— Лина, я не собираюсь ничего такого с тобой делать. Я хочу понять, что происходит, — сердито, но в тоже время мягко проговорил понтифик.
— Ты все знаешь, — опять этот мертвый голос.
Со стороны двери донесся вопрос Фила:
— Лин, это из-за фотографий?
Девушка зажмурилась.
— И ты видел?
Филипп посмотрел растерянно на учителя, тот ответил гневным взглядом.
— Лина, — снова Марк. Когда ж они оставят ее в покое-то? — Лина, ты зачем руки порезала?
— Не хочу позора… и ты… ты так ненавидишь меня! Это так страшно!
Марк перетащил девушку с пола к себе на колени, обнял, погладил по голове.
— Да что ж ты делаешь-то?
Она замолчала и начала тихо всхлипывать.
— Поплачь, поплачь, моя родная, все пройдет со слезами. Поплачь. А я говорить буду, ладно?
Лина заплакала еще сильнее, закрывая лицо руками.
— Он ведь шантажировал тебя, да? Этими фотографиями? Сказал, что либо он попадает в список, либо он их опубликовывает? Верно? И ты пошла ко мне, потому что боялась его. А я согласился внести его имя в списки, потому что видел ужас в твоих глазах.
Девушка, рыдая, кивала головой на каждый его вопрос. Марк говорил, как будто видел все происходящее собственными глазами.
— Ты разозлился.
— Конечно, разозлился, радость моя, — он погладил девушку по голове, — Ты пришла просить меня нарушить собственный же закон.
— А сегодня он передал тебе фотографии, — он еще громче всхлипнула.
— Я давно отдал Филу приказ выяснить все про твою жизнь, я должен был понять, почему ты так шарахалась от меня и боялась своего мужа.
— Увидев эти фотографии, ты возненавидел меня! — повторила девушка.
— Нет, я лишь разозлился снова. Потому что ты мне солгала сегодня, — он поднял ее голову и посмотрел ей в глаза, — Я ведь уже говорил тебе, чтобы ты так никогда со мной не поступала. А ты до сих пор это делаешь. Вот я и разозлился.
Алина потерла глаза руками, как маленький ребенок. Тушь расплылась огромными черными пятнами, подзасохшая кровь с запястий, смоченная слезами, размазалась по щекам.
Марк вытер мокрые щеки девушки и сердито сказал:
— А только что ты едва не сделала самую большую глупость в жизни, и я имею полное право рассердиться на тебя еще сильнее. Почему ты хотела покончить с жизнью? Из-за этого ублюдка?
Лина опустила глаза и промолчала.
О чем ему говорить? О своей обреченной, не имеющей смысла жизни?
Ему? Что он сможет понять, счастливый в любви мужчина?
Марк поднял глаза на Фила.
— Дай стакан холодной воды.
Ученик подал воду. Марк поднес стакан к губам девушки.
— Выпей, а то начнешь сейчас икать, а фаворитке понтифика не пристало это делать.
Лина покорно выпила воды и немного успокоилась.
— Родная моя, я не ненавижу тебя. Просто ты совершаешь иной раз поступки, которые меня очень злят. Но любить тебя меньше от этого я не перестану.
Она вспомнила недавние события.
— Ты и не любишь.
— Лина, — он протяжно вздохнул, — У меня действительно не было ничего с Магдой!
Она робко подняла голову. Неужели это правда?
— А вот отшлепать тебя за то, что ты тут натворила, не мешает, — он мягко усмехнулся ей. — А теперь ты, внятно и ничего не скрывая, расскажешь мне абсолютно все, что касается твоих отношений с этим… Ланевским. И не врать! Хорошо?
Девушка, чуть подумав, кивнула головой. Все равно, хуже уже не будет.
Рядом на табурет уселся Филипп.
Марк сидел и слушал Лину, и с трудом сохранял спокойный вид, понимая, что его злость и бешенство сейчас может навредить ей еще сильнее.
— Я… мне девятнадцать было, училась в университете на третьем курсе. А тут — он, красивый, богатый. Ухаживать начал, о любви говорил, заботился, — девушка начала было рассказывать, но снова зашлась тихим плачем. Марк успокоил ее, и она продолжила, перемежая рассказ всхлипыванием и слезами, — Мы поженились очень быстро, месяца через три, как познакомились. А потом… Через месяц я застала его с другой женщиной, с его секретаршей. В нашей постели. Устроила скандал, хотела уйти от него. Он тогда в первый раз избил меня.
Филипп поднял оторопелый взгляд на учителя, тот гладил девушку по спине, успокаивая от очередного приступа плача.
— Потом он извинялся, говорил что любит, что никогда себе такого не позволит больше. Я поверила. Дура была. Надо было сразу уходить, как только очнулась. А потом он пришел пьяный домой и снова избил за то, что я отказалась лечь с ним. Я же жена была, обязана по первому требованию мужа, а я отказалась…. И изнасиловал. И говорил, что я сама виновата, ему повод дала. А я… Я же девственницей была до замужества, берегла себя для мужа.
— Почему ты не заявила на него? — спросил ученик высшего.
— Куда мне заявлять? — огрызнулась Лина, — В полицию? Для них все, что происходит в семье, кроме убийства, обычное дело.
— Ну, ну, не злись на мальчика, — укорил девушку высший, поглаживая по голове, — Он же переживает. Он часто бил тебя?
Лина кивнула.
— Да, то просто ударит, мимо проходя, то изобьет. Насиловал тоже постоянно, я же отказывалась спать с ним. Говорил, что я обязана подчиняться мужу во всем, мол, муж — мой хозяин и господин. Меня воспитывали, что семья — это главное, святое и самое ценное. Бил за все: не идеально вымытые полы, недосоленную еду, что долго готовилась за компьютером к занятиям, что был свободный час, а я ничего по дому не сделала, что не улыбнулась, когда надо, не дала тапочек, когда он пришел с работы. Выгонял в халате босиком зимой на улицу. А я терпела, ведь семья — святое. Я слушала ежедневно, что если уйду — то никому не нужна буду, ведь я некрасивая, толстая, тупая и меня нужно в психушку. Мне пришлось уйти из университета, он заставил.
Девушка опустила голову, переживая прошлый позор и унижения.
— И защитить никто не мог?
— А кто? Родители уже старые, да и зависели от него, он им деньги на лечение выделял. Да и я старалась не говорить, зачем им лишний раз волноваться-то? Папа однажды увидел синяки у меня, понял, откуда они, с ним ночью инфаркт случился, а через три дня после похорон мама умерла. Она папу очень любила, не пережила его смерти. И я осталась вообще одна.
— А ты не могла использовать свой талант? — снова подал голос Филипп.
— Тогда уже нет, — качнула Лина горестно головой.
— А что с фотографиями? — уточнил Марк.
Девушка вытерла слезы, потянулась за платком в карман брюк, высморкалась.
— Вадим мне как-то руки поломал, меня в больницу отвезли. Там врач оказалась очень понимающая, Анна Дмитриевна. Она сразу догадалась, откуда у меня такие переломы, с лестницы так не упадешь. Стала помогать мне, заставила написать заявление в полицию, предоставила материалы по регулярным избиениям и насилию. На Вадима завели дело, ему грозило до десяти лет. Он стал ласковый, тихий, спокойный, больше не приставал ко мне, Я уж было решила, что все, изменился человек, одумался, верила, что он взялся за ум. А он… Он чем-то меня напоил, не знаю чем, у меня та неделя просто вывалились из памяти. Я не знаю, что он со мной тогда делал, Вадим показал мне фотографии и документы, потребовал забрать дело и отказаться от обвинения, мол, иначе он меня засадит за проституцию. И Анне Дмитриевне пригрозил семью всю убить, а у нее только-только внук родился. Я забрала заявление.