Дверь, увитую розами, и коров среди лютиков?
Она села и потянулась вперед, чтобы вымыть ноги.
– Нет, конечно, – сказала она, хотя в глубине души, я думаю, она надеялась, приехав на ферму, увидеть Отца в твидовом костюме горчичного цвета, как какого-нибудь веселого сквайра.
– Тогда какие проблемы?
Мыльная вода потекла по бугоркам ее хребта, когда она провела губкой по шее.
– Никаких, – ответила она.
– Это из-за Кена Штурзакера? – сказал я. – Не волнуйся, здесь он нас не потревожит.
– Нет, это не из-за него, – ответила Кэт. – Из-за Грейс.
– Но на поминках она выглядела намного веселее, – сказал я. – Благодаря тебе.
– Она положила кое-что в медальон, который я ей подарила.
– Ну и хорошо, – отозвался я. – По крайней мере, она хочет его как-то использовать.
– Джон, она положила туда волосы, – сказала Кэт. – Волосы Старика.
– И все, что ли? Ты меня волнуешь.
– Не смейся. Признай лучше, что в этом есть что-то жуткое.
– Кэт, она не отрезала ему волосы после смерти.
– А как же? Он что, сам дал ей прядь?
– Ну да, в знак любви, – ответил я. – Обычное дело в этих краях.
Прядями волос часто обменивались друзья, братья и сестры, тайные любовники. В прежние времена, когда Старик еще не родился, обручальные кольца были не по карману нищим фермерам, и, чтобы скрепить свой союз перед священником, пары из Эндландс вместо кольца наматывали на палец друг другу волосы. А когда человек старел, вот так, как Старик, он мог решить отрезать волосы, пока они еще оставались, чтобы кому-то передать. Я рассказал Кэт, что, если бы она поехала в Браунли Холл, она бы увидела там прядь волос, подаренных на исходе дней Натаниэлем Арнклиффом своему сыну. Клочок белой щетины, придавленный стеклом, в золоченой раме, внизу медная табличка с выгравированными на ней датами.
Он скончался в 1840 году в возрасте девяноста двух лет. Жизнь его была такой долгой, утверждал он, благодаря чистому воздуху Андерклаф и Божьему одобрению его работы. К этому времени его сын, Ричард, уже много лет фактически управлял фабрикой, и когда Натаниэль умер, он получил наконец возможность провести в жизнь ряд перемен, в которых ему всегда добродушно отказывали. Мир изменился с тех пор, как его отец прибыл в Андерклаф, и, когда речь шла об экономической реальности, сантименты приходилось отставлять в сторону… А реальность эта состояла в том, что по всей округе Вест Райдинг выросли фабрики, которые перерабатывали овечью шерсть в ткань, и, если Арнклифф не расширит производство, если его фабрика не будет механизирована, ее придется закрыть, и сердце деревни остановится навсегда.
Необходимо было предусмотреть в три раза больше рабочих и построить школу для их детей. Чтобы облегчить доступ в долину и обратно, дорогу расширили и укрепили. В стеклянном стеллаже в Браунли Холле были выставлены письма, которые Ричард писал Деннингам, с просьбой о продаже ему земли, необходимой для его грандиозного начинания. В письмах он приводил описания трущоб, виденных им в фабричных городках севера Англии, описывал переполненные сточные канавы, перечислял многочисленные болезни, приводил цифры умерших детей. Сообщения были битком набиты афоризмами, кои такие люди, как Ричард Арнклифф, окруженные потомством и одержимые идеями благотворительности, сочиняют с великой гордостью.
Те, кто больше всех страдает, меньше всех получают.
Тот хозяин, который доводит до смерти своих людей, льет воду на свой уголь.
Нет переданного или полученного дара более великого, чем образование.
И так далее.
Деннинги согласились, естественно, после долгой торговли по поводу цены, и ширильные рамы[27] во дворе фабрики были демонтированы, а на их месте возвели корпуса цехов. Чтобы пригонять речную воду при помощи силы тяжести, а также проталкивать ее и вращать большое колесо, был сооружен канал, куда полтора века спустя будет приходить полоскаться Ленни Штурзакер. Колесо, завертевшись, приводило в действие ткацкие станки, чесальные и ровничные машины. А люди с искривленными запястьями в отделочных цехах теперь состригали пучки шерсти с ворса гидравлическими ножницами.
Во времена Натаниэля деревня росла и развивалась, и в долину Деннингов стали приезжать люди с деньгами. В 1835 году был построен «Пастуший посох», о чем свидетельствовали цифры, вырезанные на косяке при входе. Бар расположился напротив церкви, которую Ричард продолжал реставрировать. Был установлен орган, а в доме священника, среднем из девяти домов, сделали новую крышу. И в том же году, когда Ричард принял дела у своего отца, он распорядился поставить статую святого Михаила с драконом прямо напротив окон бара, с тем чтобы в субботу вечером, когда последняя смена заканчивала работу и впереди ждал выходной, ткачи, ворсовщики и сортировщики ткани вспоминали, что Дьявол многолик, и шли домой читать Священное Писание.
Однако, каковы бы ни были перемены, какие бы прибыли ни сулил бодрый стук ткацких станков, Ричард, тем не менее, перенял от своего отца увлеченность стариной и начал возвращать в Эндландс прежние обычаи. Таким образом, за несколько лет деревня получила множество праздников на каждый сезон, когда все могли собираться и вместе их отмечать. Праздновали не только Пасху или Рождество, но и День колокольчиков, Иванов день, сбор урожая, открытие Ежевичной ярмарки, окончание сбора орехов, грибную охоту. Два цикла праздников сливались вместе: церковный и земной. Горожане, перебравшиеся на Нью Роу, приобретали, таким образом, целостное представление о течении года – представление, которое, как был убежден Ричард, выросшие среди задымленных кирпичных стен люди смутно помнили. Все мы когда-то были фермерами.
Он говорил, что дал своим рабочим возможность жить так, как должны жить все англичане: стоя на твердой земле, слышать шум реки.
&
Кэт вылезла из ванной, вытерлась и обработала кожу тальком. Да, возможно, Анжела была права, когда высказывалась насчет ее фигуры. Глядя на узкие, мальчишеские бедра и небольшой мягкий живот, с трудом можно было представить, что в этом теле мог бы развиться полноценный ребенок.
Но Кэт изменится. По мере того как будет расти младенец, она сама раздастся в объеме. Вздуется живот, а маленькие груди, свисающие сейчас, как яблоки, когда она наклонилась, чтобы вытереть полотенцем колени, станут похожи на тыквы.
– Тебе пойдет быть толще, – заметил я.
– А ты не можешь сказать: когда я стану матерью?
– Когда станешь, тогда и скажу.
– Я даже не могу представить, как я буду выглядеть через семь месяцев, – сказала она. – Не знаю, что со мной будет, когда он своей тяжестью придавит меня к земле.
– Это неизбежно, – сказал я.
– Я так понимаю, ты родился здесь, в этом доме?
– Именно здесь, да, – ответил я.
– Твоя мама была смелая женщина. Не побоялась.
– Так жили все, – ответил я. – И здесь люди приходили на помощь.
– Я бы предпочла, чтобы меня окружали няни.
– Ну, со мной же все в порядке, – заметил я.
– Да уж, ты крепкий как дуб, – отозвалась она, надевая пижаму. – У кого в жилах течет кровь фермеров,