все-таки первое космическое путешествие, и легкого флирта. Начальнику «молодой гвардии», приближавшемуся к сорока годам, не было места ни там, ни там, поэтому он почти все время безвылазно сидел у себя в каюте.
Теперь Блуд счел возможным допустить к пассажирам Фея — пусть тем жизнь медом не кажется. Фей, хорошо подкованный и в вопросах теории, и знающий не понаслышке реальную политику, оказался очень неудобным собеседником. Он не сделал и попытки пообщаться с «молодой гвардией», а сконцентрировал все свое внимание исключительно на руководителях. И поначалу он достиг своего: в его присутствии разговоры начинали стихать, а партийцы — расползаться по каютам. Но торжествовать победу ему пришлось не более суток. Опомнившиеся руководители «Объединенной Галактики» подтянули последние резервы в виде главного идеолога, который не переносил космических путешествий и большую часть времени дремал в своей каюте. В отличие от товарищей по «старой гвардии», людей не молодых, но еще и не старых, идеолог выглядел стариком, да и был, в действительности, немного старше всех. Но стариком он был весьма колоритным, вновь отличаясь от остальных. И, на этот раз, отличался он в выгодную сторону. Мощное тело, без признаков лишнего жира и дряблости кожи, венчала большая голова с гривой седых волос. Казалось бы, с такой незаурядной внешностью именно ему надо было бы быть руководителем отделения партии, а не его довольно безликим коллегам. Но, будучи прекрасным теоретиком, старик оказался неважным политиком. Теперь у Фея появился достойный противник, и остальные партийцы перестали избегать его общества. Теоретик тоже был рад тому, что у него появился новый собеседник — все какое-то отвлечение от полета. В кают-компании места было совсем немного, поэтому Блуд распорядился обеспечить трансляцию разговоров оттуда: кто хочет, может послушать. Надо ли упоминать, что самым внимательным слушателем оказался пилот? Дорж оказался в гуще политических споров, о существовании которых он, ограниченный кораблями и космодромами, даже и не подозревал. Остальному экипажу эти споры были не слишком интересны, особенно Руудсу, который заявлял, что усыпает уже после двух-трех минут.
— Какая вы партия? Вы — просто собрание чиновников, озабоченных своей карьерой. По месту работы вы ничего не можете, вот и сбиваетесь вместе. А там, глядишь, и удастся какую-нибудь должность отхватить! — Фэй начал сразу с коронной фразы, из-за которой от него и начали прятаться.
Идеолог ласково глядел на юнгу, годившегося ему, пожалуй, во внуки.
— Вы же не хуже меня знаете, молодой человек, что, на большинстве планет, должности министров и их заместителей являются политическими. Там потолок управленца-профессионала — начальник подразделения в министерстве. Почему они должны все время оставаться на одной должности? Только участие в одной из партий может гарантировать им продолжение карьеры, а «О.Г.» понимает их лучше всего.
— Еще бы, — ехидно процедил Фэй, — партия бюрократов!
— Не бюрократов, а профессионалов! Мы, по крайней мере, не сделаем множество ошибок, какие могут сделать люди, пришедшие в правительство с улицы. На предвыборных митингах они, может, и хороши, но в практическом управлении — увольте!
— Да. нелюбовь вашей партии к предвыборным митингам и публичным дебатам известна всем.
— А что нового нам могут сказать оппоненты?
— Вам и старого-то сказать нечего! Партия без идеологии, без конкретной программы, без ярких лидеров, наконец!
— Эх молодость, молодость… Вам подавай пламенных трибунов, ярких лозунгов, завлекательных программ. А на деле-то что выходит? В большинстве это все — сплошная демагогия. Врут избирателю — и не краснеют, лишь бы их выбрали. А мы никогда не обманываем. Мы золотых гор никогда не обещает. Не обещаем мы и резких изменений. Реформы всегда нужны, но нужны они плавные, постепенные. Вот к этому мы и стремимся. А дебаты… Ну как можно дискутировать с теми, кто дает заведомо невыполнимые обещания? Им поверят, а нам — нет. Когда инфляция по сто процентов в год, мы ее уменьшим до восьмидесяти, и это — реально. А что наши соперники говорят? «Поборем инфляцию! Деньги через три месяца перестанут обесцениваться!». И ведь сами не верят тому, что говорят. Поэтому мы и заняли такую позицию: пусть за нас говорят дела.
— Ну а насчет идеологии-то как?
— А зачем нам вообще какие-то «измы»? Мы — сторонники реальных дел, а не красочных названий.
Фэй вздохнул: справиться с таким