течение всего дня: приехали домашние из лесу с дровами или вернулись с другой работы — подается кружка чаю с куском хлеба или булки; зашла соседка покалякать — то же самое угощение; зашли мы, проезжающие люди, обогреться — и нам то же. Многие из поляков до того времени о кирпичном чае даже не слыхивали; отведали — оказался довольно сносным. Он не имеет того аромата, который в большей или меньшей степени свойственен чаю, употребляемому в Европейской России, носящему название байхового, цветочного, фамильного; вкус слегка вяжущий, но ничуть не отвратительный. А так как кирпичный чай гораздо дешевле байхового, то многие из нас оставили байховый чай и заменили его кирпичным; так и я сделал. Утром я выпивал большую кружку кирпичного чая, съедал при этом ломоть хлеба, посыпанный солью — и чувствовал себя удовлетворительно. Бывши на свободе, студентом, я употреблял сахар в очень умеренном количестве; теперь я совсем перестал употреблять его.
Вечерний чай был повторением утреннего. Ужина обыкновенно не было. Изредка я и трое моих товарищей по камере, давали себе разрешение «кутнуть»: покупали кусок мяса и приготовляли к ужину несколько кусков бифштекса или несколько котлет. Случались и в других камерах подобные же «кутежи».
Бывало иногда, что наш повар отпускал нам обед из двух блюд: кроме «крупника» мы получали по тарелке кашицы с небольшим количеством [отсутствует часть текста][190]. Политические тюрьмы, подведомственные комендантскому управлению, находились, кроме Акатуя, в следующих селениях: Александровский Завод[191], Кадая[192], Алгач[193], Зерентуй[194]. Насколько мне известно, во всех этих тюрьмах кандалы надевались, как и в Акатуе, в очень редких случаях, а именно при посещении тюрем проезжающими важными особами.
Кроме кандалов, юридическое состояние «испытуемых» должно бы быть отмечено еще одним внешним признаком — принудительною работою. За время моего пребывания в акатуйской тюрьме никаких принудительных работ, т[о] е[сть] работ, производимых по приказанию начальства — не было. На расстоянии приблизительно одной или двух верст от тюрьмы в одной из окружающих гор находилась штольня, бывшая когда-то местом добывания какой-то руды; некоторые поляки полюбопытствовали, сходили туда, увидели своими глазами штольню и еще какие-то признаки производившихся когда-то работ; я не полюбопытствовал. Впоследствии, когда я находился в Александровском Заводе, я изредка видел там что-то в роде принудительных работ, так сказать — намек на принудительные работы; об этом расскажу в своем месте.
4
Чрез несколько времени по прибытии в Акатуй наш староста принес образчики сукна, холста и сапожной кожи; мы могли получить от комиссара все это или натурою, или деньгами. Из денег, с которыми я приехал в Тобольск, у меня оставалось к этому времени рублей около семидесяти — для тюрьмы сумма очень значительная; а одежда заметно поистрепалась, и запас белья был довольно скудный; сапоги были в удовлетворительном состоянии. Сообразивши все это, я пожелал получить сукно и холст натурою, а за сапожную кожу получил деньги — какой-то пустяк. Огромное большинство поляков предпочло получить деньги также за сукно и за холст; поскольку они получили, не помню. Полученное мною сырое сукно было приблизительно такого достоинства, как сукно солдатских шинелей, может быть немного тоньше. В числе моих тюремных товарищей был один зауряд — портной (на свободе он был арендатором фольварка, т[о] е[сть] небольшого помещичьего имения); за умеренную плату он сшил из моего сукна свитку и брюки. Другой товарищ (на свободе — студент математики Киевского университета) сшил из моего холста две, не то три сорочки; сначала показались мне эти сорочки жестковатыми, но скоро привык.
При мне настоящих ремесленников в акатуйской тюрьме не было ни одного; все население тюрьмы состояло из интеллигентов различных профессий: официалисты, мелкие арендаторы фольварков, чиновники, несколько ксендзов, довольно много студентов, преимущественно киевских. Некоторые получали от родственников деньги в более или менее значительном количестве. Комендантское управление держалось правила: если на имя арестанта получалось с почты двадцать пять рублей или меньше, эти деньги выдавались ему тотчас же сполна; если получалось больше, то деньги выдавались постепенно, по двадцати пяти рублей в месяц. Больших сумм никто из акатуйцев, насколько могу припомнить, не получал; небольшие суммы, по пяти рублей, по десяти, по пятнадцати, время от времени присылались многим. Сначала бывали посылки с бельем и с обувью; но получатели увидели, что комендантское управление выдает им такое белье и такую обувь, которые не заслуживали бы и пересылки; родственники, конечно, не захотели бы тратить деньги на почтовую пересылку подобного барахла; очевидно, кто-то, где-то, вынимал хорошие вещи и заменял их разным хламом. Родственники были уведомлены об этих метаморфозах и посылки прекратились.
Из тех тюремных обитателей, которые не получали денег с родины, один зарабатывал кое-что шитьем и, главное, починкою одежды, другой — шитьем белья; об этих двух, а также о поваре и хлебопеке, я уже упоминал; был еще чеботарь (на свободе киевский студент). Оставалось человека два или три таких, которые денег ниоткуда не получали и ремесла никакого не знали. Если бы мы имели казенную баню, эти двое или трое занялись бы стиркою белья; у всех вообще белье было простое, из материалов недорогих, и научиться стирке такого белья можно в очень короткое время; но вместо бани у нас была какая-то развалина, и мы принуждены были отдавать белье для стирки в деревню. Надо было придумать что-нибудь другое; и придумали.
В состав казенного довольствия разных наименований, которое наш староста получал от комиссара в определенные сроки, входили, между прочим, сальные свечи; количество свеч исчислялось по какому-то расчету, довольно сложному, в различные месяцы было не одинаково, но в общем получался вес довольно значительный. Староста потолковал с комиссаром, потом с товарищами; и в заключение разговоров мы порешили устроить миниатюрный свечной завод. Составили складчину, собрали рублей тридцать или сорок. На эти деньги староста купил деревянный станок с несколькими десятками металлических свечных форм различной величины: из маленьких форм получались свечи так называемые восьмериковые, т[о] е[сть] восемь штук этих свечей весили приблизительно один фунт; из больших форм получались четвериковые свечи; было небольшое количество промежуточных форм для свечей пятериковых и шестериковых. Кроме станка и форм было куплено несколько пудов скотского сала и соответственное количество фитильной бумаги. Один из кухонных котлов был предоставлен в распоряжение свечелеев. Они рубили сало, растопляли его в котле и разливали по свечным формам, в которые предварительно вдевали фитили; потом выносили станок во двор. При зимних морозах формы охлаждались быстро, свечи выдергивались из них; станок несли в кухню обратно и повторяли ту