Читать интересную книгу Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

И она поспешно зашагала к метро, на ходу додумывая предыдущую мысль и тут же принимаясь за следующую – про Ксению, документы, испанцев и Рогожин.

* * *

Двенадцать детей из Нининого блокнота разошлись за четыре месяца: каждую неделю в Москву приезжала одна испанская семья, а то и две. После знакомства Нина готовила документы, а через некоторое время назначали суды.

«Хорошо Юльке, – размышляла Нина на бегу: с утра ей надо было попасть в университет, потом к нотариусу, потом домой за компьютер, а наутро они с Ксенией ехали в Рогожин. – Сидит себе при документах. Перевела, заверила, отдала, а потом забыла про все – и к своим студентам. А я? Даже на унитазе сижу с мобильником! На ночь телефон не выключаю… А когда я в последний раз провела час-другой без интернета? И ведь не Живой Журнал пишу, не в “Скайпе” сижу»…

Каждая проблема из тех, что с некоторых пор заполнили Нинину жизнь, сама по себе была безобидной, и Нина отлично бы с нею справилась. Каждая была как комариный укус: почесал, чем-нибудь помазал и забыл. Но вместе они преследовали Нину, как целый рой лесных комаров.

Однако самым невыносимым был все же университет.

Нине казалось, что если бы не ранние подъемы, не скучные занятия, когда она то и дело смотрит на часы, не проверка письменных заданий и не подготовка к контрольным, жилось бы ей легче.

Окончательное решение как будто пришло само. Нина больше не терзалась сомнениями и не шла ни к кому за советом. Однажды утром она встала с постели опустошенная и разбитая: как будто и не спала. Нина понимала, что дальше продолжать не сможет – у нее на такую жизнь попросту не хватит сил. И что в университете ее ждет одно-единственное дело, ради которого она способна выйти из дома, сесть в метро и пересечь Москву: листок с заявлением об уходе, который она положит на стол заведующей кафедрой. Не оставалось сил даже на четыре академических часа, которые ожидали ее в то утро.

Текст на листке был краток. Он состоял всего из нескольких строк – Нина все подготовила, чтобы не тратить впустую время. К счастью, на кафедре никого не оказалось – началась первая пара, и преподаватели разошлись по аудиториям. Нинино заявление почти не удивило секретаршу, которая давно обратила внимание, что с ней творится неладное.

– Не могу больше, – призналась Нина.

– Личная жизнь? – участливо поинтересовалась секретарша.

– Да. – Нина опустила глаза.

– Понимаю, Ниночка. Давно заметила, что выглядите вы неважно. Вы, наверное, ждете ребенка. Только лучше бы вам немного потерпеть и уйти в декрет…

– Не могу терпеть, – воскликнула Нина. – Понимаете, просто не могу. Нет сил.

– Но вы получите академический отпуск. А потом сможете вернуться.

– Знаю. И все равно – не могу… Простите.

После обеда заявление подписали.

Нина спустилась в холл, накинула плащ, вышла на улицу.

Была весна – настоящая, единственная, без слякоти и холодов, с цветущими вишнями и одуванчиками, с синевой неба и свежей травой, пробившейся сквозь трещины в асфальте. Теплый ветерок налетел на Нину, распахнул плащ, взъерошил волосы. Нина шла к метро и улыбалась, и ей казалось, что она чувствует на губах вкус ветра, а может, в университетском парке жгли прошлогодние листья.

Беременеть у Нины времени не было. Зато в тот день прямо на крыльце гуманитарного корпуса ее осенила гениальная идея. Макс то и дело ездит в разные места делать свои фоторепортажи. Мексика, Таиланд, Сингапур… А что если путешествовать вместе? Как она раньше не додумалась? Но становиться обузой она не собирается. Все будет по-другому: она накопит денег и отправится путешествовать с Максом за свой счет. Только нужно запастись терпением и немного подождать. Год, другой – и адиос, прежняя жизнь!

На следующий день Нина со спокойной душой отправилась в Рогожин на два дня – в новом белом плаще, в новых джинсах и с красивой кожаной сумкой вместо опостылевшего зимнего рюкзака. Счастливая и свободная, как сама весна.

* * *

На дворе стоит май, ясный, погожий. Солнце путается в ветвях.

Испанцы выглядывают из окошек микроавтобуса, с любопытством рассматривают старые дома, толпу пешеходов на светофоре. Эти белые стволы у деревьев – для красоты? Нет, это известка от вредителей. А что означает слово «peсtopan»? Что за «peсtopan»? Где вы его встречали? Такого в русском языке нет. Да вон, внизу на доме, видишь – написано. Так это не «peсtopan», а ресторан: у нас кириллица, а вы читаете как латиницу.

Рассматривают машины, считают шестисотые «мерседесы». В Испании такие встречаются не часто, а у нас – пять, семь или больше при выезде из Москвы на Рогожинское шоссе. Подумаешь, «мерседес». Нина слышала, что в Москве очередь за «бентли». «Бентли» просто так не купить: которые были, расхватали, привозят новую партию, и не хватает на всех желающих. Ксения недоумевает, зачем «Бентли» – нежная, капризная машина, не предназначенная для наших дорог? У Ксении «Тойота», совсем другое дело. Дешево и сердито. «Ничего себе дешево, – думает Нина. – Новая – сорок тысяч». Ей очень хочется такую машину. Ксенину «Тойоту», а вовсе не «Бентли».

Уже перед самым Рогожином встречают монаха. Черный силуэт на зелено-голубом фоне весеннего пригорода. Палка-посох, за спиной рюкзак. Облака отражаются в лужах, как бумажные кораблики, домик с резными наличниками, за ним другой – нежилой, заколочены окна. Черный силуэт – не видно издалека, приближается он или уходит. Какой сейчас век, угадай? Правильно, девятнадцатый.

В другой раз священник с большим крестом на груди голосует на обочине. Сколько ему лет, как думает Нина? С бородой не поймешь – двадцать или сорок. Виктор досадливо морщится: подвез бы батюшку, кабы не пассажиры. Католики, кто их поймет… Крестятся в обратную сторону.

В Чистый четверг из церкви вытекает очередь. Изгибается, вьет петли, напоминающие знак бесконечности: женщины в платках, бородатые мужчины. Зачем стоят? Ну как же, куличи святить. Нина рассказывает все, что ей известно про Чистый четверг, про куличи, про крашеные яйца. Есть еще святая вода, ею лечат. Помогает? Вера, медсестра из дома ребенка, рассказывает, что очень помогает. А одна нянечка даже клизмы со святой водой себе ставила.

Рогожин – это не Москва. Здесь все иначе.

Женщина в платке останавливается посреди улицы, складывает пальцы щепотью и размашисто крестится на купола храма. Глядя на нее, поспешно крестится другая, со стразами на блузке, на высоких острых каблуках. В воздухе плывет колокольный звон, и кажется, что это он пахнет медом и ранним летом, а вовсе не бесстыжий ветерок, который задирает подол длинной юбки.

Рогожин – город набожный. Юбка в пол, белый платочек…

В монастыре живет старец, отчитывает бесноватых. К нему очередь, как за «бентли», записываются за несколько месяцев вперед. Бесноватых привозят со всей России. Вера-медсестра рассказывала, как одна женщина на весь храм каркала вороной, потому что ее в родном городе сглазили. Начинаешь с ней разговаривать – нормально вроде бы говорит, а потом раз, перекривится вся – и кар, кар. Отстояла очередь к старцу, ждала почти месяц, одна верующая поселила ее у себя во славу божию. Принял старец, отчитал, беса прогнал, и она исцелилась. Домой поехала.

В конце зимы мироточила икона – про это тоже Вера рассказывала. Приезжали из дальних областей, из самой Москвы приезжали. Прикладывались, зажигали свечки, служили молебен. А все потому, что прихожане в храме жизнь вели строгую, некоторые уходили на послушание, а иные в монахи.

Иконы, свечи, молитвы. Народные чудеса.

Воспитательница из Конькова:

– Здесь у нас великий старец погребен. Мы часто бываем у него на могилке, берем землицу. Вы и себе возьмите. Эту землицу разводите в стакане с водой. А можете и в чай добавлять. Только при этом молитву читайте и что надо вам, у старца нашего просите. Все получите. Мы так всегда делаем и другим советуем.

Батюшка для прихожан царь и отец. Его слушаются. Вера-медсестра берет благословение на всякое дело – зуб удалить, сапоги купить, в отпуск съездить. А одну женщину батюшка-монах благословил с мужем не спать. К чему лишний грех, когда и так дети есть? Трудно воле батюшкиной подчиниться, да что делать… Но слухи ходят, что есть батюшки «ненастоящие». Вычислить их несложно, надо только смотреть, кладет ли батюшка во время исповеди руку поверх епитрахили или не кладет. Если не кладет – грехи не прощены, а священник «ненастоящий».

Незнакомых священников, храмов чужих набожные рогожинцы боятся.

А нянечка одна в Адином доме ребенка жалуется, что боится людей. Если причастится, то кто-нибудь может подойти сзади и коснуться спины. Она тогда прямо чувствует, как благодать уходит. А еще говорит, что кошки оттягивают благодать.

В газете писали о чудотворной иконе. В одной деревне в местном храме по большим праздникам священник выносит к верующим чудотворную икону. Если до образа дотронется праведник, ничего не случится. А если грешник – икона начинает подпрыгивать и дубасить грешника по голове. Икона, говорят, грешников сама вычисляет. А другие говорят, что в икону вселился бес. Есть, оказывается, такие иконы, в которые бес вселяется. Бесы знают все, что творится между людьми, и кто как грешит. На самом-то деле икона не для того предназначена, чтобы ею бить грешников: она для того, чтобы перед нею молились. Устроить из иконы посмешище могут только бесы. И гоняться за такими чудесами нельзя.