Читать интересную книгу Только теннис - Ольга Морозова

Сейчас тренеру легче научить ребенка играть двумя руками слева. Родители пристально следят за тем, как обучают их детей. Если тренер начинает ставить удар двумя руками, то результат налицо через два дня. Трудно научиться играть одной рукой. Моя дочь, начавшая заниматься теннисом в шесть лет, уже много лет играет слева одной рукой. Мне хотелось, чтобы основной удар слева был у нее поставлен на одну руку. Кстати, в десятке мира большинство играет слева одной рукой. Наконец, сама Крис Эверт сказала, что игра двумя руками - это невеликое преимущество. Только потому, что она в теннисе гений, у нее и удар этот гениален.

Наверное, из-за того, что Крис начала тренироваться очень маленькой, она взяла ракетку двумя руками. А вся Америка, весь мир принялись ее копировать, потому что она всех побеждала.

Эверт и Борг - эти два человека приблизительно в одно время заставили весь мир играть в другой теннис, самое интересное, в пассивный. Позже родился новый стиль, агрессивный. Каждое поколение имеет свои преимущества, свои положительные и отрицательные примеры, но все равно теннис идет вперед. Крис Эверт перевернула в его истории новую страницу - такое удел единиц. Получился, на мой взгляд, некий парадокс - Крис одновременно подняла теннис на новую высоту и в то же время сделала шаг назад, потому что удар двумя руками ограничивает красоту тенниса. Это мое субъективное мнение.

ЕЩЕ ТРИ ИМЕНИ...

В моей спортивной жизни друзей было очень много, я же как могла рассказала только о самых близких, о тех, чья теннисная судьба повлияла на мою или переплелась с моей собственной судьбой. Но невозможно не назвать еще три имени - Теймураза Какулии, Марины Крошиной и австралийки Ивон Гулагонг.

ТЕЙМУРАЗ КАКУЛИЯ

Со временем ко мне приходило понимание того, что только среди тех, с кем пройдена длинная дорога в спорте, есть истинные друзья. Знакомых миллионы. Приятелей тысячи. Но я говорю о настоящих друзьях. Я приезжала в Ленинград, звонила Ане Красько (Еремеевой): "Аня, я в Ленинграде..." И знала, первое, что услышу в ответ: "Приезжай". А ведь я не поздравляла ее с днем рождения, с 8 Марта, может, раз в год разговаривали по телефону. Я могла позвать в любое время Алика, Тимурика, Анну Дмитриеву, и они приходили без лишних вопросов. Мы никогда не писали друг другу писем, но всегда друг о друге помнили. В жизни каждого из нас был кусочек судьбы другого. Тимурик, Алик и я в молодые годы ходили вместе, как знаменитая компания мушкетеров. Тимур в нашей тройке был бесконечно предан Алику, как Портос Арамису у Дюма. Алик постарше, но Тимур относился к нему не только как к бесспорному лидеру, но и как к герою, хотя, по моему мнению, Алик слишком много себе позволял. Они сыграли десятки невероятных по интриге матчей, но всегда с предсказуемым концом. У меня была своя теория по поводу их личных встреч. Алик по таланту выше, что он и доказал на корте, но в спорте вечных побед не бывает. Кстати, на всесоюзных турнирах неожиданности случались постоянно, так как любой успешно действующий за рубежом теннисист, а главное, постоянно туда мотающийся, для своих соотечественников являлся слишком большим раздражителем. Потом наступали и моменты, когда Алик находился не в лучшей форме, кому как не Тимурику это было лучше всех известно? Точно так же, как Марина Крошина все знала о моем состоянии. Число побед над ней у меня значительно больше, чем поражений, но все же я ей проигрывала, а Алик Тимуру - никогда. Было время, когда только они выходили в финал любого крупного всесоюзного турнира и за день до него начинали отмечать первое место Алика и второе Тимурика. Их друзья поднимали тосты за лидирующую роль Грузии в советском мужском теннисе, но с обязательной последовательностью: сперва за Метревели, потом за Какулию. В тот единственный день, когда Алик проиграл Тимурику на первенстве Европы в Чехословакии, я ушла со стадиона, не дождавшись конца их драматического спора. Алик постоянно обращался ко мне, сидящей на трибуне, с просьбой поддержать против несправедливости судей. Но я не могла этого сделать. Если бы дело касалось Ричи или Тейлора, то тогда собственные высказывания против своей совести я смогла бы оправдать, а в матче против Тимурика я не могла сказать о мяче, улетевшем в аут, что он попал в площадку.

В сложившемся тандеме Тимурик в своей роли "дублера" виноват сам, он поставил себе задачу быть вторым, и эта "должность" его вполне устраивала. Он не только искренне любил Алика, но и по характеру относился к числу ведомых...

У любого человека наступает время перелома, так и ребята много лет находились в плохих отношениях. Алик в свое время не понял, что мы растем, что мы уже не девочки и мальчики, а взрослые люди с семьями и детьми, с ответственностью к своим близким, и перед чужими глазами мы должны ставить друг друга высоко. Если мы всеми своими действиями высказывали уважение к Алику, то он, порой в присутствии малознакомых людей, вел порой себя недопустимо. В глубине души я тем не менее уверена, что как и прежде нет у Метревели друга ближе, чем Какулия, а у Какулии ближе, чем Метревели.

Человек проверяется годами. Какулия остался преданным теннису, чего нельзя сказать о многих, кто поднимался в нем так же высоко, как и он. Тимурик без конца мог говорить о нашем общем деле. Мы с ним спорили часами о тех или иных комбинациях или ударах. Став тренером сборной, я ни на минуту не сомневалась, что, если мне будет трудно, Тимур всегда поможет. Если я на тренировке сомневалась в каком-нибудь техническом приеме, я с ним советовалась, но не всегда соглашалась. Я думаю, нас связывало с Тимуриком еще и то, что мы для себя решили - теннис в нашей жизни главное. А вот Алик решил жить вне тенниса, вначале даже над теннисом. Были моменты, когда он из-за своей гордости не то чтобы делал Тимуру плохо, он не делал для него вообще ничего, что, наверное, еще хуже.

Какулия со временем стал замечательным тренером, что получается далеко не у всех известных спортсменов. Мы выбрали с Тимуриком общий принцип - в своей работе идти к современному элементу через классический теннис. Дальше наши методы разнились, из-за чего мы часто ругались. Он готовил свою лучшую ученицу Лейлу Месхи по-своему, но, бесконечно уважая его, я часто не соглашалась с его принципами.

МАРИНА КРОШИНА

Как только на турнирах появилась Марина Крошина, Нина Сергеевна сразу ее заметила и влюбилась. Меня это ужасно раздражало, ведь Крошина считалась самым трудным для меня соперником в Совет-ском Союзе. Позже появилась Наташа Чмырева, тоже непростой конкурент. Но когда тебя сильнее только физически, это не так страшно, а вот если умеют читать твою игру и каждый раз надо находить новые комбинации, чтобы сбить с толку соперника - это куда тяжелее. Марине предстоял еще долгий путь в сборную, еще не скоро она сумеет обыгрывать меня, но Нина Сергеевна уже к ней присматривалась.

Я впервые увидела Крошину на турнире в Таллинне. В столице Эстонии шли детские соревнования, куда ее привезли совсем маленькую из Алма-Аты, и все ходили смотреть на новую звездочку. Передо мной стояла красивая девочка, младше меня на четыре года, легкая, как пушинка. Марина до конца спортивной карьеры осталась очень привлекательной, во всяком случае корреспонденты ее очень любили. Еще ребенком она казалась наполненной необыкновенной женственностью.

За все время совместных выступлений у нас ни разу не испортились отношения. Марина всегда относилась ко мне как к старшему товарищу. Она никогда не уступала мне на корте, но вне его всегда отдавала лидерство. Как и Какулия, она по характеру ведомая. Ее не интересовали сопутствующие лидерству детали и атрибуты. Натура у Марины - романтичная. Она писала стихи, рисовала (я, например, ни разу даже не подумала зарифмовать хотя бы пару строк), во всем мы были абсолютными противоположностями. Марина рассеянна, все забывающая, со мной такого не случалось никогда. Марина могла оставить на корте свои вещи, твои вещи, деньги, ракетки. При этом обижалась до слез не только от грубых слов, но даже от косого взгляда.

Крошина первый раз приехала в Лондон играть юношеское первенство на Уимблдоне. Как и всем нормальным женщинам, купить нам прежде всего хочется косметику. В этом желании Маринка ничем не отличается от других. Но она одна отправилась за покупками, а когда вернулась, мы сразу поняли: что-то произошло. Крошина попала в самый дорогой магазин, где умудрилась забыть взять сдачу в пять фунтов. Тени, которые купила Марина, стоили тогда тоже фунтов пять, другими словами, она за пару часов истратила трехдневные суточные, других денег мы тогда не имели...

Когда Алик впервые затеял разговор о лицемерности нашего заграничного существования, то на президиуме федерации встал один из старейших ее членов и сказал: "Товарищи, о чем разговор, ведь Метревели опять едет в Америку!" И вопрос тут же закрыли. Сама по себе поездка в Америку расценивалась как огромный подарок власти и судьбы, обесценивать его разговором о деньгах тем, кто никуда никогда не выезжал, казалось верхом неприличия...