— Мам…
Людмила Игнатьевна мотнула головой, по-прежнему не убирая рук от лица.
— Я согласна предстать перед судом, перед Советом, — не слыша дочь, продолжила она замогильным голосом.
Ната не удержалась и посмотрела на Федора. Тот стоял, сжав губы. Вены на висках напряглись, он точно раздался в плечах и в грудной клетке. Неужели… оборачиваться собрался? Неужели то, что он знает, видит или готов услышать, настолько шокирующее, настолько нарушающее их законы, что он едва себя сдерживает?
— Кто?..
— Некромант Басур, — мама отвела руки от лица и так же повернула голову в сторону Федора.
Ната досадливо сжала кулаки. Родная мать больше опасается гнева Федора, чем её осуждения.
И говорит о суде. Неужели она совершила преступление? Наташа открыла рот, чтобы задать вопрос и закрыла его, не сказав ни слова.
— Басур… Нашла с кем связаться, — имя некроманта Федор не сказал — выплюнул, столько презрения и ненависти было в его голосе.
— Он сам меня нашел… Когда я на сносях была.
— Здесь?
— Здесь, — Людмила Игнатьевна опустила голову.
Наташа не выдержала. Ей невыносимо было смотреть на муки матери.
— Мама, Федя, объясните же мне, наконец. Вам не кажется, что пора меня посвятить в тему?
— Натуль, прости меня, пожалуйста! Я…
— Мама, хватит заниматься самобичеванием! Тебя ещё никто не осудил! Ничего тебе не предъявил, а ты уже убиваешься!
Глухое вибрирующее рычание наполнило комнату, заставляя замолчать. Сила альфы всё-таки ощущалась и Натой. Она не била по ней, не давила, обозначилась и только.
— Я рожала тебя не здесь… не в этом мире… А за Гранью. Не только тебя, Натуль. Ещё была одна девочка. Твоя сестра… Которую я сразу отдала некроманту.
У Наташи похолодело в груди. Секунда… вторая… третья…
Она смотрела на маму, не моргая.
Мама…
Родной человек. Любимый. Та, что заботилась о ней. Что была с ней всегда.
Что рассказывала сказки.
Что провожала её на вокзал, когда она уезжала поступать. Уезжала во взрослую жизнь.
Мама-
Воздух в комнате стремительно охлаждался. Если раньше Нате было не по себе, волнение выражалось в ознобе, то после услышанного холод проник в душу. В сердце.
Людмила Игнатьевна заплакала. Сначала тихо. Одна слеза скатилась по щеке, а за ней сразу же последовали и другие. Потом слезы превратились в тихие рыдания, сотрясающие грудь.
Ната смотрела на маму, словно со стороны. И на себя тоже. Сидящую на подлокотнике, с неестественно прямой спиной.
Потом Ната встала и направилась на кухню. Ей необходимо было смочить горло. Проходя мимо Федора, она почувствовала, как он вскользь коснулся пальцами её руки. Выразил поддержку. Дал возможность прийти в себя и самой решить, что делать дальше.
На кухне она уперлась руками в столешницу.
Дышать…
И слушать. Себя и чужие эмоции.
Легко решить, сложнее сделать.
В голове стояла звенящая тишина — по-другому и не скажешь.
Значит, у неё есть сестра-близнец. Ната прикрыла глаза и задышала ещё глубже, стараясь отгородиться от всех эмоций.
Сколько раз в детстве она мечтала о том, чтобы мама родила ей сестренку. Именно сестренку. Братика Ната не хотела. Старшего ей не видать, а с младшим больше суеты, она автоматически превратилась бы в няньку. А вот с сестренкой стали бы подружками. Ната представляла, как делится с ней секретами, как они сплетничают, сидя поздними вечерами на кроватях, скрестив ноги по-турецки и обсуждая события прошедшего дня.
Потом Ната подросла и поняла, что мама не то, что рожать больше не планирует, она не заводила постоянных романов. Ни разу. Ни с кем.
Наташа искренне не понимала почему, ведь её мама красавица, на неё обращали внимание многие мужчины. Приходили в дом, оставались ночевать. И каждый раз мама расставалась с ними после непродолжительного периода времени.
Ни к кому не хотела привязываться. Она выбрала одиночество.
Почему? Из-за чувства вины или?..
Ната могла бы спросить. Но не будет. Никогда.
Говорят, между близнецами существует очень сильная незримая связь. Что же получалось? Ната в своих видениях видела не своё прошлое, не своё будущее, а сестру? А как же лес, поляна, куда её приводил Федор? Всё перемешалось. Или ей удалось совместить несовместимое?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Значит, сестра-близнец.
Девушка распахнула глаза, открыла кран с холодной водой и брызнула несколько раз себе на лицо. Ната грустно улыбнулась. Умыться бы по-человечески. В этом случае она превратится в зебру и пойдет пугать Федора непрезентабельным внешним видом. Лукавила. Федор не испугается, не сочтет её страшной. Комплексы по поводу внешности придуманы самими же девочками.
Холодные брызги помогли немного.
Ната выпрямилась и посмотрела на руки.
Не дрожат. Да и паники нет.
Она собрана, как никогда.
Наташа развернулась и снова вернулась в комнату. Ничего не изменилось за время её ухода, а Людмила Игнатьевна, как сидела, спрятав лицо в ладонях и глуша рыдания, так и продолжила. Наташа подошла к маме и присела перед ней на корточки.
— Мам, — голос всё же дрогнул.
Женщина мотнула головой.
— Мам, — Наташа попыталась отвести руки матери в стороны, но родительница оказалась не менее упрямой.
— Я не смогла… не смогла противостоять…
— Тебя никто не винит. Мам, посмотри, пожалуйста, на меня. Пожалуйста…
Наташа сама не заметила, как начала плакать. Защипало щеки, и она раздраженно провела тыльной стороной ладони по одной щеке, с легким удивлением увидев влагу.
— В тот год, когда ты родилась, Наташа, случился Прорыв, — голос Федора врезался в сознание Наты, успокаивая и забирая часть внимание на себя. Всё, что касалось истории соприкосновения двух миров, неимоверно её интересовало. — Низшие демоны устроили переворот. Они воевали между собой, других почти не затрагивая. Пришлось привлекать некромантов, чтобы остановить кровопролитие. Таким образом, некромантам дали послабление, хотя в обычной жизни они не высовываются особо.
— А что значит Прорыв?
Наташе удалось всё же отвести руки матери от лица.
Две женщины смотрели друг на друга. Ната видела всё, что испытывала мама: боль, отчаяние, дикую, ни с чем не сравнимую и ничем не заглушаемую тоску. Вот почему Людмила Игнатьевна иногда вечерами долгие часы смотрела в пустоту, приглушив свет и закутавшись в старый потертый во многих местах плед.
Плед, который был с ними всегда. Как помнила себя Ната.
— Когда нелюди несанкционированно переходят между мирами. Не только у двуликих есть Старейшины. Есть и общий, назовем его, межрасовый Совет. Они контролируют баланс, который нельзя нарушать.
Ната сильнее сжала руки матери, говоря рукопожатием, что ни она, ни Федор — никто её не осуждает. И не осудит.
— Почему Старейшины ничего не предприняли?
— Там… какой-то договор…
Наташа обернулась и посмотрела на Федора.
— Басур был одним из тех, кто урегулировал вопрос с низшими демонами, — объяснил мужчина.
— Но при чем тут ребенок? Младенец?
Если бы Наташа не видела сестру в той пещере, она бы решила, что задуманное — для жертвоприношений.
С ума сойти. Пару недель назад она жила обычной жизнью, а сейчас думает о кровавых жертвоприношениях! И в её голове возникают картинки не из фильмов, не из книг.
Из воспоминаний. Чужих. Вполне реальных.
И эти воспоминания видел другой человек.
— Не могу знать.
Ната медленно кивнула.
— Мы найдем её. Мам, ты меня слышишь?
Людмила Игнатьевна замерла. Задрожала. Сильнее сжала руки дочери.
— Обязательно найдем, — Наташа снова посмотрела на Федора.
Тот в свою очередь смотрел на неё, и с каждой долей секундой между ними образовывалась нить, что сильнее цепей. Любых клятв, обещаний. Росписей. То, что невозможно порвать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Найдем же?
— Даже не сомневайся.
ГЛАВА 16
Давно Федор не был в городе, и в этой квартире в частности. Парадокс заключался в том, что эта квартира покупалась, как их с Ариной семейное гнездо, но Арина ни разу не переступила этот порог.