— Сегодня твоя ночь, — напомнила она, даже не думая выпускать меня и принимаясь водить пальцами по моему боку.
— Я помню, — стиснув зубы, ответил я.
— Эдар сказал, раньше ты любил ночные костры, — задумчиво заметила Лан, уводя руку все ниже и ниже и подныривая под полотенце.
Я скрипнул зубами. Да. Может быть. И костры любил, и женщин. Но вот прямо сейчас мне почему-то хотелось не любви, а взять ее за шкирку и вытряхнуть из моих вещей. Внешний вид Лан был настолько нелепым, что не вызывал у меня ничего, кроме желания отобрать у нее свои вещи и выставить эту нахалку прочь из моей комнаты. Но я не мог. Во-первых, это была не нахалка, а моя жена. Во-вторых, комната, если разобраться, находилась в доме, принадлежащем не мне, а ей. И в-третьих, сегодня действительно была моя ночь.
— Пойдем, — Лан поднялась, ухватила меня за запястье и потянула за собой к тем дверям, что вели в сад. На бедрах словно бы остались следы ее горячих ладоней.
— Я не одет! — напомнил я, бросая книгу на кровать и пытаясь удержать полотенце.
— Там все равно никого нет, — невозмутимо ответила Лан, таща меня в серые сумерки.
В восточном саду действительно никого не было. Он в принципе не пользовался особой популярностью, будучи неровным с точки зрения рельефа, и переполненным разными излишествами вроде горок, прудов, мостиков и так далее. А если учесть, что в нем никогда не проводились ночи любви, то шанс встретить здесь кого-нибудь был действительно невелик. И что меня только дернуло тогда прогуляться по этому саду?
— Смотри, — сказала Лан, выводя меня на крошечную поляну, на которой был разведен небольшой костер. — Я разожгла его для тебя.
Костерок был не сравним с теми, что жгли в соседнем саду: он был маленький и какой-то жалкий. Со всех сторон над ним нависали жуткие тени кустов. Он как будто молил: залейте меня, кто-нибудь, я не хочу позорить мир своим существованием! Возле костра было раскинуто одеяло и лежали подушки. Она что, специально готовилась?
Лан села на одну из подушек, улыбнулась и потянула меня вниз. Ладно. Раз ты так просишь.
Я сел рядом, поближе к костру — все-таки я был после ванны и совсем не одет, а ночи с некоторых пор становились все холоднее. Мне на плечи тут же легло шерстяное одеяло. Я поежился от неожиданно нахлынувшей на меня волны мурашек. Излишняя активность Лан не нравилась мне. Не то чтобы меня это смущало, просто раздражало. Почему-то хотелось стукнуть ее, но я пока держался. Потрескивал костер, звенели ночные насекомые. Лан смотрела на меня, улыбалась и как будто ждала чего-то.
— Зачем мы сюда пришли? — не выдержал я.
— Просто так, — Лан пожала плечами. — Ночь хорошая.
С этим нельзя было поспорить. Не смотря на близость осени, эта ночь действительно была еще довольно теплой и спокойной. Надо бы, кстати, завести привычку гулять перед сном.
— Вообще-то, я хотела спросить тебя, — неожиданно поправилась Лан. — Но ты же не ответишь. Поэтому я молчу.
Леди, да вы сама логичность!
— И о чем ты хотела меня спросить?
Лан смутилась и принялась ковырять щепочкой ближайший уголек, но вопрос все-таки задала:
— Ты хотел бы начать все сначала?
Повисла тишина. Я догадывался, что она имеет в виду, но не понимал, как лучше ответить.
— Если бы боги решили дать тебе второй шанс, повернули время вспять и позволили бы тебе вернуться в ту ночь, какой выбор ты сделал бы? — повторила она.
Я посмотрел ей в глаза. Лан, неужели ты не понимаешь? Неужели тебе так хочется услышать мой ответ? Или ты получаешь удовольствие от того, что тебя унижают?
Я не стал отвечать. Отвернулся и промолчал.
— Ну вот, я же говорила, что ты не ответишь, — тихо сказала Лан и снова принялась тыкать щепкой в выкатившуюся из костра головешку.
— А ты? — неожиданно для самого себя спросил я. — Ты бы отказала мне, зная, чем все это закончится?
— Нет, — спокойно ответила она.
— Почему? — удивился я. — Ты ведь могла выбрать кого-то получше.
— Но здесь нет никого лучше, — с растерянной улыбкой ответила Лан, потянулась ко мне, отогнула край одеяла и поцеловала меня в плечо. От прикосновения горячих губ по спине разлилась слабость.
— Чем же я лучше? — неожиданно хрипло поинтересовался я.
— Тем, что я тебя не понимаю, — призналась Лан. — Всех насквозь вижу, чувствую каждое слово, каждое движение за пару мгновений, прежде чем все случается. А на тебя смотрю и словно слепну. Потом уже, оставшись одна, думаю и понимаю: да, ты не сделал и не сказал ничего необычного, ты такой же, как и все. Но когда вижу тебя — не понимаю.
— А зачем тебе меня понимать?
Лан снова смутилась, и я вдруг подумал, что смущенная она по-прежнему очаровательна. И вполне привлекательна. Особенно когда вот так покусывает губу.
— Ты хочешь меня? — догадался я. — Хочешь, и не знаешь, как сделать так, чтобы хотел я?
Она только смешно наморщила нос.
— Но ты же Великая Мать, — напомнил я, с трудом сдерживая рвущийся наружу сарказм, которому сейчас явно было не место. — А я твой муж. Тебе достаточно сказать мне, и я это сделаю. Хочешь?
— Нет, — она помотала головой, села сзади и крепко обняла меня. Кажется, я тоже совсем перестал понимать женщин.
Время шло, огонь потрескивал, небо темнело. А мы все сидели и молчали. Разговор начистоту завел нас в тупик, а обычный треп на язык не шел. Ее острый подбородок впивался мне в плечо, но я не тревожил ее. Почему-то близость теплой щеки была приятна. Иногда Лан чуть поворачивалась ко мне, медленно вдыхала мой запах, а потом долго выдыхала, щекоча мне грудь теплым ветерком. Ладно. Не так уж сильно я тебя ненавижу.
Я повернул голову и потянулся к ней губами. Но она увернулась! Эта странная женщина увернулась от моего поцелуя!
Опустив взгляд, Лан быстро поднялась и попыталась уйти, но в последний момент я схватил ее за запястье.
— Лан! — окликнул я ее, еще не понимая, что собираюсь сказать или сделать, но чувствуя, как в моей голове складывается какая-то мысль. Лан остановилась и чуть повернула голову:
— Ты же не хочешь меня, — тихо сказала она.
— Хочу, — неожиданно для самого себя ответил я и понял: действительно хочу. Давно. Хочу и даже ревную. Знаю, что она принадлежит не только мне, и ничего не могу с этим поделать. И ту неделю я провалялся в ее постели, притворяясь больным, вовсе не потому, что боялся Закка, а потому лишь, что желал, чтобы ее забота целиком и полностью принадлежала мне одному. Наверное, так же бессмысленно и безнадежно ревновал несчастный Седарь свою жену, когда я посещал ее. Кланялся мне, беседовал со мной, благодарил за милости моей семьи, уходил в другой конец дома и там молча боролся со своей ревностью. Выходит, боги и это решили мне вернуть.
Лан недоверчиво оглядела меня и сделала шаг в обратную сторону. Я потянул ее за руку, чувствуя, как сердце в груди принимается оглушительно стучать, пытаясь сделать мне больно. С каждым мгновением желание крепло, и мне уже было наплевать, кто из нас это задумал. Над головой мерцали звезды, а шум из соседнего сада заставлял тело пылать, гоняя жаркую кровь.
— Я тебя не понимаю. Ты меня не понимаешь, — сказал я, притягивая Лан к себе. — Отличное сочетание, ты не находишь?
Она улыбнулась и склонилась надо мной. Волна черных кудряшек колыхнулась и легла мне на плечи вместо упавшего одеяла. Я обнял свою жену и уткнулся носом в упругую грудь. Запах недавно выстиранного и проутюженного хлопка моей рубашки уже начал смешиваться с ее запахом — почти неуловимым, но соблазнительным.
— Я многое делаю не так, как надо, и мне здесь очень плохо, — признался я, одной рукой продолжая ее обнимать, а другой расстегивая рубашку. — Но я не дурак, и допускаю мысль, что к новой жизни можно привыкнуть. Может быть даже полюбить ее.
Лан нежно потерлась щекой о мой висок, одобряя мои слова.
— Я не люблю врать. Поэтому ты лучше больше никогда меня об этом не спрашивай, — попросил я, стягивая с нее свою рубашку и тут же принимаясь за штаны. — Делай то, что делала раньше, а я… я попробую… ничего не обещаю, но попробую…