Маша, расскажи обо мне Соне Кругловой. Скажи, что я желаю ей счастья. Того, что было между нами, я никогда не забуду.
«Что было?» – подумала Маша, в десятый раз перечитав письмо брата. Соня ничего ей не рассказывала, кроме своих несбывшихся надежд.
Своим недоумением Маша поделилась с мужем, и тот сразу же спросил:
– Ты знаешь, кто отец Варвары?
Маша несколько секунд, не мигая, смотрела на Дмитрия, затем в беспокойстве прошлась по комнате.
– Да нет же, Митя, не может быть. Она бы поделилась со мной. Зачем было скрывать?
– И все же? Ведь мы об этом ничего не знаем. Когда у Вари день рождения?
Несколько дней Маша провела в раздумьях. И вот они с Митей в коммуне.
Маша наблюдала за подругой и раздумывала: сказать? Нарушить уравновешенную жизнь? Внести в Сонечкин с таким трудом налаженный мир новую смуту? Нельзя говорить.
Но как не сказать? Ведь Владимир просил – хотел, чтобы она знала… Однако он не представляет, как здесь все изменилось.
Пока Соня писала записку матери, супруги Смиренные спорили на крыльце.
– Она имеет право знать правду, – настаивал муж. – Она же молится о нем как об усопшем!
– Ты уверен, что она молится? По-моему, Соня целиком занята строительством коммунизма.
– Маша, не нам решать. Владимир просил передать.
– И что она станет делать? Поедет к нему? Она не жена, ее никто не выпустит.
– Она будет знать, что Владимир жив.
Перед самым отъездом, уже когда подвода ждала их на дороге и Миша с отцом Дмитрием немного опередили женщин, Маша обняла подругу и спросила:
– Соня, почему ты не сказала нам тогда, что ждешь ребенка от Владимира?
Соня споткнулась, остановилась.
– Откуда ты узнала?
– Догадалась. Скажи, а если бы ты вдруг узнала, что… Ну, что его не расстреляли тогда. Что он выжил…
Соня посерела лицом. Затем медленно, пятнами, на скулах проявился румянец.
В беспокойных глазах вспыхнул огонь.
– В тюрьме? В лагере? Маша, не молчи! Где он?
– Тише, тише, Соня. Он за границей. Мы не знаем точно где. Но он жив.
И Маша наизусть прочла Соне письмо брата. А последние строчки повторила несколько раз.
Потом Маше пришлось еще долго говорить, чтобы вывести подругу из состояния шока. Но подвода ожидала их, пора было уезжать. У Маши долго перед глазами стояла одинокая фигура Сони на проселочной дороге – в телогрейке, кирзовых сапогах и красной косынке. Но ни о чем таком Маша не стала рассказывать теперь Сониной матери. Постаралась поддержать – все они теперь нуждались в поддержке.
* * *
Этой весной две церкви Троицкого ансамбля заняли под ремонтно-строительное управление. Службы пока еще проводились в одной, но и отец Дмитрий, и протоиерей знали наверняка, какая судьба ожидает приход. Ничто не обещало перемен к лучшему. В этот год отец Сергий занес последнюю запись в городскую летопись. Он привел в порядок все бумаги и подготовился ко всему, что бы ни произошло.
Его жизнь протекала как обычно, разве что в молитвах не вспыхивала более прежняя страстность, она уступила место спокойствию и покорности. Все в руках Божьих. Отец Сергий был готов равно и к новым испытаниям, и к тому, чтобы без сожаления покинуть этот мир. В душе его установилось равновесие. С матушкой Александрой они часто понимали друг друга без слов. На Пасху отец Сергий предложил отправиться в Рябинину пустынь – навестить внучку. Матушка словно ждала этого – у нее и гостинец был припасен – кулич и крашеные яички. Когда они появились у ворот коммуны, на площади возле церкви-клуба шел концерт. Дети в красных галстуках пели «Интернационал». Коммунарки и гости сидели на вынесенных из клуба лавках. Над сценой, сколоченной из грубых досок, висел кумачовый лозунг «В дни Пасхи работать по-ударному!».
Соня Круглова на концерт опоздала. Она возвращалась со смены, когда на краю поля ее окликнули:
– Софья Даниловна!
Она оглянулась и чертыхнулась про себя. Принесла нелегкая. Ленька Кожаный собственной персоной. Ленька мало изменился за последние годы, разве что слегка округлился да облысел. На нем была все та же кожаная куртка, только теперь без портупеи.
– Вы нас, Леонид Матвеич, не забываете.
– Не обольщайся, Круглова, случайно заглянул.
– Так вы шли бы к клубу, там концерт нынче.
– А я не хочу к клубу, Круглова. Я к тебе хочу.
И, не говоря лишних слов, Кожаный обхватил женщину руками, ухватил пониже спины, где кончалась телогрейка, сжал больно. Только Соня была женщина не хлипкая, она приподняла Леонида Матвеича и как-то так легонько в сторону отставила. Отряхнула его с себя и двинулась дальше.
– Круглова, ты зря это! – крикнул он ей вслед. – Я ведь не шутки ради это к тебе. Я знаю, что ты женщина серьезная.
– Знаешь, тогда чего лезешь?
– Я это… замуж выходи за меня.
Сонечка остановилась.
– Чего?
– Я, Круглова, тебя с ребенком возьму. И не посмотрю, что ты – дочь кулака. Будешь со мной как за стеной, Круглова. Я теперь в силе, у меня власть в руках.
Видя, что женщина молчит, Кожаный воодушевленно продолжил:
– Мы с тобой заживем, Соня…
И он снова приблизился к ней и ловко запустил руки под телогрейку. Соня коленку вперед выставила, и случайно так у нее это получилось – Кожаный от боли пополам согнулся, а она дальше пошла.
– Сука! – прошипел он ей вслед. Она не отреагировала, тогда он продолжил: – Подстилка белогвардейская! Знаю, от кого дите-то нагуляла!
Она остановилась и повернулась в его сторону. Кожаный почти распрямился, но все еще продолжал держаться за дерево.
– Вон, родственнички-то наведать прибыли, стоят у клуба, на внучку глазеют.
– Кто? – не поняла Соня.
– Поп с попадьей, кто! – гаркнул Кожаный. – Ну погоди, Круглова, достану я тебя!
Но Соня больше его не слушала. Она бежала в коммуну, на площадь, издали увидела Вознесенских, подбежала и обняла матушку Александру. На них оглядывались. Соня увела своих гостей к себе в дом, послала соседкиного мальчика за Варварой и совсем забыла про Кожаного, потому что такое человеческое тепло излучали эти двое, такое тепло, что она почувствовала себя маленькой и счастливой и очутилась в другой жизни. Она плакала, и матушка Александра плакала. А когда пришла Варвара, то строго уставилась на мать и покачала головой, как взрослая. Варвара не понимала, зачем материны гости так на нее смотрят, но не посмела возразить, когда батюшка поднял ее и усадил к себе на колени. Строгая девочка Варвара вмиг подпала под обаяние отца Сергия и воздержалась говорить с ним о вреде религии. Она даже согласилась отведать кусочек кулича и съесть яичко. Гости ей привезли книги. Здесь были сочинения Некрасова и томик Пушкина. На обложке одной из книг имелась красивая надпись: «Ученику третьего класса Владимиру Вознесенскому за успехи в учебе и примерное поведение».