этой относительной тишине его салона я сойду с ума.
— Скажи хоть что-нибудь... — Не откликается даже, потому шепчу, — пожалуйста, Дамир. Не молчи.
— Что тебе сказать? — Слишком фальшиво, слишком спокойно.
— Правду... ты же так её любишь.
Глубоко выдыхает и начинает медленно опускать гильотину. Все говорят, что так больнее.
— Я не знаю, как ты могла в него влюбиться. — Первый вдох. — Вообще понять не могу. Он тебе отца напоминает, перед которым ты извиняешься? Идеальным его считала? Недостижимым? Куда ты пошла? Ради чего? Я не обвиняю, понять хочу. — Второй вдох. — Зачем тебе мужик чуть ли не вдвое тебя старше, вытирающий об тебя ноги, для которого ты никто... Где твоя гордость? Я таких отношений не понимал, а видеть тебя такой — это раздражает. — Ещё один. — Ты мне четыре дня назад ночью здесь показалась дикой свободолюбивой кошкой, когда меня оттолкнула, а сейчас ты котёнок со сломанными лапками. Это не плохо, я тебя не обвиняю, поверь. Но кто их тебе сломал?
Теперь молчу я, закрыв глаза. Даже защититься не пытаюсь, не хочу.
— Я похоже зря вчера ему морду не разбил... Если поедешь сюда ещё раз, мне не звони.
Слёзы вновь катятся, развязывая узел где-то в груди. Мне почему-то больно даже представлять, что он меня оставит здесь, я уже привыкла к Дамиру? Или это что-то другое?
— Не спасешь? — Это так нелепо шептать, так глупо, но ничего не могу с собой поделать.
— Ммм, — откидывается на спинку, облокотившись о дверцу и не сводя глаз с дороги, пока я на него смотрю, — я не хочу постоянно спасать жертву, Нина, а потом стать тебе главным врагом. Я хотел бы тебя просто любить, но один Аллах знает, что из этого выйдет.
— Сдаёшься?
Не произношу "наконец дашь мне утонуть в этом?"
— А ты хотела бы, чтобы сдался? — Брошенный взгляд под конец, пока по моей щеке слеза катится... очередная. — вот, честно скажи, Нин.
Говорю первое, что приходит в голову, всхлипнув.
— Нет.
Надеюсь, что это правда. Он молчит, крепче сжимая руль до белых костяшек, оголяя бегущие вены. Он же такой красивый, хороший, зачем я ему...
— Хорошо, — губы дергаются в улыбке, будто он себя заставил, — ладно. Окей, тогда переставай плакать, и давай сейчас прокатимся.
Я плакса, да? Глупая! Куда лезу постоянно?
Ты уже в его жизни
Дамир
Зря выпалил всё?
Долго не могла успокоиться, всхлипывая и пытаясь от меня спрятаться. Будто так я стану глух, слеп и бесчувственен. Ещё мальчишкой понял, пока Алика разбивала коленки и получала двойки в школе: когда женщина плачет, мир для меня останавливается.
Сбавляю скорость, далеко уводя стрелку спидометра от второй сотни. Дальний сменяю на ближний при редких встречных, что, как и я, по глупости решили покорять опустившийся вечерний туман. Повышаю градус климат-контроля, пока не согреется и не перестанет дрожать, хотя уже, кажется, спит.
Съезжаю на обочину, наконец взяв эмоции под контроль, снимаю с себя джинсовку, как тогда ночью, закрывая её, укутывая своего котёнка. Нина немного морщится от моих касаний, всхлипнув, как маленький ребёнок. Я хотел показать ей здешние места, хотя бы этот закат сейчас, розовый с дымкой, размывающий горизонт и сводящий всё во что-то небесное, незыблемое. Можно даже заехать к друзьям, у них как раз должно начаться выступление, но похоже опять не в этот раз.
Тихо включаю музыку, подстраивая мысли под мелодию. Снова выезжаю на трассу, теперь уже никуда не торопясь и не рискуя людскими жизнями. И всё думаю, что из себя представляет эта девочка рядом. Моя девочка, безусловно.
Сдался бы я? Нет, она точно не тот человек, от которого мне бы хотелось отказаться сейчас. Хотя это было бы правильно — я ей не нужен. Но что вообще считать правильным? Её жизнь, мою жизнь, жизнь Алики, Тэми, Стаса? Да любого, о ком сейчас ни вспомни, можно разобрать по частям и обвинить в чём угодно.
Но ради чего её в чём-то обвинять? Я хочу знать о ней больше...
Сворачиваю на заправку: нужно залить полный бак, а то с этой поездкой и явно тремя полученными штрафами за превышение скорости сжёг почти под ноль всё топливо. И один Аллах знает, как я боялся, что опоздаю, что она не возьмёт трубку, в очередной раз не слыша мои звонки, останется с тем глупцом. Боялся, что она просто меня забудет, вычеркнет из жизни, будто меня и не было. Может же, имея на это полное право.
Эгоизм? Хочу задержаться в её жизни, сместить другого, показав и доказав, что она может быть желанна... мной. Разве этого мало?
Беру кошелёк, выхожу из машины, и всё вроде бы, как обычно, пистолет-бак-двери-касса-девочка улыбается штатно. Решаю взять бургеры и кофе по акции, потому приходится заправиться, немного отъехать и ждать готовности заказа. Интересно, будет хоть вкусно? Никогда такое не брал... Когда подхожу к авто, будто оголодавший, заглядывая в крафтовый пакет и вдыхая ароматы фаст-фуда, не сразу понимаю, что что-то не так.
— Мне взял?
Закрываю дверцу, только после обернувшись: Нина сонно потирает до сих пор опухшие веки, зевнув. Так захотелось улыбнуться, приблизиться и поцеловать... просто коснуться, попробовать сейчас её губы на вкус, слегка прикусить их: растравить её, заставить откликнуться мне после стольких пролитых слёз по другому мужчине... слёз, стекающих по её щекам, почувствовать и стереть каждую из них из её памяти...
— Дамир! Ау, ты оглох!?
Откашливаюсь, отвернувшись к рулю.
— Да, взял.
Раскрываю пакет, протягиваю ей стаканчик с быстрорастворимым, та берёт его обеими руками, пытаясь согреть пальчики.
— Снова застыла? — Тянет коснуться её, потому вытягиваю руку и дотрагиваюсь до лба, пытаясь понять хоть что-то, а не думать, как было бы круто просто сейчас откинуть её сиденье и проклясть всё, весь этот миниатюрный салон, набивая синяки, но всё же целуя её. Стянуть платье, следя за её меняющимися эмоциями, стать сумасшедшим, поехавшим, но счастливым. Аллах, как же... — Температуры нет, кажется.
Нина всё это время сидела, вжавшись в кресло и почти не дыша. Наверное, меня спасло только кофе, едва ли позволит что-то такое ещё раз Нахохлилась маленьким воробушком, не знающим, куда ей деваться, и выдохнула вот только сейчас, когда убрал руку.
— Не делай так больше...
Закрываю глаза, сжимаю желваки, выдыхаю.