– Я… – Эмили покраснела. Отступила на шаг, споткнулась.
– Ты по-прежнему неравнодушна к Алешке. И я могу тебя понять. Но тогда не лезь мне в душу, Эмили, прошу тебя!
Они вернулись к мужьям и как ни в чем не бывало стали болтать о пустяках.
Но все же, когда Артем с Эмили ушли к себе, Алексей спросил:
– Что с тобой, Ася?
Она пожала плечами.
– Мне что-то неспокойно за тебя, боевая подруга. Завтра у нас небольшая вылазка в горы, можешь в часть не ходить. Отдохни-ка немножко дома.
– В горы? Надолго?
– Как обычно, Аська, ты же знаешь – как получится.
– Алексей, я тебя очень прошу: возьми меня с собой!
– Да что случилось? Ты же знаешь, это исключено. Там, между прочим, стреляют.
– Мне все равно, я не боюсь.
– И все же ты чего-то боишься. Опять что-то скрываешь от меня? Ну-ка…
И Вознесенский попытался обнять жену. Она выскользнула, отошла к перилам, уткнулась лбом в решетку. Она стояла так очень долго. Зыбкие звезды высыпали на бархат неба, над плоской крышей качался белый рожок луны. Ночь, наполненная вязкими, тягучими звуками природы, не соответствовала внутреннему звучанию Аси. Извне до нее доносились чуть слышное журчание воды в арыке, неясный шорох змеи в соломе, шуршание мышей, вздохи деревьев и стук упавшего яблока. А внутри кровь неслась по венам, сердце выстукивало чечетку. Ледяные пальцы трогали горячие скулы, а сжавшийся в комок желудок заставлял ощущать горечь во рту. Горько, неспокойно было Августине в этот час. Тот, кто хоть раз в жизни ощутил силу настоящей страсти, знает, что на какое-то время голос ее способен заглушить все другие голоса. Сила эта способна смести на своем пути строения, трепетно воздвигаемые человеком всю свою жизнь. Однако же чуткая душа и в эти роковые минуты способна расслышать тоненький голосок, слабо напоминающий о том, что страсть – это еще не все… И эта слабая помеха способна внести горечь даже в самый сладостный мед любви…
Ночь, обволакивая женщину, заставляла испытывать страх, ни на что из пережитого не похожий. И Августина ждала утра.
Но и утро не принесло покоя. Целый день она бродила сама не своя, перекладывая предметы. То выходила во двор, то возвращалась, чтобы вновь наткнуться взглядом на вещи Алексея – портупею, чайную чашку из любимского дома, картину Ивана, на которой Троицкий ансамбль и сторожка на берегу Учи.
Вещи эти, казалось, наблюдали за передвижениями Августины и все понимали. К тому же Эмили бросала тревожные взгляды и несколько раз пыталась подступиться с расспросами. Ася уклонялась от разговоров, но от этого не становилось легче.
Все, что было сейчас вокруг нее, сегодняшнее время каким-то образом отодвинулись. Словно она сама, та, прежняя, вчерашняя влюбленная гимназистка, выплыла из прошлого. Она требовала свое – свою страсть, не прожитую в полную силу, неисполненные желания, оправдание всех страданий, пережитых после. Она была моложе, сильнее и безрассуднее Аси теперешней. И с ней было не совладать.
К вечеру ее состояние стало невыносимым. Единственное место, которое, как она надеялась, могло внести какую-то ясность, это могила сына, и она отправилась туда.
Знойный вечер не принес прохлады. Воздух был тяжел и густ, солнце плавилось, лениво подползая к своей западной гавани.
Здесь, в Бухаре, ночь наступала всегда неожиданно. Вечер кажется бесконечным, но впечатление это обманчиво – ночь подстерегает его у края неба и обрушивается, вмиг захватывая в свои объятия всю округу целиком.
Ася знала это, но продолжала сидеть на могилке сына, как на единственном острове спасения для себя. Это место избавляло ее от необходимости выбора, и зыбкая надежда избежать его существовала для нее только здесь.
Но она ошибалась.
– Августина!
Лев появился из-за деревьев. В этот момент, как занавес, на Бухару упала искристая ночь. Он подошел к ней, взял за руки. Мгновенно по рукам побежали невидимые потоки, кровь застучала в животе и в висках.
– Я знал, что ты придешь сюда. Пойдем.
Прежде чем она ответила, его губы нашли ее рот. Звезды закружились над головой вместе с черными силуэтами деревьев.
– Все будет хорошо, пойдем, – тихо повторял он, увлекая ее за собой. Она двигалась как во сне – не видя дороги, не различая иных звуков, кроме стука собственного сердца.
Они отошли довольно далеко от кладбища, когда со стороны воинской части до них донесся стук копыт. Это был одинокий всадник, и он торопился.
Ася остановилась.
Лев тянул ее за руку.
– Пойдем, нам нужно торопиться.
– Это Федулов, – сказала Ася, безошибочно узнав красноармейца по белой курчавой голове, мелькающей меж деревьев.
– Бог с ним, пойдем.
– Нет, ты не понимаешь. Что-то случилось. Он скачет один ночью в город. Он едет к нам, это ясно.
– Тебя нет, Ася. Забудь. Проводник не будет ждать, нам нужно идти.
– Это Федулов. Может, что-то с Марусей. А может… Ты не понимаешь, я должна знать!
Лев что-то говорил ей, обнимая за плечи, но она не слышала его: она вся была устремлена туда – вслед за лошадью красноармейца Федулова. Она вдруг ясно почувствовала, что не может не узнать, что случилось, ведь зачем-то он несется ночью, подвергаясь опасности, в город.
– Ася, я не пущу тебя. Я люблю тебя, Ася! Ты нужна мне, не уходи!
Но она молча уходила от него, в темноте натыкаясь на камни, попадая ногами в ямки вырытой глины, падая и карабкаясь наверх, чтобы срезать путь.
– Э-эй! – громко крикнула она, но Федулов не слышал. – Э-эй!
– Кто здесь?
Всадник остановился у городских ворот. Конь нетерпеливо перебирал ногами.
– Это Вознесенская, – задыхаясь, объяснила Ася, карабкаясь на холм. – Что случилось?
– Августина Тихоновна? Вы здесь?
Федулов спешился. Помог ей подняться.
– Я к вам.
– Я уже поняла. Что-то с Марусей?
– Нет. Алексей Сергеич ранен. За вами посылать было не велено, идет операция. Но мы с Марусей решили – негоже это.
– Ранен?..
Ася опустилась на землю у ног коня.
– Да вы не волнуйтесь, там доктор. Но все же ранение тяжелое. Я подумал…
– Я еду с тобой. Поворачивай.
Федулов помог Асе подняться в седло. Она ни разу не оглянулась в темноту, где остался Лев.
Они мчались, и ночь гналась за ними. Но вот уже костры воинской части.
Большая палатка лазарета была освещена изнутри желтым светом керосиновых ламп. У входа дежурил красноармеец и Асю впустить внутрь отказался.
– Идет операция.
– Где командир? – звенящим от волнения голосом спросила Ася.
Красноармеец кивнул в сторону палатки, откуда уже шел к лазарету высокий худощавый командир Щедрин.
– Я хочу знать положение моего мужа, – все тем же звенящим голосом проговорила Ася. – Рана опасная?