Читать интересную книгу Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

– То есть единорог от Ивана перешёл к Петру? – подытожил Одинцов. – А от него к Павлу?

– Торопиться не надо! – назидательно сказал Мунин, отхлебнул крепкого чаю и обжёгся. – Ой… Ф-ф-ф… Если помните, Иван Грозный сделал гербом России византийского двуглавого орла. И на его груди поместил боевой знак дома Рюриковичей – фигуру ездеца с копьём. А Пётр Первый повелел считать этого всадника Георгием Победоносцем. Единорог у него тоже стал символом побед, но не военных, а духовных, понимаете?

– Ну допустим. – Одинцову ещё надо было уложить услышанное в голове. – Так. Я ужин готовил, значит, на тебе уборка и посуда.

За мытьём тарелок Мунин продолжил рассказ. Одинцов курил и не перебивал.

– Мы с вами сейчас ровно в том месте, откуда началась Россия, – говорил историк. – Варяжского ярла Рюрика призвали княжить в Ладогу. Его потомки распространили свою власть далеко на юг и восток, но здешние земли потеряли. Через семьсот лет предпоследний Рюрикович – Иван Грозный отвоевал их обратно и объединил с остальными территориями в Российское царство. Ещё через сто пятьдесят лет царь Пётр вслед за царём Иваном окончательно закрепился в краях Рюриковичей, вокруг да около Ладоги и до Балтийского моря. А одной из ключевых крепостей тогда был Выборг – я же вам говорил, что за него сначала бился Иван Грозный, а потом Пётр…

Мунин гремел тарелками и рассказывал, что комендантом Выборга был назначен один из самых верных Петру приближённых – Иван Шувалов. Сыновья этого Шувалова состояли при дворе дочери Петра, царевны Елизаветы. Они помогли Елизавете занять отцовский престол, и новая императрица возвела бедных костромских дворян Шуваловых в графское достоинство.

Средневековая крепость (Выборг).

Сделавшись графом, Пётр Шувалов изобразил на своём гербе единорогов, а когда ему поручили производство пушек, единорог стал всемирно известным клеймом русской артиллерии. С тех пор пушки назывались единорогами – или индриками, на старославянский манер.

– А ещё императрица Елизавета вырастила внука, будущего императора Павла, – Мунин вернулся к любимому персонажу, когда закончил мыть посуду. – Она его воспитывала на истории рыцарей-госпитальеров. Помните, я про книжку рассказывал? Елизавета хранила её много лет и передала Павлу от Петра. Для Павла единорог был символом рыцарской чести, доблести и чистоты помыслов. Рог единорога – это вроде как божественное слово, которое проникает в души. А сам единорог обозначает идеал, который нельзя уловить, но который хранится глубоко в сердце.

– Ну ты нагородил. – Одинцов очередной раз был впечатлён разнообразием и глубиной познаний Мунина. – Ладно, давай к делам земным возвращаться.

У одной стены кабинета стояли книжные стеллажи. К другой, увешанной инструментами, был придвинут верстак. Вдоль третьей во всю длину тянулся стол, на краю которого лежал альбом с газетными вырезками, наклеенными на плотную бумагу. Мунин перелистнул несколько страниц и обрадовался:

– Во! Смотрите, про наш лагерь пишут.

– Про какой такой лагерь? – насторожился Одинцов. Он тут же вспомнил расспросы Вараксы: не случалось ли в последнее время чего-то необычного, не ворошил ли старенькое, не мог ли кто-нибудь подстроить знакомство с историком…

Мунин показал ему разворот с вырезками из «Комсомольской правды». Оказалось, в Старой Ладоге уже не первый год работает Международный молодёжный археологический лагерь. Фонд Андрея Первозванного затеял проект «Историческая память поколений» и каждое лето собирает в древнерусской столице энергичных молодых учёных со всего мира – историков, археологов, культурологов, искусствоведов…

– Я сюда ещё студентом от факультета ездил, – важно сообщил Мунин. – Мы в крепости на раскопках работали.

– Комсомольцы-добровольцы, значит, – буркнул Одинцов. – Ну-ну…

Он бегло просмотрел вырезки, зацепился взглядом за портреты руководителей фонда и снимки археологических находок, закрыл альбом и аккуратно положил на место. На сайт «Комсомолки» Одинцов заглядывал регулярно и о раскопках в крепости тоже знал. Но почему Варакса следил за проектом Фонда Андрея Первозванного? Зачем кромсал газету, зачем подшивал рассказы об археологах? И такими ли случайными были ежегодные поездки Мунина в Старую Ладогу? Раньше Одинцов просто не обратил бы на это внимания, но теперь…

Стол почти целиком был покрыт книгами. Некоторые лежали по одной, некоторые в аккуратных стопках по нескольку штук. У каждой между страниц топорщились многочисленные закладки и вложенные листки с выписками. Очевидно, Варакса методично и обстоятельно штудировал подборку – по старинке, вручную. Многие издания Одинцов узнал: такие же хранились у него дома.

Мунин взял наугад одну из книг.

– Грэм Хэнкок, «Ковчег Завета», – прочёл он на обложке, отложил книгу и взял потёртый томик из соседней стопки. – «Парсифаль», сочинение Вольфрама фон Эшенбаха… Странные интересы у вас обоих. Я ещё про вашу библиотеку спросить хотел, а здесь тоже… круто взнуздано. Соревнуетесь в оригинальности?

– Ничего не трогай пока, – велел Одинцов и вытащил из кармана мобильный телефон. – Тьфу ты! Сфотографировать хотел…

Свой смартфон с мощной камерой он оставил дома – рано или поздно академики всё равно вычислят – и теперь вертел в руках простенький кнопочный аппарат без всяких изысков. Пришлось поставить Мунину задачу: зарисовать в точности, как разложены на столе книги, и составить список по порядку.

Одинцов ждал, что Мунин станет препираться, но для историка порученное дело было привычным. Он вытащил из плетёного бамбукового лотка на столе бумагу, а из керамической кружки – остро заточенный карандаш и принялся за работу.

Над столом к пробковым офисным доскам были приколоты кнопками листы карт: охотничьи хозяйства, расположенные на многие километры вокруг Старой Ладоги, и рыболовные угодья с промерами глубин. Местами изображения были подправлены, а цифры зачёркнуты и надписаны заново от руки – чувствовалось, что Варакса, страстный рыболов и охотник, сам всё проверил. Здесь же вперемешку с поздравительными открытками висели фотографии всевозможных рыболовных трофеев, которых хватило бы на подробный атлас речной и озёрной живности северо-запада России.

Одинцов перевёл взгляд на пёстрое панно из рекламных флаеров туристических компаний, оценил красоты разных стран и снова вернулся к открыткам в окружении снимков рыбы. На всех была изображена обычная безделица. Только с одной открытки большого формата потешно таращила огромные глазищи взъерошенная сова, надпись под которой призывала: «Думай!».

– Здесь таблицы есть. – Мунин вытащил из книги и показал Одинцову гармошки разграфлённых листов. – Их как записывать?

– А что в таблицах?

– Исторические события и примечания какие-то, сразу не поймёшь, читать надо.

– Обозначь как-нибудь, чтобы путаницы не было, и запиши просто по порядку. Потом разберёмся, – посоветовал Одинцов, выдернул кнопку с яркой пластмассовой головкой и снял со стены открытку с совой.

При ближайшем рассмотрении открытка оказалась самодельной, распечатанной на цветном принтере: просто сложенный пополам глянцевый лист. Смешная сова здорово смахивала на ту, которую они с Вараксой видели в день знакомства при совсем не смешных обстоятельствах и которая иногда снилась Одинцову до сих пор. Из открытки выпал вложенный листок с многозначным числом, которое Варакса написал от руки. А вот на внутреннем развороте…

…на внутреннем развороте и тыльной стороне открытки пестрели мелкие цифры. От края до края, сверху донизу, строка к строке – очень много цифр, напечатанных настолько плотно, что с первого взгляда их можно было принять за оригинальный фон.

– Тэк-с, – произнёс Одинцов. – Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд… Тебе случайно лупа не попадалась?

Мунин поднял голову.

– Нашли что-нибудь?

– Не понимаю пока.

Одинцов тоже взял из лотка несколько листов, вооружился карандашом и сел к столу.

– Ты давай не отвлекайся. И меня не отвлекай, – потребовал он. – Мне сосредоточиться надо.

27. Самурайский след

Под утро у Салтаханова накопился кое-какой материал, с которым стоило ознакомить Псурцева.

По команде генерала Салтаханову отвели маленький кабинет в особняке Академии. Здесь он провёл стремительное совещание среди академиков, отряженных в его распоряжение. Не посвящая никого в детали и не сообщая истинных целей расследования, Салтаханов поставил задачу: что надо искать. Постепенно к нему стали стекаться справки.

Раз уж Псурцев сам велел безотлагательно сообщать о любой интересной информации и раз уж записал Салтаханова в виноватые – лучше было продемонстрировать служебное рвение, не дожидаясь начала рабочего дня. Вдобавок сохранялось впечатление, что генерал знает намного больше, чем рассказывает. А значит, он может обнаружить в россыпи сведений о своих коллегах по КУОС то, чего со стороны не увидать.